Monday, August 19, 2013

12 Дело генерала Л.Г.Корнилова Том 2

По вопросу о том, что оперативное руководство Ставки не прекращалось, поскольку фронты сами не прерывали связи со Ставкой, дополнительно показываю, что связь оставалась со всеми фронтами, за исключением Румынского, который, кажется, 30 августа прервал связь со Ставкой. По моему приказанию дежурный штаб-офицер пошел выяснить всю недопустимость этого положения и говорил, кажется, с помощником комиссара фронта, который заявил, что это сделано по распоряжению Военно-революционного комитета фронта. Вскоре связь была вновь восстановлена.
Генерал-майор РОМАНОВСКИЙ Член Чрезвычайной комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 77-90. Автограф.
№55
Протокол допроса полковника, командующего войсками Московского военного округа К.И. Рябцева
24 сентября 1917 г.
Протокол
24 сентября 1917 г. в Москве, в штабе военного округа, члены Чрезвычайной комиссии В.Н. Крохмаль и НА. Колоколов производили допрос нижепоименованного, и он показал:
Константин Иванович Рябцев, 35 лет, православный, полковник, командующий войсками Московского военного округа.
Во время московского Государственного совещания я, занимая должность начальника штаба округа, 13 августа выезжал на вокзал встречать Верховного главнокомандующего генерала Корнилова. Сделал я это потому, что до меня доходили сведения о том, что члены Временного правительства находились в тревоге вследствие начавшихся слухов об агрессивных будто бы против них намерениях Ставки. Мне хотелось получить личное впечатление от свидания с лицами, состоявшими в Ставке, с коими я ранее служил в 10-ой армии и других местах1. На вокзале я получил совершенно определенное впечатление, что встреча ген. Корнилова, несомненно, была подготовлена заранее. Мне представлялось, что и дамы в белых платьях с цветами, и крики «ура» со стороны не совсем трезвых кавалерийских офицеров, и даже речь Ф.И. Родичева, произнесенная без обычного для этого оратора подъема, — все это носило следы какой-то бутафории. Казалось, что у кого-то был определенный расчет подчеркнуть торжественность встречи генерала Корнилова по сравнению с приемом членов Временного правительства.
Я получил убеждение за время московского Государственного совещания, что тогда не было со стороны Ставки никакой опасности переворота, было только известное настроение, при коем возможно возникновение замыслов о перевороте. Таково было мое впечатление тогда.
По поводу вопроса о передвижении войск в пределах Московского округа я могу сказать, что мне представлялась сомнительной цель возбужденного телеграммой генерала Романовского около 9—10 августа с.г. вопроса о необходимости перевода в Москву 7-го Сибирского казачьего полка на время Государственного
1  Слова «и других местах* вписаны над строкой.
296
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
совещания. Я и генер. Верховский запротестовали, и полк был, в конце концов, после совещания расквартирован нами частью в Кашире, частью в других местах. Откуда шел полк, точно пока не знаю, но наведу справку. Затем, уже во время-корниловского восстания в Москву двигались железнодорожные войска, но были остановлены нами в Смоленске.
По вашей просьбе я передаю к делу копию телеграммы генерала Корнилова генералу Каледину от 27 августа 1917 г.110 Был ли ответ ген. Корнилову от ген. Каледина на эту телеграмму, я не знаю.
Я могу еще по поводу встречи ген. Корнилова в Москве 13 августа добавить, что чьим-то распоряжением были на вокзал посланы для встречи кроме караула <от Александровского в[оенного] училища>' также Женский батальон и казачья сотня. Все это было, очевидно, необходимо для большей толпы.
Вписано: «и других местах», «от Александровского в[оенного] училища», — верно.
Более никаких сведений, имеющих отношение к корниловскому восстанию, я представить не имею. Прочитано.
Полковник К.И. РЯБЦЕВ Члены Комиссии: В. КРОХМАЛЬ, КОЛОКОЛОВ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 177-178. Подлинник. Рукопись.
№56
Показание капитана Генерального штаба С.Н. Ряснянского11
4-6 сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 4—6-го дня член Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове и других полковник Украинцев допрашивал нижепоименованного:
Генерального штаба капитан Сергей Николаевич Ряснянский, 30 лет, православный, не судился, по делу показываю:
Показания записываю собственноручно"1.
Я, Генерального штаба капитан Сергей Николаевич Ряснянский. занимаю должность помощника ст. адъютанта штаба 9-ой армии и нахожусь в прикомандировании к Управлению генкварверх. Состою членом Главного комитета Союза офицеров армии и флота и с 15 августа несу в нем секретарские обязанности.
По делу об отрешении ген. Корнилова и о последующих за ним событиям даю следующие показания Особой следственной комиссии:
О действиях г. Корнилова и причинах его выступления™.
27 августа около 15 час. я узнал об отставке ген. Корнилова, о его отказе сдать должность и о поддержке его в этом решении четырьмя главнокомандующими
1 Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над строкой.
" Отрывок из воспоминаний С.Н. Ряснянского о пребывании в Быховской тюрьме помещен в первом томе настоящего сборника. См. документ №2—т. 1, часть2. «Быховский альбом», подготовленный С.Н.Ряснянским, см. приложение №9—т.2.
111 Показание С.Н. Ряснянского от 4—6 сентября см. также: ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 163. Л. 90-93.
w  Здесь и далее в документе текст, выделенный курсивом, вписан на полях.
РАЗДЕЛ i
297
фронтами. Для меня лично это была полная неожиданность, т.к. еще накануне везде в печати и в Ставке говорилось о полном согласии Bp. правительства с ген. Корниловым. В тот же день в Ставке (от кого именно, я сейчас не помню) я узнал, что отставка г. Корнилова явилась и для него лично и для чинов Штаба полной неожиданностью, т.к. еще два-три дня тому назад к ген. Корнилову приезжали Савинков и Владимир Львов и предлагали ему от имени Bp. правительства образовать кабинет на каких угодно условиях, ибо все меры ген. Корнилова желательно провести в жизнь. Мне1 было также сказано, что Bp. правительство потребовало движения корпуса ген. Крымова к Петрограду для подавления предполагавшегося выступления «большевиков» и что войска теперь идут туда. Узнал я также, что ген. Корнилов стал жертвой провокации, и, боясь теперь, что Bp. правительство, находясь под влиянием «большевиков», заключит сепаратный мир и предпримет ряд мер, ведущих к гибели России, ген. Корнилов не считает возможным сдать должность, тем более что никто ее и не принимает, и вызывает в Ставку министра-председателя Керенского для образования нового правительства. Для меня не было ни минуты сомнения, что действия ген. Корниловат горячо любящего свою Родину и высоко честного человека, клонятся к благу Родины и Армии и продиктованы именно этим чувством, а не желанием сохранить свой пост, не считаясь со средствами. Выступление г. Корнилова было, по моему мнению, следствием его убеждения в правильности своих действий, а не следствием работы какой-либо организации. Существовали ли вообще организации, действовавшие именем г. Корнилова или от его имени, я не знаю.
О роли Союза офицеров.
Категорически же утверждаю, что Офицерский союз с Гл. комитетом никакого участия для подготовки выступления г. Корнилова не принимал. Будучи более 1 Уг месяцев членом Гл. комитета на местах и делая доклады, я могу заверить, что офицеры, образуя подразделения Союза, всегда подробно расспрашивали о целях и задачах Союза, не желая принимать участия в политическом союзе. Со своей стороны Гл. комитет и, в частности, и я всегда в докладах и во всех своих постановлениях руководствовались исключительно профессиональной точкой зрения.
О выступлении г. Корнилова перед войсками.
28 августа г. Корниловым был вылущен ряд воззваний и приказов. В тот же день г. Корнилов собрал могилевский гарнизон и обратился к войскам с речью, в коей указал, что его выступление явилось следствием болезни за судьбу России, находящейся ныне в слабых руках, что он, ген. Корнилов, не желает власти для себя, и не ему, сыну крестьянина, покушаться на свободу России. Указал также на провокацию по его" со стороны Bp. правительства, приведшую к его отставке. В своей речи г. Корнилов сказал, что, не желая гражданской войны, он просит Bp. правительство приехать к нему для ликвидации конфликта и образования нового кабинета и никаких вооруженных сил применять не предполагает. Для переговоров с Bp. правительством им послан комиссар Филоненко. Никаких других публичных выступлений г. Корнилов не делал. Подробности о жизни в эти дни г. Корнилова и г. Лукомского я не знаю.
I Слово «мне» вписано над строкой.
II Далее слово неразборчиво.
298
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
О деятельности Гл. комитета в дни 27 ав[густа] — 1 сен[тября].
28 августа утром в Гл. комитете были получены воззвания г. Корнилова и агентская телеграмма с приказом министра Керенского об отставке г. Корнило-ва. Гл. комитет во время1 обсуждения создавшегося положения, видя, что в такую тяжелую минуту армия остается без руководства, т.к. никто не принял верховного командования, веря в искренность и глубокую любовь к родине г. Корнилова, зная, что в Петрограде готовится выступление «большевиков» и, таким образом, и страна останется без всякой власти, Гл. комитет решил идти за ген. Корниловым, веря, что он выведет армию из тяжелого положения и спасет страну. Не вынося никакой резолюции или воззвания, члены Гл. комитета разошлись. Придя днем в комитет, я узнал, что из Ставки принесен текст воззвания к офицерам, составленный г. Корниловым. Почти все члены Гл. комитета были здесь и рассматривали принесенный текст воззвания. После нескольких редакционных поправок воззвание без всяких возражений было принято и в виде телеграммы было подписано подполковником] Новосильцевым и сдано на телеграф. Принимая это воззвание, я лично считал, что раз оно продиктовано г. Корниловым, в глубокую любовь к родине которого я верю, раз наш Верховный главнокомандующий просит нас поддержать его в его требованиях Bp. правительству, в требованиях, клонящихся к благу нашей Родины и возрождению армии, то мой долг исполнить его желание. В нашем воззвании я не видел измены, контрреволюции, призыва к мятежу или гражданской войне. Я видел в нем документ, правильно освещающий выступление г. Корнилова офицерам и населению, неоднократно выражавшим ему свое доверие. Я полагал, что это воззвание, осветив обстановку, даст возможность офицерам через своих начальников просить Bp. правительство не удалять г. Корнилова. В последующие дни Гл. комитет собирался только для обсуждения создавшегося положения и ознакомления с происходящими событиями, никаких резолюций не выносил и со своими подотделами не сносился. Члены Гл. комитета несли обязанности цензоров и в свободное время заходили в Комитет.
О настроении офицеров и солдат.
Среди офицеров в дни 27 авг[уста] — 1 сентября], насколько я мог запомнить, господствовало желание, чтобы конфликт разрешился мирным путем. О каком-либо вооруженном выступлении не было и речи. О настроении среди солдат и населения мне мало известно.
Моя деятельность в дни 27 авг[уста] — 1 сен[тября].
В дни 27/VHI — 1/ГХ я почти все время был в Комитете, т.к. к нам приходили за справками" офицеры приезжие1" или же наши местные™. Всех приходящих офицеров, не имевших своей определенной службы здесь в Штабе, я отправлял к коменданту, т.к. ему нужны были офицеры для назначения цензорами и дежурными. По поручению Гл. комитета ходил в Ставку для ориентировки, а 30/VIII вместе с пр[апорщиком] Ивановым был у ген. Лукомского. чтобы получить сведения о происходящем, т.к. Гл. комитет был не в курсе событий. 30/VHI дежурил по Управлению генерал-квартирмейстера.
Слова «во время» вписаны над строкой. Далее текст стерт и поставлен прочерк. Далее текст стерт и поставлен прочерк. Далее зачеркнуто: «офицеры».
РАЗДЕЛ I
299
О роли отдельных лиц.
Роли Львова. Савинкова и Филоненко мне известны только из речи и воззваний г. Корнилова и разговора с г. Лукомским. в котором он сказал, что эти лица вели переговоры с ген. Корниловым о преобразовании Вр_. правительства и предлагали ген. Корнилову взять на себя это преобразование. Деятельность п. Сахарова и г. Аладьина мне совершенно не известна. О подл. Новосильцеве знаю, что он приехал 28/VIII из Москвы, был в этот день в Комитете и в Ставке, а 29-го уехал кого-то встречать в Оршу и, по слухам, был там арестован. Подл. Пронин был при ген. Корнилове, но его роль мне не известна. Благодаря нервному состоянию в дни 27/VIII — 1/IX я, быть может, перепутал сейчас дни, в которые протекали те или иные события, как равно многое могло улетучиться из памяти. Главное же я все изложил.
Показания свои я записал согласно желанию члена Следственной комиссии полк[овника] Украинцева и согласно поставленным им вопросам.
Вставлено:
1). На стр. 2 в строке 13 сверху слово «мне». 2). На стр. 4 в строке 11 снизу 2 слова «во время». Зачеркнуто: на стр. 6 в строчках 1 и 2 снизу слово — «офицеры». На стр. 6 выскоблено несколько слов, и строчки 2, 3 и 4 снизу нужно читать так: «приходили за справками офицеры приезжие или же наши местные».
Генерального штаба капитан РЯСНЯНСКИЙ Член Комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 147-150 об. Автограф. №57
Протокол допроса бывшего управляющего Военным и морским министерством Б.В. Савинкова
13—15 сентября 1917 г.
Протокол допроса свидетеля
1917 года, сентября 13—15 дня, в городе Петрограде, Чрезвычайная комиссия по делу генерала Корнилова и других допрашивала нижепоименованного, причем на предложенные ему вопросы заявил:
Я, бывший управляющий Военным и морским министерством Борис Викторович Савинков, 38 лет, православный, судился по политическим преступлениям. По делу показываю:
Еще в бытность мою комиссаром VIII1 армии и затем комиссаром Юго-Западного фронта я, в особенности после Тарнопольского разгрома наших войск, пришел к убеждению, что для поднятия боевой способности армии, а следовательно, и для спасения страны необходима сильная революционная власть, осуществляемая Временным правительством. В конце июня я по обязанностям службы познакомился с генералом Корниловым, тогда командовавшим VIII армией, и из общения с ним убедился, что генерал Корнилов не только разделяет мой взгляд на необходимость твердой революционной власти, осуществляемой
1 Цифра в тексте исправлена. Первоначально было: «VII»
300
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Временным правительством, но и является тем человеком, который, стоя близко к Временному правительству, сможет взять на себя всю тяжесть проведения решительных мер для поднятия боевой способности армии. Поэтому я взял на себя смелость рекомендовать его1 особенному вниманию А.Ф. Керенского. В этом вопросе со мною был совершенно согласен занимавший тогда должность комиссара VIII армии М.М. Филоненко. На Юго-Западном фронте я познакомился также с г. Завойко, состоявшим ординарцем при генерале Корнилове. Г[осподин] Завойко тогда не внушал мне доверия. Мне казалось, что если генерал Корнилов совершенно чужд каких-либо политических планов и заботится лишь о поднятии боевой способности армии, то г. Завойко, быть может, руководится в своих действиях и другими соображениями. Поводом к недоверию послужил первоначальный, написанный г. Завойко, текст телеграммы генерала Корнилова о необходимости смертной казни на фронте. Текст этот был написан в таких ультимативных выражениях, что я счел нужным указать генералу Корнилову на полную их недопустимость, причем заметил, что если генерал Корнилов будет действовать в духе этих выражений, то мы неизбежно станем политическими врагами. В этом был со мною согласен и М.М. Филоненко. После моего указания первоначальный текст был разорван, и был составлен М.М. Филоненко, г. Завойко и мною новый — тот, который и появился в печати. Однако М.М. Филоненко и я этим удовлетвориться не могли. На следующий день мы потребовали у генерала Корнилова, чтобы г. Завойко был удален из Ставки главкоюза. Генерал Корнилов наше требование удовлетворил, и г. Завойко выехал из Каменец-Подольска.
15 июля я получил оты А.Ф. Керенского приказание выехать в Могилев, где 16-го должно было состояться совещание в Ставке. Я был допущен на это совещание и по окончании его получил приказание ехать вместе с А.Ф. Керенским в Петроград. Вместе со мною поехал и М.М. Филоненко. По дороге, в вагоне, я узнал от А.Ф. Керенского, что я вызван им с Ю[го]-3[ападного] фронта ввиду формирования нового кабинета. В вагоне же намечался новый состав этого кабинета, построенного на принципе утверждения сильной революционной власти. В предполагаемый кабинет должны были войти Г.В. Плеханов и Е.К. Брешков-ская, имена же г. Чернова, Н.Д. Авксентьева и М.И. Скобелева не упоминались. Однако намеченная А.Ф. Керенским в вагоне комбинация по приезде в Петроград не осуществилась. Вопрос о твердой революционной власти остался открытым, но генерал Корнилов был назначен главковерхом, М.М. Филоненко — комиссар-верхом и я — упровоенмином111. Это давало мне надежду, что А.Ф. Керенский в будущем станет на ту точку зрения, которую защищали генерал Корнилов и я.
28 июля я вступил в должность управляющего Военным министерством, а 31-го М.М. Филоненко сперва телеграммой, а потом по аппарату Юза известил меня, что по его сведениям в Ставке готовится заговор и что одним из участников его является генерал-майор Тихменев, которого он просил немедленно вызвать в Петроград под предлогом беседы о железнодорожных перевозках (телеграмму111 и юзограмму прилагаю112). Однако генерал Тихменев в Петроград вызван не был, ибо за него поручился начальник Каб[инета] воен[ного] министра] полковник Барановский. На основании доклада того же полковника Барановского о вышеназванных телеграмме и юзограмме М.М. Филоненки™
I Слово «его» впечатано над строкой.
II Предлог «от» впечатан над строкой. 11 Так в тексте.
v Так в тексте.
РАЗДЕЛ i
301
А.Ф. Керенский значения им не придал, М.М. Филоненку распорядился отставить от должности за то, что он, по сообщению М.И. Терещенки, только что вернувшегося из Могилева, не сумел создать добрых отношений с чинами Штаба1 Ставки. По моему ходатайству М.М. Филоненко был, однако, оставлен в занимаемой им должности, но был вызван в Петроград, где А.Ф. Керенский сделал ему выговор за «вмешательство не в свои дела» и, в частности, за неумение установить добрые отношения с генералом Лукомским, за которого ручался полковник Барановский и который, по словам А.Ф. Керенского, показал себя не только прекрасным генералом, но и верным слугой Временного правительства. Инструкция А.Ф. Керенского связала М.М. Филоненку и отчасти меня в деле ликвидации заговора в Ставке, но в ближайшие дни я все же по собственной инициативе приказал начальнику контрразведки Н.Д. Миронову учредить наблюдение за г. Завойко и за г. Аладьиным, о чем и доложил впоследствии А.Ф. Керенскому и возражений с его стороны не встретил. Я отдал это приказание потому, что г. Завойко, не внушавший мне доверия, как я уже сказал выше, и еще на Юзфронте", явившись в Петроград, обратился ко мне с просьбой дать место в Военном министерстве некоему Кюрцу. Кюрц же, по сведениям контрразведки, подозревался в германском шпионаже, и еще потому, что г. Аладьин явился ко мне в Военное министерство с заявлением, что он послан английскими политическими деятелями для «осведомления» их о русских делах. Наблюдение выяснило, что г. Аладьин по приезде из Англии остановился на квартире у г. Завойки.
3 августа в Петроград приехал генерал Корнилов с проектом докладной записки, изготовленной в Штабе Ставки и касавшейся мероприятий в тылу, необходимых для поднятия боевой способности армии. Так как Военным ведомством уже собирались тогда, по моему приказанию, материалы для таковой же докладной записки, я просил генерала Корнилова в заседании Временного правительства ограничиться лишь сообщением о состоянии армии и не касаться тех заключений, которые из этого состояния вытекают. Я просил также генерала Корнилова передать мне привезенную им докладную записку, которая должна была войти как составная часть в предположенную мною докладную записку. Генерал Корнилов исполнил обе мои просьбы и закончил свое сообщение во Временном правительстве обещанием приехать в Петроград еще раз для обсуждения необходимых мероприятий. Во время заседания Временного правительства я послал А.Ф. Керенскому записку приблизительно следующего содержания: «Уверен ли министр-председатель, что сообщаемые генералом Корниловым государственные и союзные тайны не станут известны противнику в товарищеском порядке». Об этом же на словах, сколько мне известно, запросил А.Ф. Керенского и М.И. Терещенко. Кроме того, по окончании заседания я сказал генералу Корнилову, что я, к сожалению, не уверен, что все сказанное во Временном правительстве останется тайной. Я, разумеется, не имел в виду обвинять кого-либо из министров в сношениях с противником, но я знал, что некоторые члены Временного правительства находятся в постоянном и товарищеском общении с членами Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов, среди коих, по сведениям контрразведки, имелись лица, заподозренные в сношениях с противником. Помимо этого, мне было известно, что на заседание Исполнительного] ком[итета] CP и СД был однажды приглашен офицер австрийской службы Отто Бауер.
I Слово «Штаба» впечатано над строкой.
II Юзфронт — Юго-Западный фронт.
302
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
По отъезде генерала Корнилова я приказал М.М. Филоненке на основании уже собранных материалов изготовить докладную записку о поднятии боевой способности армии. Эта докладная записка, помимо законопроектов о комитетах и комиссарах, содержала в себе еще и законопроект: 1) о введении военно-революционных судов в тылу; 2) о возвращении дисциплинарной власти начальникам; 3) о милитаризации железных дорог и 4) о милитаризации предприятий, работающих на оборону. О том, что такая докладная записка изготовляется Военным ведомством, А.Ф. Керенский несколько раз был поставлен мною в известность, причем я несколько раз излагал ему сущность ее, подчеркивая особенно законопроект о военно-революционных судах, которому придавал решающее значение. А.Ф. Керенский не высказывал своего отношения к предлагаемым мною мерам до 8 августа, когда в доме воен[ного] мин[истра] он мне категорически заявил, что он ни в каком случае и ни при каких обстоятельствах такой докладной записки не подпишет. После этого его заявления я сказал, что в таком случае докладную записку во Временное правительство представит генерал Корнилов, и подал в отставку. Отставка моя не была принята. Я продолжал заниматься текущими делами, но на доклады к А.Ф. Керенскому не являлся.
9-го я по аппарату Юза говорил с генералом Корниловым. Я узнал от него, что он колеблется приехать в Петроград 10-го, ибо, по его мнению, изменившаяся стратегическая обстановка требовала его присутствия в Ставке. Я настойчиво просил его приехать в Петроград, и о том же по аппарату Юза просил его М.М. Филоненко. Мы указывали на то, что обсуждение докладной записки во Временном правительстве имеет первостепенное государственное значение и что в отсутствие генерала Корнилова я едва ли смогу защитить с успехом содержащиеся в ней законопроекты. Я вызвал генерала Корнилова в Петроград в убеждении, что действую в полном согласии с А.Ф. Керенским, ибо: 1) 3 августа генерал Корнилов предупредил, что приедет в Петроград для обсуждения докладной записки, и заявление его не встретило возражений со стороны А.Ф. Керенского; 2) 7 августа генерал Корнилов телеграфировал о том же А.Ф. Керенскому и возражений не встретил и 3) я доложил 8 августа А.Ф. Керенскому о том же и возражений не встретил. То обстоятельство, что 9-го А.Ф. Керенский послал генералу Корнилову телеграмму, не заставшую уже генерала Корнилова в Ставке, с указанием, что приезд его в Петроград не необходим, мне известно не было. Об этом мне не сообщил ни А.Ф. Керенский, ни М.И. Терещенко, по всей вероятности, знавший о телеграмме и видавшийся со мною 9-го ночью и 10-го на вокзале в ожидании поезда генерала Корнилова.
10-го приехал в Петроград генерал Корнилов. Прямо с вокзала он в сопровождении М.И. Терещенко проехал к А.Ф. Керенскому, причем М.И. Терещенко мне заявил, что я в Зимний дворец не приглашен. Около 7 часов ко мне в дом военного министра прибыл генерал Корнилов, и между нами состоялась беседа, приблизительный текст которой при сем прилагаю113. В конце этой беседы генерал Корнилов подписал «докладную записку» и приказал моему адъютанту штабс-ротмистру Мироновичу протелефонировать к А.Ф. Керенскому и М.И. Терещенке с просьбой созвать на девять часов членов Временного правительства на предмет обсуждения «докладной записки». В девять часов я приехал в Зимний дворец на это предполагаемое заседание Временного правительства, но в Зимнем дворце узнал, что заседания не будет и что «докладная записка» рассматривается в совещании, на котором присутствуют лишь генерал Корнилов, А.Ф. Керенский, Н.В. Некрасов и М.И. Терещенко. Я приказал о себе доложить, но допущен на совещание я не был.
РАЗДЕЛ I
303
11-го А. Ф. Керенский принял мою отставку, но указа о ней не подписал. 12-го А.Ф. Керенский уехал на Московское совещание, и 12-го же вечером ко мне явились товарищ министра генерал Якубович и полковник Туманов. Они дали мне понять, что А.Ф. Керенский хотел бы снова видеть меня управоенми-ном, но под условием отставки М.М. Филоненки. Так как за М.М. Филонен-кой я не знал никакой вины и так как к нему не предъявлялось А.Ф. Керенским никакого обвинения, то я ответил, что на отставку М.М. Филоненки, моего подчиненного, которому я верю и которого уважаю, я согласиться не могу. С этим моим ответом К.Н. Туманов выехал в Москву к А.Ф. Керенскому и через сутки вернулся с подтверждением требования отставки М.М. Филоненки. Я был уверен, что мне придется покинуть Военное министерство, но А.Ф. Керенский, вернувшись 17 августа из Москвы, вызвал меня в Зимний дворец и сказал, что принципиально согласен с точкой зрения «докладной записки». На отставке М.М. Филоненки он не настаивал более. Эти обстоятельства позволили мне вернуться к управлению делами Военного ведомства.
Того же 17 августа А.Ф. Керенский приказал заготовить законопроект о мероприятиях в тылу. Во исполнение этого приказания мною была образована комиссия для разработки этого законопроекта под председательством генерала Апушкина и с представителем от Министерства юстиции.
19 августа А.Ф. Керенский приказал возможно скорее выехать в Ставку: 1) для того, чтобы по возможности ликвидировать Союз офицеров, ибо, по имевшимся сведениям, некоторые члены Союза офицеров участвовали в заговоре; 2) для того, чтобы по возможности ликвидировать Политический отдел при Ставке из тех же соображений; 3) для того, чтобы убедить генерала Корнилова в необходимости, при подчинении Петроградского военного округа в целях стратегических главковерху, выделить из этого округа Петроград с ближайшими окрестностями, причем Петроград объявлялся на военном положении и 4) для того, чтобы испросить у генерала Корнилова конный корпус для реального осуществления военного положения в Петрограде и для защиты Временного правительства от каких бы то ни было посягательств, в частности от посягательства большевиков, выступление которых уже имело место 3—5 июля и, по данным иностранной контрразведки, готовилось снова в связи с германским десантом и восстанием в Финляндии.
Тогда же я известил М.М. Филоненку о приказании А.Ф. Керенского принять меры против Союза офицеров и Политического отдела при Ставке и имел с ним 20-го беседу по этому поводу по аппарату Юза, каковую прилагаю114.
24 августа в Ставке должно было состояться Совещание комиссаров и представителей войсковых организаций для заслушания1 положений о комиссарах и комитетах. Я выехал в Ставку 22-го с таким расчетом, чтобы быть в ней 23-го, на день раньше упомянутого совещания, дабы иметь время переговорить с генералом Корниловым115 и с М.М. Филоненкой о данных мне поручениях. С вокзала, где я был встречен М.М. Филоненкой и генералом Лукомским, я проехал к генералу Корнилову и имел с ним беседу, приблизительный текст которой прилагаю. Я должен отметить, что вместе со мною в Ставку выехал полковник Барановский с неизвестным мне поручением и что кроме нескольких комиссаров и моего адъютанта меня сопровождал, по моему приказанию, начальник контрразведки Н.Д. Миронов.
Вечером у меня состоялась вторая беседа с генералом Корниловым в присутствии генерала Лукомского, генерала Романовского, полковника Барановского
1 Так в тексте.
304
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
и М.М. Филоненки, приблизительное содержание которой прилагаю, а также и приблизительное содержание третьей беседы, имевшей место 24-го в полдень, без свидетелей116.
24-го в 3 часа я выехал обратно в Петроград, условившись с генералом Корниловым, что военное положение будет объявлено в Петрограде лишь тогда, когда конный корпус сосредоточится в его окрестностях, о чем генерал Корнилов должен был меня своевременно предупредить по телеграфу. Я уехал в убеждении, что поручения, данные мне А.Ф. Керенским, мною выполнены, ибо:
1) Политический отдел при Ставке ставился отныне под контроль М.М. Филоненки, что было им условлено с генералом Корниловым до моего приезда;
2) Союз офицеров, который было невозможно закрыть как потому, что в заговоре подозревались лишь отдельные его члены, а не весь Союз в целом, так и потому, что существование его было не менее законным, чем существование любого союза или общества, в сущности, ликвидировался переездом его в Москву, что лишало его технических средств Штаба, и это было тоже условлено между М.М. Филоненко и генералом Корниловым еще до моего приезда в Ставку;
3) генерал Корнилов согласился на выделение из Петроградского военного округа города Петрограда и 4) генерал Корнилов согласился на посылку конного корпуса в распоряжение Временного правительства, причем обещал не назначать командиром этого корпуса генерала Крымова и заменить Туземную дивизию регулярной кавалерийской дивизией. Кроме того, я был удовлетворен заявлением генерала Корнилова о готовности его всемерно поддерживать А.Ф. Керенского.
Несмотря на это, общее настроение Ставки показалось мне напряженным, и поэтому, когда на обратном пути, в вагоне, комиссар VIII армии Вендзяголь-ский заговорил со мною о возможности заговорщических попыток со стороны Штаба Ставки, я не удивился и на его предложение в этом случае немедленно предоставить в распоряжение Временного правительства всю VIII, хорошо ему известную армию ответил благодарностью и обещанием в случае нужды послать ему телеграмму. Телеграмму эту я послал Вендзягольскому 27-го, доложив предварительно об этом моем разговоре А.Ф. Керенскому.
Вернувшись 25-го в Петроград, я доложил о результатах моей поездки А.Ф. Керенскому и затем, по требованию министра путей сообщения Юренева, Временному правительству. 25-го же я дважды в присутствии князя Туманова, генерала Якубовича и полковника Барановского представлял А.Ф. Керенскому на подпись приготовленный по его приказанию и представленный мною для ознакомления генералу Корнилову законопроект о мероприятиях в тылу1, и дважды А.Ф. Керенский отказывался его подписать. 26-го я снова дважды в присутствии тех же лиц представлял его А.Ф. Керенскому, и снова дважды он отстранял его. А.Ф. Керенский дал обещание внести его во Временное правительство лишь после того, как, оставшись с ним наедине, я умолял его не отвергать этот законопроект, по его же приказанию изготовленный и, по моему глубокому убеждению, единственно спасительный для страны.
Вечером я явился на заседание Временного правительства в уверенности, что будет обсуждаться указанный выше законопроект. В зале заседания ко мне подошел государственный] контр[олер] Кокошкин и спросил меня, правда ли, что А.Ф. Керенский занят разговором по аппарату Юза с генералом Корниловым по вопросу о каком-то выступлении Корнилова. Я не знал об этом и с тем же вопросом обратился к Н.В. Некрасову, который тоже не знал ничего. Вскоре после этого я из зала заседания был вызван А.Ф. Керенским и нашел его в
Так в тексте.
РАЗДЕЛ I
305
кабинете вместе с гг. Вырубовым и Балавинским. В присутствии их А.Ф. Керенский показал мне «ультиматум» Львова и ленту своего разговора с генералом Корниловым и спросил мое мнение. Я ответил, что правительство обязано исчерпать все средства для мирной и без огласки ликвидации конфликта, ибо противоположное может повести к крайне тягостным осложнениям. Того же мнения были гг. Вырубов и Балавинский, но А.Ф. Керенский не согласился со мною. Я должен сказать, что В.Н. Львова я почти не знал, о его разговорах с А.Ф. Керенским тоже не знал, о его поездке в Ставку тоже не знал, и его «ультиматум» был для меня полною неожиданностью. В равной степени я не знал и о посылке А.Ф. Керенским генералу Корнилову телеграммы об отставке.
Узнав об «ультиматуме» В.Н. Львова117, я, с разрешения А.Ф. Керенского, имел беседу по аппарату Юза с М.М. Филоненкой, текст которой прилагаю1. В беседе этой я не усмотрел, да и не мог усмотреть того смысла, на который указывает генерал Корнилов в юзограмме от 27 августа. В пояснение скажу, что мои слова о приезде А.Ф. Керенского и моем не соответствовали истине. Говоря их, я руководствовался указанием А.Ф. Керенского о том, что генерала Корнилова надо оставить в убеждении, что мы оба приедем в Ставку. Так как, беседуя по аппарату Юза, никогда нельзя быть уверенным в сохранении тайны, то я и не мог сообщить М.М. Филоненке о точке зрения А.Ф. Керенского на «ультиматум» В.Н. Львова. Из слов М.М. Филоненки я заключил, что он об этом «ультиматуме» ничего не знает, юзограмму же доложил А.Ф. Керенскому, и она, как и юзограммы моих разговоров с генералом Корниловым, М.М. Филоненкой и Г.С. Фонвизиным 27 августа в присутствии К.Н. Туманова, генерала Якубовича, П.И. Пальчинского, В.А. Маклакова и других, была оглашена во Временном правительстве, и ни с чьей стороны никаких ни возражений, ни замечаний не последовало.
Если от беседы М.М. Филоненко у меня осталось впечатление, что ему ничего не известно об «ультиматуме» В.Н. Львова, то от беседы с генералом Корниловым по аппарату Юза 27 августа" у меня окрепла уверенность, что в основе «ультиматума» лежит недоразумение и что его необходимо во что бы то ни стало исчерпать. Едва ли я ошибусь, если скажу, что мнение это разделялось не только В.А. Маклаковым, но и всеми присутствовавшими. Поэтому я из аппаратной послал адъютанта в Зимний дворец с просьбой повременить с опубликованием дела генерала Корнилова.
Вернувшись около 8 часов в Зимний дворец, я застал там Н.В. Некрасова, который в резкой форме заметил мне, что из-за моей просьбы повременить с опубликованием дела генерала Корнилова Временное правительство «уже опоздало». Замечания этого я не понял и, отыскав А.Ф. Керенского, снова настойчиво просил его попробовать исчерпать недоразумение и вступить с генералом Корниловым в переговоры. А.Ф. Керенский и на этот раз не согласился со мной, сказав мне приблизительно следующее: «Уж если вы колеблетесь, значит, надо сдаваться и отдать город Корнилову». Это было сказано так, что мне показалось, что А.Ф. Керенский подозревает меня в сочувствии выступлению генерала Корнилова. Мне не известно, убеждал ли В.А. Маклаков А.Ф. Керенского начать переговоры с генералом Корниловым, но я знаю, что он хотел говорить с А.Ф. Керенским об этом.
I Запись разговора по прямому проводу Б.В. Савинкова и М.М. Филоненко с 1 до 4 часов утра 27 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 97-100.
II Запись разговора по прямому проводу Б.В. Савинкова и Маклакова с Л.Г. Корниловым 27 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 87-88. (См. приложение № 2 - т. 2).
306
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Ввиду того, что я исчерпал все доступные мне средства убеждения А.Ф. Керенского, и ввиду того, что я, как военнослужащий, считал своим долгом беспрекословное подчинение начальству, даже если я не вполне согласен с ним, я принял в ту же ночь поручение, возложенное на меня А.Ф. Керенским, а именно: оборонять Петроград от генерала Корнилова в качестве военного генерал-губернатора города Петрограда.
В 4 часа утра1 28-го я из Штаба округа, где находился с момента моего назначения, вернулся в Зимний дворец по вызову А.Ф. Керенского и нашел там генерала Алексеева, г. Вырубова и М.И. Терещенко. Мы все четверо были согласны, что «ультиматум» В.Н.Львова не более как недоразумение. Но тогда уже, если не ошибаюсь, было известно, что генерал Корнилов отказался сдать должность, задержал М.М. Филоненку и двинул в авангарде конного корпуса Туземную дивизию, а командиром корпуса назначил генерала Крымова, т.е. не исполнил данных мне обещаний. При этом положении дел уже невозможно было вступать с генералом Корниловым в переговоры.
Вступив в должность военного генерал-губернатора гор. Петрограда, я 28 августа ознакомился с планом обороны, составленным начальником штаба округа полковником Багратуни. Не считая себя компетентным в вопросах стратегических, но желая убедиться в правильности этого плана, я воспользовался предложением бывшего начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала Алексеева и попросил его высказать свое мнение о плане полковника Багратуни. Генерал Алексеев план этот одобрил, подчеркнув, что главную опасность для Петрограда видит в возможности движения конного корпуса на Николаевскую жел[езную] дор[огу], ибо в этом случае Петроград будет отрезан в смысле продовольствия от остальной России, хлеба же в Петрограде было всего на три дня. Принимая во внимание это указание, я немедленно распорядился доставить в Петроград возможно большее количество продовольствия из запасных магазинов Северного фронта, т.е. со станций Рыбинск и Бологое. Для наблюдения на месте за выполнением плана полковника Багратуни в Царское Село того же 28 выехал и.д. командующего войсками" Петроградского военного округа капитан Козьмин, но выполнение это было поневоле затруднено как несовершенством технического аппарата штаба округа, так и недисциплинированностью частей Петроградского гарнизона, так, наконец, и тем обстоятельством, что на месте приказания отдавались разными лицами и что распоряжения военных властей обсуждались людьми безответственными, так, напр[имер], бывшим министром земледелия. Кроме капитана Козьмина в Царское Село выехал назначенный мною начальником штаба левой группы войск, хорошо мне известный по Юзфронту штабс-капитан Геймовский.
28-го ночью приехал из Ставки освобожденный генералом Корниловым М.М. Филоненко и, после доклада в штабе округа А.Ф. Керенскому, был назначен моим помощником по военной части. Я был весьма доволен приездом М.М. Филоненки, ибо знал его за энергичного, доблестного и знающего офицера. М.М. Филоненко тоже выехал в Царское Село и там принял ряд мер для обороны Петрограда. Между прочим, по его инициативе был послан отряд пехоты с пулеметами на ст. Тосно для защиты ее от возможного движения кор-ниловских войск, а также был сформирован в Новгороде конный отряд из 5000 сабель для похода на ст. Дно, чтобы отрезать корниловские войска от их базы.
Слово «утра» впечатано над строкой. Слово «войсками» впечатано над строкой.
РАЗДЕЛ i
307
Начальником штаба этого отряда я назначил хорошо мне известного по Юзф-ронту штабс-ротмистра Кузьмина-Караваева.
Предоставив оборону Петрограда в тесном1 смысле этого слова полковнику Багратуни, капитану Козьмину, штабс-капитану Геймовскому и М.М. Фило-ненке, я сосредоточил свое внимание на мероприятиях административных. Но я должен отметить, что уже 29 августа утром А.Ф. Керенский призвал меня в Зимний дворец и объявил мне, что М.М. Филоненко им арестован, в ответ на что я просил немедленно арестовать и меня. А.Ф. Керенский пояснил тогда, что М.М. Филоненко не арестован, но что к нему предъявляются обвинения. Я попросил допросить М.М. Филоненку в моем присутствии и в присутствии его обвинителей. Таковыми явились полковник Багратуни, от обвинения, однако, отказавшийся, и В.И.Лебедев, заявивший, что слышал, что я 28-го ночью беседовал с М.М. Филоненкой о разговоре М.М. Филоненки с генералом Корниловым о директории. Этот разговор и ставился М.М. Филоненке в вину, и он же послужил поводом к намерению А.Ф. Керенского его арестовать. Но так как, по заявлению М.М. Филоненки, в разговоре этом шла речь о директории в составе Временного правительства и возглавленной А.Ф. Керенским, т.е. о той форме правления, за которую неоднократно высказывался не только я, но и М.И. Терещенко, и Н.В. Некрасов, и сам А.Ф. Керенский, и которая ныне осуществлена, хотя и в другом персональном виде, то состава преступления А.Ф. Керенский в этом разговоре М.М. Филоненки с генералом Корниловым не нашел, М.М. Филоненку не арестовал и даже не отрешил от должности. Что же касается В.И. Лебедева, то он в тот же день вышел в отставку.
Работая в Штабе округа, я не имел возможности посещать заседания Временного правительства, происходившие в Зимнем дворце, но А.Ф. Керенский поставил меня 28-го в известность, что в формируемом заново кабинете мне предоставляется на выбор портфель военного министра или министра внутренних дел. От портфеля министра внутренних дел я отказался, но полагал, что участие мое в новом кабинете предрешено. Тем большею неожиданностью явилась для меня отставка моя от должности управляющего Военным и Морским министерствами (управляющим] Мор[ским] министерством] я был назначен 20.VIII), переданная мне А.Ф. Керенским по телефону и мотивированная тем, что генерал Алексеев желает, чтобы военным и морским министрами были назначены чины военного и морского ведомства. Вечером 30-го я просил А. Ф. Керенского освободить меня от всех занимаемых мною должностей, мотивируя это тем, что назначение генерала Верховского и адмирала Вердеревского знаменует поворот государственной политики в ту сторону, которой я сочувствовать не могу. А.Ф. Керенский принял мою отставку и не назначил меня в распоряжение Временного правительства. Обстоятельства моей отставки породили разнообразные слухи.
Определенных сведений о заговоре в Ставке я не имел. Я имел указания М.М. Филоненки, донесения помощника комиссара Юзфронта Гобечии, и, кроме того, мне было известно, что А.Ф. Керенский имеет еще другие указания о заговоре. Существование заговора мне подтвердил и начальник контрразведки Н.Д. Миронов. Членами заговора назывались: г. Завойко, Аладьин, ген. Лукомский, ген. Тихменев, ген. Кисляков, рот[мистр] кн. Кропоткин, подполковник Пронин, полковник Сахаров, полковник Плющевский-Плющик, ген. Деникин.
1 Так в тексте.
308
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Я должен сказать, что с 10 августа отношения между генералом Корниловым и А.Ф. Керенским становились все более и более напряженными. А.Ф. Керенский подозревал генерала Корнилова в диктаторских замыслах, а генерал Корнилов подозревал А.Ф. Керенского в нерешительности и слабости. Обстоятельства приезда генерала Корнилова в Москву усилили подозрительность А.Ф. Керенского, желание же А.Ф. Керенского отрешить генерала Корнилова от должности, ставшее известным генералу Корнилову, оскорбило генерала Корнилова. А.Ф. Керенский поставил в вину генералу Корнилову назначение генерала Деникина главкоюзом и намерение назначить ген. Лечицкого главкосевом, ген. же Корнилов поставил в вину А.Ф. Керенскому некоторую противоречивость иных из его по этому поводу распоряжений. Хотя я и был свидетелем этой все нараставшей напряженности отношений, я все же не терял надежды, что А.Ф. Керенский и генерал Корнилов смогут, работая вместе, осуществить твердую революционную власть, и по мере моих сил, совместно с М.М. Филоненкой, пытался сблизить А.Ф. Керенского с генералом Корниловым. Зная генерала Корнилова, я должен сказать, что я не сомневаюсь, что он участия в заговоре не принимал. О генерале Корнилове я думал и думаю, что он доблестный генерал, беззаветно любящий родину, чуждый политике и достойный всякого уважения. Выступление его, по моему убеждению, вызвано недоразумением и стечением всевозможных неблагоприятных обстоятельств. Известную роль в выступлении этом сыграли и лица, принимавшие участие в заговоре и сознательно толкавшие генерала Корнилова на противоправительственный путь.
М.М. Филоненку я знаю за честного и преданного Временному правительству работника, искреннего республиканца и доблестного офицера.
Приложение1:
1). Телеграмма М.М. Филоненки о заговоре в Ставке.
2). Юзограмма о том же.
3). Разговор с ген. Корниловым 10 августа.
4). Юзограмма разговора с М.М. Филоненкой 20 августа.
5). Разговор с ген. Корниловым 23 августа в 3 ч. дня.
6). Разговор с ген. Корниловым 23 августа вечером.
7). Разговор с ген. Корниловым 24 августа.
8). Юзограмма разговора с М.М. Филоненкой 27 августа.
9). Юзограмма разговора с ген. Корниловым 27 августа.
10). Вторая юзограмма разговора с ген. Корниловым 27 августа11.
11). Юзограмма разговора с М.М. Филоненкой и Г.С. Фонвизиным 27 августа
Б. САВИНКОВ 15 сентября 1917 года. Петроград
Председатель Комиссии] ШАБЛОВСКИЙ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д.28. Л. 37-45 об. Подлинник. Машинопись; Д. 9. Л. 1-9 об. Копия. Машинопись.
I Приложения к протоколу допроса Б.В. Савинкова от 13-15 сентября находятся в деле 28, после показания Б.В. Савинкова от 20 сентября (ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 74-110). Отсылки к приложениям см. ранее в примечаниях и комментариях.
II Запись разговора Савинкова с Корниловым 27 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф 1780 On 1 Д. 28. Л. 101-102.
РАЗДЕЛ I
309
№58
Показание бывшего управляющего Военным и Морским министерствами Б.В. Савинкова
18-19 сентября 1917 г.
Протокол допроса
1917 года сентября 18—19 дня, в гор. Петрограде Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о генерале Корнилове и др. допрашивала нижепоименованного, который на предложенные ему вопросы заявил:
Я, бывший управляющий Военным и Морским министерствами Борис Викторович Савинков, дополнительно показываю:
1. По вопросу о комментариях к условным разговорам по аппарату Юза.
В разговоре с М.М. Филоненкой 31 июля его слова о ген. Тихменеве были поняты мною так, что ген. Тихменев высказывался в том смысле, что члены Временного правительства заслуживают смертной казни через повешение и что он, Тихменев, готов сделать все от себя зависящее, чтобы таковая смертная казнь состоялась. Слова «через Пекин в Париж» и т.д. были поняты мною так, что войска передвигаются по приказанию Ставки с востока на запад. Слова о «груше» и о «созревшем фрукте» и т.д. были поняты мною в том смысле, что М.М. Филоненко не хочет ликвидировать заговора без достаточных данных, но боится вместе с тем, что промедление может способствовать успеху заговорщиков. В разговоре с М.М. Филоненкой 27 августа слова его, начиная с «мне кажется, что высоты» и кончая «что еще прикажете», были поняты мною не вполне ясно, не во всех подробностях и в том смысле, что М.М. Филоненко в беседе с ген. Корниловым и, быть может, с ген. Лукомским с большим трудом убедил ген. Корнилова в том, в чем убеждал его, ген. Корнилова, 23 и 24 августа я, т.е. что никакое правительство немыслимо без А.Ф. Керенского и что необходимо теснейшее единение между А.Ф. Керенским и ген. Корниловым. Кроме того, слова М.М. Филоненки были поняты мною еще и в том смысле, что по имеющимся у него сведениям в Ставку съехались главнокомандующие фронтами.
2. По вопросу, известно ли мне, что заседания Исполнительного] ком[ите-та] CP и СД бывают публичные и закрытые, и если известно, то на каком именно заседании присутствовал Отто Бауэр?
Мне неизвестно, какие бывают заседания Исполнительного] ком[итета] CP и СД и на каком именно из них присутствовал Отто Бауэр, но факт присутствия австрийской службы офицера даже и на публичном заседании Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов свидетельствует о товарищеском общении членов Исполнительного] ком[итета] CP и СД с подданными воюющих с Россией держав.
3. По вопросу о деятельности контрразведки в области политического розыска.
Политическим розыском в прямом значении этого слова контрразведка не занималась, но ввиду того, что некоторые лица, подозревавшиеся в противоправительственной деятельности, одновременно подозревались в сношениях с противником, точного разграничения между политическим розыском и наблюдением за германским шпионажем во многих случаях сделать было невозможно. Так, напр[имер], гг. Ленин и Зиновьев привлекались по делу о вооруженном выступлении 3—5 июля, и в то же время о них было известно, что они из Швейцарии проехали в Россию через Германию, для каковой цели вошли в
310
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
сношение с противником. Так, напр[имер], г. Завойко подозревался в участии в заговоре, и в то же время на него мною было обращено внимание ввиду его добрых отношений с г. Кюрцем, высланным в г. Рыбинск по подозрению в германском шпионаже.
4. По вопросу о роли «безответственных советчиков».
Мне пришлось убедиться, что Н.В. Некрасов и М.И. Терещенко с ведома А.Ф. Керенского вмешиваются в дела военного ведомства. Так, Н.В. Некрасов 29 августа предлагал арестовать М.М. Филоненку. Так, М.И. Терещенко высказывал 10 августа свои соображения ген. Корнилову по вопросу о комиссарах и комитетах <и по вопросу об отдании чести>[. Он же, М.И.Терещенко, советовал 31 июля А.Ф. Керенскому отстранить М.М. Филоненку от должности, а 28 августа не назначать его помощником военного генерал-губернатора. Кроме того, мне пришлось убедиться, что А.Ф. Керенскому по делам государственным подают свои советы лица, не принадлежащие к составу Временного правительства. Так, по вопросу о формировании министерства высказывались полк. Барановский, флаг-капитан Муравьев, а также, насколько мне известно, А.Р. Гоц и В.М. Зензинов, а по вопросу об «ультиматуме» В.Н. Львова — гг. Вырубов и Балавинский. Кроме того, полк. Барановский высказывался неоднократно по вопросу о назначениях и смещениях лиц высшего командного состава, в частности, еще в начале августа, о смещении ген. Корнилова и о назначении Верховным главнокомандующим А.Ф. Керенского. Кроме того, доклады по Военному ведомству, несмотря на мои возражения, мне не раз приходилось делать в присутствии моих подчиненных — адъютантов А.Ф. Керенского. В.А. Маклакова я видел в Зимнем дворце только однажды — в день «ультиматума» В.Н. Львова.
5. По вопросу о том, кем составлялся в 20-х числах июля список членов Временного правительства.
Список членов Временного правительства в 20-х числах июля составлялся в поезде между Могилевом и Петроградом и потом в Царском Селе А.Ф. Керенским, М.И. Терещенко, Н.В. Некрасовым, мною, полк. Барановским и флаг-капитаном Муравьевым, и был изменен впоследствии в Петрограде, насколько мне известно, после разговора А.Ф. Керенского с Н.Д. Авксентьевым, А.Р. Гоцом, В.М. Зензиновым и И.Г. Церетели. Список этот мною ген. Корнилову сообщен не был.
Подписал Б. САВИНКОВ. 18 сентября 1917 г.
Стр. 2, 8 стр[ока] снизу вставлены слова: «и по вопросу об отдании чести». Б. Савинков.
Члены Комиссии: Н. КОЛОКОЛОВ М. ГОЛЬДМАН-ЛИБЕР В. КРОХМАЛЬ полковник УКРАИНЦЕВ полковник РАУПАХ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 46-47. Автограф; Д. 9. Л. 10-11. Копия. Машинопись.
Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над строкой.
РАЗДЕЛ I
311
№59
Показание бывшего управляющего Военным и морским ведомством Б.В. Савинкова
20 сентября 1917 г.
Протокол
20 сентября 1917г. в г. Петрограде Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о ген. Корнилове и др. дополнительно допрашивала нижепоименованного, и он показал:
Борис Викторович Савинков.
По поводу представленного мне протокола о моем пребывании в Могилеве 23 и 24 августа (в протоколе ошибочно помечено 24 и 25 августа), подписанного ген. Корниловым, Лукомским и Романовским, показываю:
Протокол этот в общем верен, хотя в нем и есть редакционные неточности (так, напр[имер], я не говорил о «требованиях» генерала Корнилова, а говорил о «предложениях») и хотя в нем опущена моя просьба, обращенная к ген. Корнилову, заменить Туземную дивизию регулярной кавалерийской. Кроме того, моим словам о CP и СД придан несколько не тот оттенок, который я им придавал, ибо я просил конный корпус в распоряжение Временного правительства для защиты Временного правительства от каких бы то ни было посягательств, а в том числе, значит, и от посягательств членов CP и СД, если бы такие посягательства имели место в связи с объявлением Петрограда на военном положении или по какому-либо другому поводу.
Полк. Барановский принимал участие в разговоре 24 августа вечером и высказывался за решительные меры, но произнес ли он приписываемую ему фразу, не помню.
На заданный мне вопрос о CP и СД в связи с просьбой прислать в распоряжение Временного правительства конный корпус повторяю, что этот конный корпус должен был защищать Временное правительство от каких бы то ни было посягательств, откуда бы они ни шли, а значит, и от посягательств членов CP и СД, если бы отдельные члены CP и СД или весь CP и СД выступили как вооруженная сила на поддержку большевиков, восстание которых по имевшимся в Военном министерстве данным готовилось на конец августа или начало сентября. Этот же конный корпус должен был служить гарантией осуществления военного положения в Петрограде, ибо на части Петроградского гарнизона, ввиду их недисциплинированности, Временное правительство не могло вполне положиться.
На заданный мне вопрос о ген. Крымове отвечаю, что сведений о его участии в заговоре у меня не имелось. Я знал лишь, по слухам, что ген. Крымова нельзя считать искренним республиканцем. Только это обстоятельство побудило меня просить ген. Корнилова не назначать командиром конного корпуса ген. Крымова.
На заданный мне вопрос о распоряжениях министра-председателя в то время, как я занимал должность петроградского военного генерал-губернатора, отвечаю, что распоряжения по г. Петрограду делались министром-председателем, несмотря на мои неоднократные просьбы, без совещания со мной и даже без моего ведома, чем создавалось своего рода двоевластие. Так, я не знал о закрытии газет «Новое время»118, об обыске в гостинице «Астория»119 и др.
На заданный мне вопрос о приказании М.М. Филоненко рыть в окрестностях Петрограда окопы отвечаю, что такое приказание было сделано с моего ведо-
312
дело генерала л.г. корнилова. том ii
ма, ибо из донесений посланных мною в окрестности Петрограда шт[абс]-ка-п[итана] Геймовского и шт[абс]-ротм[истра] Кузьмина-Караваева мне было известно, что первая линия обороны недостаточно сильна, что в сторожевом охранении поставлены тракторные орудия, что связи между заставами нет, что настроение воинских частей неопределенное и что посторонние лица обсуждают распоряжения военных властей и даже иногда отдают приказания, а это все, вместе взятое, заставляло меня опасаться, что в случае боя правительственные войска вынуждены будут отступить к Петрограду. Одновременно, однако, мною принимались меры и к тому, чтобы Петроград не оказался в руках большевиков. Так, я отдал распоряжение об отправке обратно в Кронштадт 2000 прибывших самочинно в Петроград кронштадтских матросов, за исключением одной роты. Кроме того, я предполагал приступить к арестам большевиков, чего не успел исполнить ввиду моей отставки.
На заданный мне вопрос, говорил ли я с ген. Корниловым о возможности бомбардировки г. Гельсингфорса артиллерией наших дредноутов1 и в случае восстания финляндцев, отвечаю, что в моем присутствии ген. Корнилов высказывался за невероятность такой бомбардировки, не допуская мысли, что русские матросы будут поддерживать финляндцев против Временного правительства. Вместе с тем ген. Корнилов прибавил, что если бы невероятный случай имел место, то оставалось бы одно — затопить корабли.
На заданный мне вопрос о состоянии контрразведки отвечаю, что контрразведка Петр[оградского] воен[ного] округа была поставлена крайне слабо и что по просьбе нач. контрразведки Н.Д. Миронова я ходатайствовал перед министром-председателем о реорганизации ее, причем представил доклад по сему вопросу Н.Д. Миронова, а также соображения французского военного агента. Несмотря на усердие Н.Д. Миронова, допускаю, что сведения, доставлявшиеся контрразведкой, иногда были ошибочны, причем возможность ошибки я, как и Н.Д. Миронов, в каждом отдельном случае принимал во внимание.
На заданный мне вопрос, когда мною получено имеющееся в деле письмо М.М. Филоненко, отвечаю, что, сколько помню, оно получено в середине августа. Сведения о заговоре в Ставке я имел от М.М. Филоненко, В.П. Гобечии, Н.Д. Миронова и А.Ф. Керенского. Сведения о заговоре большевиков я имел от французского военного агента.
На заданный мне вопрос о телеграмме А.Ф. Керенского ген. Корнилову отвечаю, что, обсуждалась ли отставка ген. Корнилова во Bp. правительстве, мне не известно, но что о посылке телеграммы я в известность поставлен не был.
На заданный мне вопрос об отношении членов Bp. правительства к необходимости переговоров с ген. Корниловым в целях устранения возможного недоразумения отвечаю, что до того, как стало известно, что ген. Корнилов арестовал М.М. Филоненку и двинул конный корпус под командою ген. Крымова и с Туземной дивизией в авангарде, т.е. нарушил данные мне обещания, тогда все члены Bp. правительства (за исключением, однако, А.Ф. Керенского и Н.В. Некрасова) высказывались за таковые переговоры, после же этих событий отношение к этому вопросу членов Bp. правительства мне не известны, ибо я находился постоянно в штабе округа, я же лично находил, что переговоры уже неуместны, ибо в действиях ген. Корнилова усматривал признаки открытого выступления против Временного правительства.
1 Дредноуты (англ. dreadnought — буквально: бесстрашный) — устаревшее название крупных бронированных кораблей с мощной дальнобойной артиллерией. В настоящее время — линкоры.
РАЗДЕЛ I
313
На заданный мне вопрос, было ли мне известно, что чины штаба Петроградского] воен[ного] округа собирали сведения о членах CP и СД, отвечаю, что об этом мне известно не было.
На 2 стр., строка 10 зачеркнуто слово «такие»; на 4 стр., строка 25 вставлено: «А.Ф. Керенского и».
Б. САВИНКОВ. 20/IX-17
Председатель Ком[иссии] ШАБЛОВСКИЙ
Члены Комиссии]: Н. КОЛОКОЛОВ, М. ГОЛЬДМАН-ЛИБЕР,
В. КРОХМАЛЬ, полк. РАУПАХ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л.72-73 об. Автограф; Д.9. Л. 12-12 об., 13. Правл. копия. Машинопись; Д. 20. Л. 1, 1 об., 2. Копия. Машинопись.
№60
Показание и.д. заведующего военно-судной частью Штаба Верховного главнокомандующего Л.И. Сазонова
3—4 сентября 1917 г.
Протокол
1917 года 3—4 сентября член Чрезвычайной комиссии, учрежденной для расследования дела о генерале Корнилове и других, допрашивал нижепоименованного:
И.д. заведующего военно-судной частью Штаба Верховного главнокомандующего полковник Леонид Иванович Сазонов, 43 лет, православный, по делу показываю:
Показания записываю собственноручно.
Я состоял членом Главного комитета Союза офицеров армии и флота. Обремененный в последнее время текущей служебной работой по судной части Ставки, я, к сожалению, не мог уделять работам в Комитете необходимых для того сил и внимания. Между прочим, я состоял представителем Юридической комиссии, но Комиссии приходилось работать без меня, и только с некоторыми из ее членов я виделся урывками обычно у себя на службе, куда кто-нибудь из них забегал переговорить по тому или иному вопросу.
Для меня лично события последних дней разразились с полной неожиданностью. 27 августа, спустившись из военно-судной части в общее помещение Управления дежурного генерала, я в инспекторском делопроизводстве узнал о полученной якобы телеграмме об удалении генерала Корнилова от должности Верховного главнокомандующего. На меня и на окружающих эта новость подействовала угнетающе. За три месяца происходила третья смена Верховного главнокомандующего. Ушел генерал Алексеев, ушел Брусилов, увольняли генерала Корнилова, и это в тот момент, когда началась только что налаживаться работа по восстановлению боевой мощи армии. Кто должен был быть заместителем генерала Корнилова, никто не знал, не было имени, на котором можно было бы остановиться. Ясно было одно: ни линия поведения генерала Алексеева, ни совершенно иная линия поведения генерала Брусилова, ни твердость ген. Корнилова не удовлетворяли тыл. Та цель, к которой стремился генерал Корнилов, о чем он громогласно заявил на Московском совещании, — восста-
314
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
новление в армии твердой власти и прочного порядка, а вместе с этим и восстановление боевой мощи армии рядом насущных мер, — отходила на задний план. С этим смутным чувством и встретило большинство лиц, принадлежащих к Ставке, а равно и к комитету, весть об увольнении генерала Корнилова. Большинство, кроме того, поняло это так, что в акте правительства проявилось вновь влияние известных групп населения, которые систематически вели в последние дни поход против Верховного главнокомандующего и против его Штаба поход1, в некоторых воззваниях можно было усмотреть недоверие к лицам, стоящим у власти, но это недоверие всецело объяснялось создавшейся в связи с конфликтом обстановкой и отсутствием веры в силу этих лиц вывести Родину из тяжелого положения, в котором она оказалась перед лицом (главным образом) внешней опасности.
Если смотреть на воззвание как на политическое выступление, то и в этом отношении я лично не усматривал ничего преступного ввиду того, что с падением старого режима всем гражданам, в том числе и военнослужащим, предоставлено право открыто высказывать политические убеждения и вообще участвовать в политической жизни страны. Что касается поведения в эти дни собственно чинов Ставки как таковой, то в этом отношении я мог наблюдать только жизнь Управления дежурного генерала и должен определенно отметить, что служебная деятельность Управления протекала в те дни в обычных служебных условиях и текущая переписка шла и выполнялась установленным порядком. Писаря Управления были созваны на общее собрание полковых комитетов. На собрании, как я слышал, была вынесена резолюция выжидать разрешения конфликта, возникшего между Верховным главнокомандующим и Временным правительством, и воздерживаться от каких бы то ни было выступлений. Сам я большую часть дня в обычном порядке проводил в служебной обстановке. Члена Государственной Думы Львова, Аладьина, Савинкова, ординарца Верховного главнокомандующего Завойку никогда не видал и о деятельности их ничего не знаю. С Филоненко встречался раза два по службе, один раз в комнате дежурного генерала по поводу дела прапорщика Гольмана, второй раз числа 25 августа в Управлении комиссара по поводу неправильного направления дела генерала Скалона, начальника 33-ей пехотной дивизии <комиссаром Северного фронта Станкевичем>и в военно-революционный суд. Об отказе чинов типографии печатать обращение к населению генерала Корнилова я слышал, о том, как и где потом печаталось это обращение и дальнейшие воззвания и приказы, относящиеся к событиям, не знаю.
Перелом в настроении Московского гарнизона не в пользу генерала Корнилова, как мне кажется, произошел в связи с получением в гарнизоне телеграммы министра Керенского, с приказанием не исполнять распоряжений генерала Корнилова и называвшей его изменником. О получении в гарнизоне такой телеграммы мне говорил кто-то из чинов Ставки со слов писарей. О каких-либо серьезных эксцессах в Ставке за дни конфликта я не слышал, кроме случая избиения какого-то солдата в Корниловском ударном полку, больше [в] газетах принявший характер травли, ничем и никем не сдерживаемой, несмотря на то, что это крайне болезненно отзывалось на организме армии, подрывая в корне авторитет верховного командования, которому в то же время поручалось руководство ответственной боевой работой"'. Из разговоров с окружающими стано-
1 Так в тексте.
" Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над строкой. 111 Так в тексте.
РАЗДЕЛ i
315
вилось ясно, что симпатии многих на стороне генерала Корнилова. О каком-либо заговоре в словах тех лиц, с которыми мне приходилось разговаривать, не было и речи.
Вскоре стало известно, что назначенный Верховным главнокомандующим генерал Клембовский отказывается принять эту ответственную должность, что и прочие главнокомандующие настаивают на оставлении генерала Корнилова. Тем временем была получена агентская телеграмма с сообщением об удалении генерала Корнилова за предложение, якобы сделанное им членам Временного правительства через члена Государственной] Думы Львова. Генерал Корнилов ответил на это обращением к населению, в котором сообщал, что не он прислал Львова к министру Керенскому, а некоторые члены правительства прислали Львова к нему, генералу Корнилову, с предложением принять участие в управлении страной. Получилось впечатление, что в действиях представителей Временного правительства есть что-либо неясное и как бы что-то недоговоренное. Наступили, что называется, «смутные дни».
В это время, кажется 28 августа, после трех часов дня я зашел в Главный комитет Союза офицеров, где и ознакомился с составленным от Комитета воззванием. Было ли оно в то время передано куда-нибудь, не знаю. При быстром ознакомлении с его текстом по существу его содержания, при условиях переживаемого момента я не усматривал в нем чего-либо преступного, что в нем был призыв поддерживать Верховного главнокомандующего, решившегося остаться у власти в тот момент, когда в отношении его произошло какое-то недоразумение и когда ему не находился заместитель. Мне казалось, что если известные объединенные группы лиц выносят резолюции с призывом против настоящего состава Временного правительства, или, в частности, против отдельных лиц, входящих в состав правительства, с призывом к установлению нового не только политического, но и общественного строя, и если эти воззвания открыто не печатаются на страницах газет, то не являлось, казалось мне, ничего преступного и в призыве к установлению твердой власти ради спасения армии и Родины от полной гибели, но этих своих суждений я никому не высказывал. В воззвании я не видел и, безусловно, не вижу ничего контрреволюционного. В нем не было призыва к царизму. Союз офицеров с самого своего возникновения заявил, что для него нет и не может быть возврата к старому, и всегда в лице Главного комитета Союз громко заявлял об этом, выступая всегда открыто. Все его постановления, все его резолюции печатались в общее сведение1 в виде отдельных воззваний или вместе с другими материалами в «Вестнике Главного комитета». Категорически утверждаю, что Комитет, как таковой, ни в каких заговорах не участвовал. Целый ряд мер, на твердом проведении которых в жизнь Союз офицеров настаивал ради спасения армии от полного разложения, а вместе с тем и в целях спасения Родины, в темных массах солдат и в неосведомленных группах общества, самочинно и безответственно врывавшихся в жизнь и строй армии, толковался как стремление к контрреволюции. Пожелания о восстановлении хотя бы минимальных дисциплинарных прав начальников, об ограничении широких полномочий комитетов точно определенными рамками, о привлечении членов комитетов к ответственности за самочинные и явно противозаконные выступления, — все трактовалось как контрреволюция, и виновных в этом искали в Союзе офицеров. Свидетельствую не столько как член Союза офицеров, выслушавший на съезде офицеров при Ставке сообщения с мест, характеризующие состояние армии, но и как заведующий военно-
1 Так в тексте.
316
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ И
судною частью Штаба Верховного главнокомандующего, через которую проводят донесения о чрезвычайных происшествиях, что разложение нашей доблестной армии дошло до крайних пределов. В армии нет власти, нет авторитета. Наилучшим доказательством этого служит одновременная гибель в последних числах августа начальника III пех[отной] дивизии генерала Гиршфельда и комиссара армии (особой) Линде, почти накануне своей смерти от рук солдат выступившего против Союза офицеров с обвинением в контрреволюции.
Я сам не являюсь представителем строевых частей, но считаю своим нравственным долгом обратить внимание на членов Главного комитета — представителей строя. Это почти все лица, проведшие всю войну в передовых линиях, в окопах, неоднократно смотревшие смерти в глаза, запечатлевшие любовь к Родине собственною кровью, раненные по несколько раз, о чем свидетельствуют их шевроны. Все их поведение говорит о любви и преданности Родине, и в том воззвании, которое было составлено от имени Главного комитета, нельзя было видеть в те моменты смутных дней ничего преступного, направленного во вред Родине.
В добавить ничего не имею1.
Вписано: «комиссаром Северного фронта Станкевичем».
Полковник САЗОНОВ
Члены Комиссии полковник УКРАИНЦЕВ Н. КОЛОКОЛОВ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 72-76. Автограф.
№61
Показание заведующего Особым делопроизводством Управления 2-го генерал-квартирмейстера при главковерхе К.В. Сахарова
4—6 сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 4-6-го дня член Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове и других полковник Украинцев допрашивал нижепоименованного:
Генерального штаба полковник Константин Вячеславович Сахаров, 36 лет, православный, не судился, по делу показываю:
Показания записываю собственноручно:
Я, Генерального штаба полковник Константин Вячеславович Сахаров, занимаю должность заведующего Особым делопроизводством Управления 2-го генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем. В круг моих обязанностей входит ведение военно-политическими вопросами в действующей] армии и переписка по ним, и ведение военной цензурой в отношении общего руководства ею на фронтах. Первая часть круга обязанностей включает в себя очень широкую область всех новых начал, вошедших в армию после февральского переворота, т.е. комиссары, комитеты, различные союзы и пр., подготовка приказов и распоряжений по урегулированию взаимоотношений, прика-
1 Так в тексте. Вероятно, предложение следует читать: «В добавление ничего показать не имею».
РАЗДЕЛ 1
317
зов, имеющих характер дополнений или изменений существующих военных уставов, а также и всех других приказов, не имеющих оперативного или хозяйственного характера.
По обязанностям службы мне приходилось иметь дело с комиссарверхом шт[абс]-капитаном Филоненко и его Управлением, причем всегда отмечал, что работа их была направлена к поддержанию мероприятий генерала Корнилова по возрождению боевой мощи армии. Особенно ясно это подтверждается, что доклад генерала Корнилова о тех мерах, какие необходимо ввести в армии и в тылу безотлагательно, встретил со стороны комиссарверха Филоненко и бывшего управоенмина Савинкова полное сочувствие, как о том говорил сам ш[табс]-кап[итан] Филоненко, это же видно и из пометок карандашом на одном экземпляре доклада. Всегда шт[абс]-кап[итан] Филоненко отмечал исключительную роль личности генерала Корнилова в деле оздоровления армии и доведения войны до благополучного конца, говоря, что такого же мнения о генерале Корнилове и Временное правительство.
Далее мне известно было, что в 20-х числах августа приезжает в Ставку г. Савинков с предложением генералу Корнилову образовать в стране твердую власть; тогда же слышал, что между ними было полное доверие и согласие. Это видно хотя бы из того, что генерал Корнилов, как говорил в день отъезда Савинков, выразил согласие на участие в новом кабинете, буде такой образуется, министрами Керенского, Савинкова и Филоненко. Затем я слышал о приезде в Ставку г. Львова, бывшего обер-прокурора Св. Синода, который приезжал сделать генералу Корнилову от имени мин[истра]-пр[едседателя] Керенского представление об образовании нового кабинета под предводительством бывшего Верховного главнокомандующего.
Все это не оставляло сомнений, что между генералом Корниловым и Временным правительством имеется и соглашение, и полное согласие. Поэтому известие 27 августа о телеграмме министра-председателя об отозвании генерала Корнилова с поста Верховного главнокомандующего представлялось полной и необъяснимой неожиданностью. Утром 27 августа, подходя к Ставке на службу, я встретил комиссара шт[абс]-капитана Филоненко, причем мне бросилось1 в глаза его расстроенный вид и поспешность, с какой он поздоровался на ходу. Относительно его ареста я не знаю ничего, наоборот, помню, слышал несколько раз, что генерал Корнилов оставил шт[абс] -капитана Филоненко «под честное слово», а затем разрешил ему выехать в Петроград.
Затем я узнал, что 4 главнокомандующих фронтами заявили по прямому проводу о том, что крайне опасна и даже гибельна смена с поста генерала Корнилова в данное тяжелое на нашем боевом фронте время. После этого последовал отказ генералов Лукомского и Клембовского от принятия временного Верховного главнокомандования и решение генерала Корнилова не оставлять этого поста. Как офицер Генерального штаба я представляю себе, какие гибельные результаты могли получиться, если бы фронты остались без объединяющего начала. Не имея полной ориентировки в событиях и совещаниях, я не мог, как не могу и в данное время, уяснить себе причин, вызвавших телеграмму о смене генерала Корнилова. Мне представлялось, на основании всего предшествовавшего, что здесь какое-то крупное и запутанное недоразумение. Тем более, что относительно личности генерала Корнилова, его беспредельной преданности родине, ее интересам и ее истинной свободе двух мнений встречать не приходилось не только среди офицеров, но и среди солдат.
1 Так в тексте.
318

No comments:

Post a Comment

Note: Only a member of this blog may post a comment.