Monday, August 19, 2013

7 Дело генерала Л.Г.Корнилова Том 2

Керенский. Нет, но лично, субъективно, я этого доказать не могу, быть может, в условиях нашего розыскного дела, но часть Союза офицеров, и именно Главного комитета, была весьма близка ко всяким попыткам и к этой попытке. Вот я и говорю, что в заговор, который здесь готовился офицерскими частями, часть офицеров входила, и все телеграммы были явно такого характера, они все подписывались Новосильцевым. Как он вел себя во время этого дела, если бы он не отсутствовал, то, я думаю... Если бы, я думаю, скажем, например, Дю-симетьер1 появился, ведь тогда он скрылся, когда его хотели арестовать, и этим самым в известной мере подтвердил подозрение, но если бы он появился, он прекраснейшим образом был бы восстановлен в своей должности. Он офицер Генерального штаба, нужно подтвердить, а мы ничего, кроме явного пристрастия и произвола, в этом отношении предъявить не могли бы, он бы мог служить.
Председатель. Опять-таки в связи с газетными заметками. У нас не было показаний Алексеева, а в газетах было относительно" приказаний полковнику Короткову взять Могилев, был ли дан приказ в период накопления войска?
Керенский. Да, кажется, был. Дело в том, что, к счастью, это все потом обнаружилось. Моя линия поведения, к счастью, была доведена до конца, она заключалась в том, чтобы мирным путем ликвидировать эпизод и по возможности без всяких эксцессов, и тогда же был вызван генерал Алексеев, который тогда взял на себя очень трудную миссию, а в это время мы были осаждаемы целым рядом...
Председатель. Требований?
Керенский. Не только требований, но и отчасти потом оказавшихся фантастическими сведениями вроде окружения Могилева фортификационными сооружениями, установки пулеметов и орудий на склоне губернаторской горки и губернаторского сада, и, кроме того, всюду спонтанейно"1 начали возникать отряды, которые начали стремиться к Могилеву, и, в конце концов, Московский военный округ60.
Председатель. По поводу вот движения эшелонов...
Керенский. Командующий Московским военным округом, даже когда генерал Алексеев уехал туда в Ставку, очень категорически настаивал, чтобы ему было немедленно разрешено двинуть комбинированные отряды по направлению к Могилеву. И вот, когда Корнилов сам появился в Орше, я дал телеграмму о том, чтобы он подготовлял, организовывал, но чтобы он действовал в контакте. Таким образом, все сводилось в известные рамки.
Председатель. Так что все это движение отдельных частей, и в частности, вот это самое организованное Московским военным округом, оно обязательно повиновалось Временному правительству?
Керенский. Нам, собственно, нужно было в известном отношении действовать. Я лично всем этим сведениям не особенно доверял, но, во всяком случае, нужно было считаться со всеми этими слухами, с тем, что если бы мы не приняли никаких мер, а потом оказались бы все эти слухи действительностью, то я тогда оказался бы уже окончательно предателем и контрреволюционером, и мне тогда было бы уже не выкарабкаться никогда. Здесь еще достоверным оказалось то, что действительно осадное положение было введено в Могилеве, и некоторый террор довольно серьезный был. Корнилов там прямо говорил, что тех, кто против него, он расстреляет, и в этом отношении это совершенно
1 В тексте ошибочно: «де-Семитьер».
" Далее зачеркнуто: «показаний».
1,1 Так в тексте. Вероятно, «спонтанно».
166
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ II
спасает, собственно говоря, всех участников, так как каждый из них имел основанием действовать под террором, создавшимся в Могилеве.
Председатель. Потом вот у нас пробел в смысле Крымова, так как он не был у нас допрошен, поэтому Комиссия покорнейше просит сказать, были ли у Вас какие-либо объяснения?
Керенский. Я могу Вам всю сцену восстановить, потому что эта сцена у меня осталась в памяти.
Председатель. Какие сведения были до момента его появления вообще о движении его корпуса?
Керенский. Видите ли, мы послали к нему офицера, который когда-то у него служил с ним вместе, для того, чтобы он разъяснил ему обстановку уже тогда, когда наши телеграммы оставались без впечатления. Миссия эта, так сказать, удалась, и с этим офицером — генералом1 Самариным — ген. Крымов сюда приехал. Затем мне было доложено, что явился ген. Крымов, я вышел к нему, просил войти в кабинет, и здесь у нас вот был разговор. Кажется, насколько я помню, здесь присутствовал еще ген. Якубович, товарищ военного министра. Вначале ген. Крымов говорил, что они шли отнюдь не для каких-либо целей, что вот они были направлены сюда в распоряжение Временного правительства, что, по их сведениям, они должны были оказать здесь нам содействие, и что как только выяснилась обстановка, что никто никогда и не думал идти против Временного правительства, что как только выяснилась соответствующе вся обстановка, то все недоразумение это разъяснилось, и что он даже имеет по этому поводу и приказ, он вначале этот приказ не показал, я никаких оснований сомневаться в том, что он лично был введен в заблуждение, не имел, и затем, видимо, у него было, может быть, инстинктивное, а может быть, сознательное некоторое колебание, но затем он отдал этот приказ, который был явно определенного содержания.
Председатель. Вы изволили мне его передать.
Керенский. Вы знаете его, он написан очень ловко. Я прочел этот приказ, я знал Крымова и относился всегда с очень большим уважением к нему как к человеку с определенными убеждениями, но очень честному и порядочному, я подошел к нему вплотную, в это время он также встал, он увидел, что на меня приказ произвел не особенно хорошее впечатление, он подошел сюда, к этому столу, я подошел к нему вплотную и сказал: «Да, я вижу, генерал, что Вы действительно очень умный человек, благодарю Вас». После этого он увидел, что для меня уже ясна его роль в этом деле. Потом я Вам, кажется, говорил, я Вас вызвал11.
Председатель. И передали приказ?
Керенский. Во время этого разговора он мне сказал, что он находился в Ставке, что они там выработали дислокацию и положение о введении осадного положения в Петрограде, затем говорил о том, что предполагалось Петроград по этому плану разделить на военные комендатуры, и затем, вот ему главное, что невыносимо было, это то, что было установлено уклонение его от истины: во-первых, то, что он не сразу откровенно сказал о своей роли, а во-вторых, потому, что там приказ ведь начинается этими словами: «Из Ставки мне сообщили и по моим личным сведениям в Петрограде происходят бунты и т.д.» Когда я его спросил, какие же он основания имел от своего личного имени заявлять таким образом, он принужден был сослаться на неизвестно откуда, неизвестно
Так в тексте. Правильно — «полковником». Далее зачеркнуто: «и передал Вам приказ».
РАЗДЕЛ I
167
куда проезжавшего офицера, вообще он никакого объяснения этого факта не мог дать. После этого я расстался, т.е. отпустил его, не подав ему руки.
Председатель. У меня общих вопросов нет, может быть, господа члены имеют вопросы?
Колоколов. Я имею вопрос.
Керенский. Я должен так сказать, общее заключение этого показания, сам от себя сказать. Скажу, что очень трудно, я думаю, что трудно и для Следственной комиссии невозможно будет установить, собственно говоря, действительную картину и действительных лиц, принимавших участие, потому что в этом вина1 уже и администрации и наша, что мы не можем тех материалов, которые имела бы возможность предъявить старая власть, мы их предъявить не можем, но для меня лично совершенно несомненно, что за Корниловым работает совершенно определенная группа лиц, связанная не только готовящимся планомерным заговором, но и обладающая большими материальными средствами и располагающая возможностью получать некоторые средства из банков, это для меня совершенно несомненно.
Либер. Один вопрос, Александр Федорович. Когда предполагалось введение осадного положения в Петрограде, не предполагало ли правительство, что оно может встретить противодействие и, во всяком случае, резко отрицательное со стороны Советов отношение, если предполагалось, то не предполагалось ли принять какие-либо меры?
Керенский. Я могу сказать, что если вообще могли быть разговоры о большевиках, то разговоров о Советах, которые в то время были не большевистскими, и Центральном комитете — никаких не возникало.
Либер. Я должен определенно Вам сказать, что Савинков показывал, что это играло очень большую роль, он определенно показывает, что возможно было ожидать именно противодействия со стороны Советов, и если бы подобные предположения о сопротивлении могли иметь место, то, конечно, корпус мог бы пригодиться и для этого. Для нас важно установить вообще, было ли подобное предположение правительством обсуждаемо или нет?
Керенский. Видите ли, самая конструкция правительства Вам дает представление, что о Центральном комитете и о Совете как таковом и разговоров таких быть не могло, и затем само введение военного положения не предполагалось делать в форме, такой одиозной и неприемлемой для широкого общественного мнения, и, в-третьих, если и были разговоры вообще, как всегда, знаете, ходили разговоры об этом, большею частью о возможности повторения событий третьего и четвертого июля, то предполагалось, что большевики будут с одной стороны, а вся остальная страна будет с другой стороны, так что вот в этом направлении шли события. И когда, например, во Временном правительстве задавали этот вопрос, не помню, кажется, Кокошкин, он сказал: осведомлены ли военный министр и министр внутренних дел о ходящих слухах по поводу готовящегося движения большевиков, тогда, кажется, М.И. Скобелев говорил, что такие сведения были, но что по проверке они под собой серьезной почвы не имеют. Такой разговор я помню.
Колоколов. Разрешите предложить вопрос. Вот Вы изволили сказать, г. министр, что нет таких данных, которые могли бы с совершенной точностью установить наличность заговора, и что они могли бы быть только при старом режиме, но все-таки есть у Вас какие-либо данные, проверка которых была бы необходима для Следственной комиссии?
1 Далее зачеркнуто: «наша».
168
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Керенский. Я могу сказать так: спросите М.И. Терещенко, министра иностранных дел, не вспомнит ли он разговора, который он мне передавал насчет сообщения или заявления Завойко одной даме о тех средствах, которыми они располагают для ниспровержения правительства. Затем, я должен сказать, что в настоящее время очень трудно вообще давать сведения, потому что с момента переворота у нас совершенно вышло из употребления разделение правительства и частных лиц. Что бы мы ни говорили, те сведения, которые мы имеем в качестве правительства, очень быстро делаются достоянием кого угодно и превращаются в орудие или в мотив и способ личных счетов1, требование личных доказательств и т.д. Например, об организации заговора группы военных людей, офицеров, я считаю, что мы действительно имели весьма точные сведения, и за ними, поскольку это было нам возможно, мы следили, и события корниловские нам показали, что эта посылка как раз офицеров сюда по этим адресам шла, как Дюсиметьер11, например. Затем тут была некоторая соприкосновенность части офицеров, но я просил бы не записывать, по чисто политическим соображениям это нежелательно, безразлично какая группа офицеров, но, во всяком случае, эти лица, они сейчас устранены из Ставки, и затем большой осведомленностью в известной мере обладала часть111 казачьих войск, для нас это тоже несомненно, опять-таки это сейчас недоказуемо. Затем, по соображениям, по многим соображениям исследование в эту сторону нежелательно вести сейчас, просто результаты не окупят, так сказать, всех последствий, которые могут быть по теперешнему настроению масс, и затем нам нежелательно, я лично не хотел бы создавать новых мотивов для распри между отдельными группами населения, потому что за действия отдельных лиц группа как таковая не отвечает.
Колоколов. Затем, я хотел бы Вам предложить такой вопрос: вот в сообщении от Вашего имени от 27w августа значится, что действительность полномочий члена Государственной Думы Львова Корнилов подтвердил, между тем как в ленте по прямому проводу говорится: «Да, я подтверждаю, что я просил Вас приехать в Ставку». Вот, я хотел бы спросить: почему Вы считали, что он подтвердил действительность полномочий, я хотел бы более подробного разъяснения во избежание кривотолков.
Керенский. Там другое —от имени Владимира Николаевича говорил Александр Федорович, сомневается, исполнит ли и не доверяет, я хорошо не помню, как там сказано, где эта лента (Колоколов дает ленту Керенскому, из которой Керенский читает отдельные места), так что тут самой конструкцией фразы говорится, что он подтверждает, и в контексте и в постановке фразы совершенно ясно, что полномочия Львова Корнилов подтвердил. В беседе со мной ген. Корнилов подтвердил полномочия Львова. Вся обстановка, весь разговор совершенно ясно показывали, что ген. Корнилов понимал, о чем идет речь, иначе он бы сейчас же спросил, например, «то определенное решение, которое нужно исполнить, Вы просили меня известить, Александр Федорович, только совершенно лично». Ведь если бы этого не было, он бы сказал: «Что за решение?» Он отлично знал, в чем дело.
Колоколов. Потом второй вопрос: какие Вы, г. министр, имели основания к аресту Львова?
Керенский. Для меня совершенно было ясно из всего его разговора, что он
I Так в тексте.
II В тексте ошибочно: «Семитьер».
III Слово «часть» впечатано над строкой.
17  Цифра исправлена карандашом. Первоначально было: «28».
РАЗДЕЛ I
169
гораздо больше знает, чем он мне говорил, я понял так, что или он приехал в последнюю минуту, просто испугавшись, или, может быть, потому, что у него заговорила совесть, потому что кроме хорошего он ничего от меня не видел, я свыше мер удерживал его в составе Временного правительства просто для того, чтобы не затрагивать октябристских61 кругов, но действительно то, что он мог бы пойти против меня сначала, это показывает те настроения, с которыми он ушел, он сказал: <«Maintenant Kerensky c'est mon ennemi?»>1 Он был в страшно раздраженном состоянии. Колоколов. Когда он сказал?
Керенский. Он сказал по уходе из Временного правительства, он никак не ожидал, что ему придется уйти, но для меня другого выхода не было, потому что я и сейчас убежден, что, несомненно, то показание, которое я читал в газетах, рассказ Завойко, какого-то Добрынского и затем то, что распространяется. Я не знаю, известно ли Вам посещение Завойко и Аладьиным князя Львова в Москве. Как раз только что перед этим Вырубов от имени Львова приехал ко мне с категорическим заявлением. Вырубов от имени Львова передавал, — это произвело на него впечатление, что Львов и Аладьин совершенно серьезно, это тоже в записках есть, чтобы Керенский имел в виду, что впредь Керенский никаких перемен в правительстве без согласия Ставки не мог бы производить11. Я в Москве не был, никакого участия в разговоре не принимал, и затем вот по поводу аграрной реформы, подготовка, аграрный манифест, не помню этого профессора из Москвы...
Председатель. Яковлев.
Керенский. Все это подтверждает, что велась подготовка.
Украинцев. В связи с тем указанием, что Вы говорили, что по вопросу о заговоре у Вас имеется целый клубок сведений о заговоре, что имеется два источника — один достоверный, а другой менее достоверный. Не найдете ли возможным передать их нам? Это бы дало возможность к раскрытию заговора.
Керенский. Нет, т.е. я могу сказать одни сведения, так сказать, агентурные сведения контрразведки. У меня даже, собственно, было три источника, потом111 четвертого я передал — этого офицера — как фамилия™— Верещагина, он приехал ко мне предупреждать о том, что мне грозит неминуемо...
Украинцев. Это не тот ли офицер, который вращался в казачьих кругах, который указывал на Завойко?
Керенский. О Завойко давно были скверные сведения, он вообще человек довольно странного прошлого. Какая-то странная, непонятная роль его пребывания, но вместе с тем это человек, который наиболее имеет влияние на ген. Корнилова. И вот, например, Савинкову на Юго-Западном фронте удалось устранить тогда, так как он тогда уже имел скверное влияние, затем он вернулся, затем тут прибавился Аладьин.
Украинцев. Меня интересует имя того офицера, который вращался среди казачьих офицеров. «Наполовину шантажист», — говорили Вы. Он Вам передавал о большой опасности?
Керенский. Я опять-таки прошу, чтобы в показании не было употреблено, что он шантажист, потому что, хотя я имею некоторые основания, что он шан-
I «Maintenant Kerensky c'est mon ermemi?» (фр.) — «Теперь Керенский мой враг?» Текст, заключенный в угловые скобки, вписан карандашом.
II Так в тексте.
ш Далее зачеркнуто: «четыре». w Так в тексте.
170
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
тажировал, нечто вроде <«wahrheit und dichtung»>1, но я, кроме Верещагина, еще ряд других офицеров передавал. Председатель. Афанасьева?
Керенский. Афанасьева я передал для ближайшего расследования этого эпизода. Нужно сказать, что все эти ораторы вращались все у тех же тем.
Украинцев. Вы, между прочим, говорили, что Вам было сделано предложение о диктатуре, и потом этих лиц Вы встречали среди окружающих Корнилова. Кто эти были лица?
Керенский. Я должен сказать, что, собственно говоря, это из тех же казачьих кругов бывали такие разговоры, затем некоторые общественные элементы и деятели.
Украинцев. Значит, Вы можете указать слои, но не отдельных лиц? Керенский. Я не хотел бы указывать.
Крохмаль. Но это не имело вида предложения формального? Это был совет, так сказать?
Керенский. Т.е. говорили так, если Вы согласитесь и так далее, но так как это падало на бесплодную почву, несчастья для государства не произошло, то Бог с ними.
Украинцев. Значит, может быть, и самые предложения не имели характера конкретных предложений?
Керенский. Нет, когда «общественность» разочаровалась во мне как в возможном организаторе и главном деятеле для изменения системы управления в сторону сильной власти, <тогда начались розыски других11 лиц...>ш я считаю, что жажда и стремление к нахождению человека было очень сильно. Именно этому отвечает, что в разговорах со Львовым он сказал: «Он не хотел, так мы ему покажем».
Либер. Докладывали Вам, что по тому вопросу, на который Вы ссылаетесь, который постепенно муссировался, назывались кандидаты: Керенский, Савинков и Корнилов?
Керенский. Да, вообще зондировалась почва. Некоторые после этого находили, что самое лучшее, что я мог бы сделать, это чтобы я ушел, чтобы я не путался, что я мешаю карты и что они предвидят время засилья большевиков, что это им даст возможность в конце концов восторжествовать. Так что Корнилов был просто довольно неудачный исполнитель, потому что все-таки для того, чтобы провести эту кампанию и создать в России диктатуру, необходимо обладать не только львиным сердцем, но и некоторыми качествами умственными, которые не у всех и не часто встречаются.
Украинцев. Вы, характеризуя разговор со Львовым, упомянули, что он в ультимативной форме сделал предложение, а не обратили Вы внимание потом, когда он письменно излагал, что он заменил слово «требует» — «генерал Корнилов предлагает»?
Керенский. Если бы я заметил это, то я бы сказал: «Вы пишите так, как Вы говорили». А я просто сложил и спрятал в карман.
Украинцев. Вы обратили внимание только на пункты?
Керенский. Да, только на пункты, и положил в карман. Обстановка разговора для меня была настолько очевидная, что я не мог предвидеть, что впо-
I «Wahrheit und Dichtung» (нем.) — «правда и поэзия». Текст, заключенный в угловые скобки, вписан карандашом.
II Слово «других» вписано карандашом над словом «таких».
III Текст, заключенный в угловые скобки, повторяется в документе дважды.
РАЗДЕЛ I
171
следствии общественному мнению будет угодно превратить меня в участника корниловского заговора или в какую-то непонятную фигуру. Если бы я это предусматривал, то я бы эту сторону совсем по-другому обставил, но я считал, что я сделал все, когда я решительно и чрезвычайно быстро в корне изъял эту попытку.
Украинцев. Имели Вы какие-нибудь сведения относительно того, что ген. Корнилов реальную борьбу с Временным правительством возлагает именно на 3-ий корпус, или эта борьба усматривалась только в движении на Петроград?
Керенский. Нет, и в том положении, которое занимал Крымов, и в том, что Дикая дивизия была вопреки решению в пути и изменила направление. Вообще все расчеты были на Дикую дивизию. Я считаю, что просто Львов соврал, он на два дня, на день раньше сказал. Если бы они дошли сюда, то, может быть, не так легко было с этим справиться, потому что тогда бы начали действовать те силы, которые здесь ожидали, т.е. стачечный отдел и те присланные офицеры, которые съехались, и те небольшие группы, которые были в некоторых военных училищах и которые должны были в известный момент оказать поддержку с тыла.
Украинцев. В докладе Савинкова о военной реформе62 не приходилось Вам обратить внимание, что этому докладу они придавали больше значения, — не военной реформе, а общеполитическому характеру1?
Керенский. Да. Я принял отставку Савинкова, потому что считал, что это был такой акт, которого я не ожидал от человека, которого я привлек к работе. Меня ставили перед фактом. Накануне 11-го утром Кокошкин, министр государственного контроля, предъявил мне заявление об отставке (это было накануне Московского совещания), и мог быть большой взрыв, если бы не удалось кое-как ввести это в рамки. Тут был такой план, видимо, поставить людей перед фактом и во что бы то ни стало нас против воли связать в единую силу — меня и Корнилова. Мне кажется, и Савинков с Филоненко были использованы. Савинков никогда не стремился, чтобы Временное правительство и меня ликвидировать. Этого у него не было, но они думали, что они самые умные, но на самом деле были люди, которые их переумнили", и они являлись очередным орудием для той основной работы, которая велась.
Украинцев. Не имели ли Вы в Ваших руках распоряжения в том смысле, которое бы свидетельствовало о том, что содержание этого доклада Савинкова и Филоненко хотели написать в качестве государственной программы перед Московским совещанием?
Керенский. Этого я не знал.
Украинцев. Затем еще один вопрос, относительно беседы, которая имела место по возвращении из Ставки после совещания 16 июля. Не предлагал ли Филоненко составить особый военный кабинет в составе Bp. правительства?
Керенский. Не помню. Я вспоминаю его разговор здесь. Филоненко стремился превратить этот разговор о диктатуре в Ставке якобы в то самое, о чем шла речь здесь у меня во Bp. правительстве о военном кабинете. Но это небо и земля, апельсин и свинья, ничего общего не имеющие. У нас всегда было, и при первом составе правительства к этому постоянно возвращались, и сейчас существует внутри Bp. правительства как подготовительное и подсобное для быстроты дела выделение группы для определенной цели, и больше ничего, и все, что говорилось, все, что делалось, делалось внутри Bp. правительства.
I Слово «характеру» впечатано под строкой.
II Так в тексте.
172
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г, КОРНИЛОВА. ТОМ II
Нужно или повторяться, или быть идиотом, чтобы думать, что у Bp. правительства или у меня могла быть мысль, что Филоненко мог быть членом Bp. правительства. Это настолько нелепое предположение, что оно смешно. Это неловкий способ выйти из глупого положения. Был разговор, но ничего общего с этим не имеющий.
Шабловский. Позвольте Вас поблагодарить, г. министр.
Конец.
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 2. Л. 16-75. Правленая копия. Машинопись; Д. 3. Л. 1-5. Копия. Машинопись (не завершена). Стенограмма без подписи. Опубл.: Керенский А.Ф. Дело Корнилова. Екатеринослав, 1918.
№29
Показание товарища министра путей сообщения на театре военных действий В.Н. Кислякова
4—5 сентября 1917 г.
Протокол
4 и 5 сентября 1917 г. Чрезвычайная комиссия производила допрос нижепоименованного], и он показал:
Владимир Николаевич Кисляков, 41г., православный, ген.-майор, под судом и след[ствием] не был.
Около двадцатых чисел августа сего 1917 года ко мне в служебный кабинет зашел генерал Крымов, который сообщил мне, что в ближайшем будущем может потребоваться перевозка его корпуса к Петрограду на линию Царское Село — Гатчина — Красное для подавления большевистского бунта, и спросил, может ли эта перевозка быть осуществлена быстро. Я ответил, что возможно, если заблаговременно об этом будет дано указание. На этом окончился наш разговор, и в дальнейшем шел лишь разговор о личной жизни и безысходности положения, в котором очутилась Россия, причем оба мы сходились на взгляде, что определенного решения для спасения России быть не может.
Дня через два после этого, во время доклада моего у генерала Лукомского последний спросил меня: был ли у меня Крымов и что я ему ответил относительно перевозки. Я сказал, что Крымов был и что перевозка возможна. Никаких комментарий1 к сему ни со стороны генерала Лукомского, ни с моей не было.
Затем Крымов зашел ко мне дня через два, причем мы опять говорили с ним на общие темы, не касаясь вопроса о предстоящей перевозке, и только в конце разговора Крымов, прочтя в газете о готовящемся 2-3 сентября выступлении большевиков, сказал, что «вот, очевидно, скоро и понадобится ехать». Я при этом спросил Крымова, что же предполагается делать после подавления бунта, на что он ответил, что этого он не знает и это его не касается.
25 августа днем ко мне в третий раз зашел генерал Крымов и сказал, что Уссурийскую дивизию надо перевозить с 26 августа, а остальные с 27 августа.
В личном обращении ко мне Крымова я не усмотрел ничего особенного, ибо ко мне часто обращались отдельные начальники непосредственно с прось-
Так в тексте.
РАЗДЕЛ I
173
бой ускорить или подготовить перевозку их части. Я спросил Крымова, делается ли эта перевозка по соглашению с Временным правительством, дабы, в противном случае, доложить о неизбежной путанице в распоряжениях. Он мне ответил, что эта перевозка осуществляется по просьбе Временного правительства, что эту перевозку еще сегодня просил сделать управляющий Военным министерством Савинков. Затем Крымов просил меня отправить его отдельным паровозом и добавил, что, по-видимому, в Петрограде боятся, что во главе корпуса идет он, ибо М.И. Терещенко запрашивает, где он его может увидеть.
Я поинтересовался, почему именно боятся лично Крымова, на что он мне ответил, что еще весной он сказал М.И. Терещенко: «Помните, Михаил Иванович, ведите честную политику и знайте, что я свое маленькое дело для спасения России сделаю». Смысл этого был для меня таков, что Крымов считал политику правительства не независимой1 и в этом смысле, вероятно, высказывался. <При этом Крымов сказал, что 26 августа из Петрограда в Ставку выезжают министр Керенский и Савинков>". Сделав распоряжение о подготовке составов, я пошел к генералу Романовскому и сказал ему, что по просьбе Крымова я отдал распоряжение о направлении порожняка в район Великие Луки — Псков — Дно, но что перевозка может начаться только в случае, если последует распоряжение. Генерал Романовский сказал, что распоряжение делается, с чем я и ушел в Управление, где мною было получено распоряжение от и.д. начальника военных сообщений полковника Раттеля о перевозке.
Итак, вплоть до 25 августа вечера я оставался в убеждении, что перевозка совершается совершенно официально, в полном согласии с Временным правительством, причем ни о каких дальнейших предположениях с чьей-либо стороны не знал и ни с кем о сем разговора не имел, в том числе ни с генералом Корниловым, ни с генералом Лукомским.
То же положение оставалось для меня и в течение всего дня 26 сего августа. В этот день я заехал на вокзал проводить генерала Крымова, который мне сказал, что с ним едет и генерал Дитерихс, назначенный к нему начальником штаба. Я пожелал генералу Крымову успеха и просил беречь себя, никаких разговоров с его попутчиком не вел.
26 августа вечером я зашел к генералу Романовскому спросить111, будет ли распоряжение о перевозке от Дно™ и Пскова, на что он мне ответил, что распоряжение уже сделано, после чего я ушел.
27 августа я пошел в Штаб узнать, не произошло ли каких-либо изменений. По дороге встретил генерала Лукомского, который мне сказал, что генерал Корнилов вызван в Петроград с предложением сдать временно командование генералу Лукомскому, что генерал Корнилов ехать отказался, а генерал Лукомский не признал возможным принять командование. Я еще раз спросил у генерала Лукомского подтверждение — производится ли перевозка по требованию Временного правительства, на что он ответил, что об этой перевозке Временное правительство просило. Около трех часов дня я был вызван генералом Лу-
I Слова «не независимой» вписаны над зачеркнутым текстом.
II Текст, заключенный в угловые скобки, вписан в строку другими чернилами. В конце страницы примечание: «Вписано: «не независимой»; «при этом Крымов сказал, что 26 августа из Петрограда в Ставку выезжает министр Керенский и Савинков». Вычеркнуты слова под надписанными: «не независимой». Генерал-майор Кисляков».
III Слово «спросить» вписано над строкой. В конце страницы примечание: «Вписано: «спросить». Генерал-майор Кисляков».
п Так в тексте.
174
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ II
комским, который мне сказал, чтобы я подождал генерала Корнилова, который в это время разговаривал по аппарату. Около этого же времени меня вызвал из Управления инженер Величко, который сообщил, что начальник эксплуатационного отдела передает требование генерала Васильковского из Петрограда перевозку прекратить. Доложив о сем генералу Лукомскому и получив от него подтверждение, что перевозка должна продолжаться, я дал о сем телеграмму начальникам дорог (приложение № I)1. Между 4-5 часами дня я был позван генералом Корниловым, который в присутствии генерала Лукомского, генерала Романовского, члена Государственной Думы Аладьина и ординарца казака Завойко (последних двух я увидел впервые, знаком с ними раньше не был) прочел свой разговор с Савинковым и написанный им ответ ему, причем генералы Лукомский и Романовский подтвердили правильность тех мест, в которых он ссылался на их присутствие, причем все сказанное было ими подтверждено.
Лично у меня от всего услышанного оставалось убеждение, что с Верховным главнокомандующим совершилась какая-то недостойная провокация. Присутствие при этом Аладьина и Завойко я определял как присутствие близких людей, которые, очевидно, были и раньше в курсе тех переговоров, о которых я услышал впервые. Ответ генерала Корнилова Савинкову не встретил ни с чьей стороны возражения и был им отправлен на аппарат.
Во время моего пребывания у генерала Корнилова мне передали, что из Петрограда меня вызывает инженер Ливеровский. Я просил передать, что я у Верховного, что прошу передать что нужно инженеру Величко. На это он ответил, что просит меня вызвать, когда я освобожусь.
В седьмом часу вечера я вызвал инженера Ливеровского. Он мне передал, что сегодня был вызван министром Керенским, который назначил его управляющим министерством, сообщил ему, что генералу Корнилову приказано сдать верховное командование, что перевозки к Петрограду приказано прекратить, что в верховное командование вступает генерал Клембовский, и спрашивал меня, отменю ли я свою телеграмму о перевозке.
На это я ответил, что по положению я должен принимать все требования о перевозках начальника Штаба, почему я пойду и спрошу его, ибо об уходе генерала Лукомского мне ничего не известно. С этим я ушел к генералу Лукомскому, доложил ему об этом разговоре и спросил, какое последует окончательное распоряжение, ибо я получил сведения, что часть войск перевозится, часть остановилась, что железным дорогам нужны определенные указания. Генерал Лукомский ответил, что" сейчас он идет обедать, а затем просит меня прийти к генералу Корнилову, после чего и последуют окончательные указания, добавив, что о назначении генерала Клембовского ничего не известно111. При таких условиях я по телефону приказал передать прилагаемую записку (приложение № 2)w инженеру Ливеровскому, оставаясь в убеждении, что все зиждется на недоразумении, которое будет согласовано.
Около 9 часов вечера я пришел к генералу Корнилову, где был генерал Лукомский, генерал Романовский, Генерального штаба полковник Лебедев и
I Слова «приложение № 1» вписаны над строкой. В конце страницы примечание: «Вписано: «приложение № 1». Генерал-майор Кисляков». Приложение № 1 см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 122.
II Слово «что» вписано над строкой.
ш Далее зачеркнуто вписанное над строкой: «(приложение № 2)». В конце страницы примечание: «Зачеркнуто: «приложение № 2». Генерал-майор Кисляков». 17 Приложение № 2 см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 123.
РАЗДЕЛ I
175
подполковник Пронин, Аладьин и Завойко. Я доложил свой разговор по1 аппарату и сказал, что прошу определенного решения, что двинуть войска с применением силы я считаю невозможным и что необходимо отвести железнодорожных агентов из ряда противоречивых указаний". Генерал Корнилов не давал определенного ответа, полковник Лебедев докладывал с полной убежденностью, что выступление большевиков произойдет 28-го и не позднее 29 августа (откуда были у него эти сведения, я не знаю, но он передавал это как свой разговор с кем-то в Петрограде, имен, кажется, никаких не называл, во всяком случае, я ни одного не помню). В это время меня вызвал по телефону инженер Величко, который передал, что получена телеграмма министра Керенского, объявляющая, что генерал Корнилов через члена Государственной Думы князя Львова потребовал себе всю полноту власти и посему он отрешается от своего поста.
Я приказал принести мне эту телеграмму и пошел сообщить о ней генералу Корнилову и присутствующим. В это же время генерал Лукомский, ходивший говорить с генералом Клембовским, сообщил, что никакого распоряжения вступить в должность главковерха он не получил, считает это невозможным для себя, равно как и уход генерала Корнилова. Одновременно генерал Романовский передал, что генерал Деникин спрашивает согласия отправить телеграмму с выражением своего мнения, на что генерал Корнилов свое согласие и дал. При этом генерал Корнилов сказал, что в поддержке генерала Валуева он уверен, ибо тот всегда признавал уход генерала Корнилова невозможным. В это время под влиянием всех происшеддшх фактов решимость генерала Корнилова, дотоле как будто заколебавшаяся, окрепла.
Для меня лично обстановка, сколько помню, развивалась в таком виде:
1) Главнокомандующие фронтов не признают возможным уход генерала Корнилова.
2) Министр-председатель оповестил всю Россию о требованиях генерала Корнилова в неправильной форме.
3) В Петрограде, несомненно, ожидается выступление большевиков, несмотря на что правительство не исполняет свое первоначальное обещание, направленное именно против выступления большевиков.
Помню, что общее настроение после совершившегося стало крайне возбужденным, никто не отговаривал генерала Корнилова от принятого им решения, а член Государственной Думы Аладьин сказал: «Итак, правительство на нас напало!» Для меня лично был весьма важен вопрос о перевозке, причем я еще раз доложил, что в противоречивых указаниях невозможно держать железнодорожную администрацию; и на вопрос одного из присутствующих: «Не могут ли войска продвинуться силой?» — категорически заявил, что считаю насилие недопустимым, с чем согласился и генерал Лукомский.
После обсуждения маршрутов походного движения генерал Корнилов окончательно остановился на решении, что войска будут пешком подтягиваться из Луги, что и оставляло, таким образом, возможность вполне благополучного разрешения конфликта. (Мои телеграммы — приложения №№ 3 и 3-а)ш. Около этого же времени Завойко прочел проект телеграммы ответа на телеграмму министра Керенского, и я решительно не помню, чтобы кто-либо выразил одоб-
I Слова «разговор по» вписаны над строкой. В конце страницы примечание: «Вписано; «разговор по». Генерал-майор Кисляков».
II Так в тексте.
III Приложения № 3 и За см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11 Л. 124-125.
176
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
рение или порицание. По крайней мере, идя распорядиться отменой перевозки, я составил себе впечатление, что дальнейшие шаги будут еще обсуждаться.
Я пошел к телеграфу передать распоряжение об отмене перевозок, приказав доложить об этом инженеру Ливеровскому (приложения №№ 3 и 3-а). Когда я выходил из дворца, ко мне подошел Завойко и передал мне подписанную уже генералом Корниловым телеграмму в ответ на телеграмму министра Керенского, адресованную по адресам железных дорог.
По дороге в Управление я обдумал положение, создающееся после отправки этой телеграммы, придя к себе, прочел еще раз и решил, что отправка ее сведет генерала Корнилова с того пути мирного разрешения конфликта, который предполагался.
Об этом я решил идти и доложить. При выходе из Управления встретил полковника Языкова, который, держа в руках экземпляр такой же телеграммы, сказал, что он пришел передать от начальника штаба, что эта телеграмма должна быть отправлена <по линиям железных дорог>'. На мой вопрос, отправлена ли эта телеграмма по правительственным проводам, он ответил утвердительно. Я отправился к генералу Лукомскому и спросил его, передал ли он мне такое распоряжение через полковника Языкова. «Какая телеграмма?» — спросил генерал Лукомский и, когда я ему ее показал, сказал: «Я вообще ее не понимаю». Я сказал, что тоже отношусь к ней подозрительно, о чем и шел доложить, но что не знаю, как быть, ибо телеграмма эта уже отправлена по правительственным проводам, что подтвердил бьгоший тут Генер[ального] штаба подполковник Пронин. Ему я и передал эту телеграмму с просьбой передать в службу связи, считая, что эта телеграмма должна быть отправлена распоряжением военных властей, ибо она служит ответом на телеграмму, отправленную управляющим] Министерством путей сообщений, и, следовательно, я не имею права предъявлять ее к отправке.
На следующий день я получил эту телеграмму, переданную мне по адресу. Ночью мне позвонили по телефону (чиновник особых поручений В.М. Кочетков) и передали, что начальник штаба генерал Багратион спрашивает, надо ли продолжать перевозку ввиду противоречивши] приказаний, на что я в полном убеждении определенности принятого решения ответил, что перевозка отменена.
Утром в Управлении мне была передана телеграмма инженера Ливеров-ского, что все распоряжения надлежит получать из Пскова от генерала Клембовского, но снова ничего не говорившая об уходе генерала Лукомского (приложение № 4)п. Ввиду сего я немедленно дал телеграмму с перечислением всех своих прав по перевозкам начальнику военных сообщений Северного фронта генералу Ушакову (приложение № 5)ш, считая, что если действительно в Пскове ясно, где распоряжения как Верховного должны исполняться, то все распоряжения будут правильны.
Затем я пошел в штаб, по дороге встретил генерала Лукомского, который мне сказал, что вышло какое-то недоразумение с моей телеграммой, отменяю-
I Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над строкой. В конце страницы примечание: «Вписано: «по линиям железных дорог». Генерал-майор Кисляков».
II Слова «(приложение № 4)» вписаны над строкой. Приложение № 4 см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 126.
III Слова «(приложение №5)» вписаны над строкой. Приложение № 5 см.: Там же. Д. 11. Л. 127. В конце страницы примечание: «Вписано: «приложение №4» и «приложение № 5». Генерал-майор Кисляков».
РАЗДЕЛ I
177
щей перевозки, на что я ответил, что такая телеграмма мною действительно была дана на основании решения генерала Корнилова и что распорядительная власть передана мною генералу Ушакову. От него же я узнал, что генерал Клем-бовский подал в отставку, не вступая в должность.
Вслед за сим ко мне позвонил генерал Романовский и сказал, что начальник штаба приказал подтвердить дорогам о продолжении перевозок.
Не считая уже себя вправе распоряжаться перевозками на Северном фронте, я передал это приказание генералу Ушакову, сообщив распоряжение дорогам лишь в копии.
Такую передачу1 распоряжения я признавал наиболее правильным, ибо если генерал Клембовский действительно вступил в должность главковерха, как сообщил инженер Ливеровский, то генерал Ушаков будет руководиться его требованиями. Никаких сведений о том, кто главковерх и кто начальник его штаба (если генерал Корнилов ушел), в течение дня мною не получалось. Придя в Управление вечером, я узнал, что Могилев уже на осадном положении. Являлось необходимым твердо знать, чьи же распоряжения как Верховного должны исполняться по указанию генерала Корнилова, какового указания спрашивали у меня мои подчиненные.
Наметив ответ, который давал в этом отношении предписание11, я пошел к генералу Корнилову; доложил ему телеграмму министра Керенского (приложение № 6)111 и спросил его, считает ли себя генерал Корнилов Верховным главнокомандующим или же он сдал кому-либо должность.
Получив ответ, что должности Верховного главнокомандующего генерал Корнилов никому не сдавал, я показал ему проект телеграммы, которая создавала, по-моему, ясное для всех исполнителей представление. Генерал Корнилов телеграмму одобрил, один из адъютантов отдал ее в переписку, после чего генерал Корнилов и подписал, после чего указал, чтобы скрепил ее и я.
Признавая для себя в подписанной телеграмме уже предписание себе от старшего начальника в гарнизоне, объявленном на осадном положении, я ее скрепил, а затем, придя в Управление, я признал более правильным оговорить ее значение (приложение № 7)w. Эта телеграмма моя была последней, отправленной по дорогам.
30 августа я получил телеграмму линии железных дорогу, что я уволен от должности и чтобы моих распоряжений не исполнять. С этой телеграммой я пошел к генералу Корнилову и доложил, что впредь до отмены этого распоряжения Временным правительством я никаких распоряжений делать не могу, что старший по мнещ инженер Шуберский также отзывается в Петроград и что, если генерал Корнилов желает, чтобы я распоряжался, надо спросить об этом Временное правительство. В этом смысле генерал Корнилов телеграфировал генералу Алексееву. Осведомившись на другой день, что министр Керенский ответил в этом отказом, указал, что все распоряжения должен делать инженер Величко, я смотрел о сем телеграмму. Таким образом, уже с вечера 30 августа я оставался как частное лицо и зритель событий.
I Слово «передачу» вписано над строкой. В конце страницы примечание: «Вписано: «передачу». Генерал-майор Кисляков».
II Так в тексте.
ш Приложение № 6 см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 128.
w Приложение № 7 см.: Там же. Д. 11 Л. 129.
v Так в тексте. Вероятно, следует читать: «по линиям железных дорог».
VI Так в тексте.
178
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Итак, подводя итоги моих распоряжений от 25 августа, я утверждаю следующее:
1) Что я делал распоряжения о сосредоточении подвижного состава в районе Великие Луки — Псков — Дно по заявлению генерала Крымова о готовящейся перевозке, каковая должна была происходить по соглашению с Временным правительством.
2) Что мною было сделано распоряжение 27 августа1 о перевозке ввиду полученной противоречивости, ввиду того, что такое распоряжение исходило из инстанции, требования коей для меня обязательны (начальник штаба) в противоположность требованиям для меня не обязательным (генерал Васильковский).
3) Что, получив уведомление управляющего министерством, что перевозки отменяются, я обратился за указаниями к законному лицу — начальнику штаба, сообщив о сем управляющему] МПС.
4) Получив в тот же день распоряжение об исполнении перевозок, распорядился сим безотлагательно, донеся управляющему Министерством ПС.
5) Что, получив указание управляющего министерством, что впредь надо руководствоваться указаниями нового главковерха генерала Клембовского, я передал всю распорядительную власть по перевозкам на Северном фронте на законном основании и законному лицу, находившемуся в одном пункте с генералом Клембовским, <поставив о сем в известность управляющего министерством>".
6) Получив новое требование от начальника штаба, передал его тому же генералу Ушакову, который мог на месте знать, действительно ли генерал Клем-бовский принял должность главковерха, в каковом отношении сведения, сообщенные мне управляющим министерством, расходились с теми сведениями, кои имелись в штабе. Адресование мне этой телеграммы в копии начальникам дорог не могло иметь обязательной для них силы впредь до получения подтверждения о сем со стороны генерала Ушакова из Пскова.
6)шЧто ввиду объявления вечером 28-го сего августа города Могилева на осадном положении в связи с непринятием должности главковерха генералом Клембовским, каковой факт не подтверждал правильности изложенного управляющим Министерством путей сообщения, я обратился к старшему начальнику в гарнизоне генералу Корнилову, чьи распоряжения должны исполняться как Верховного главнокомандующего. Получив от него указание, что таким лицом является он, генерал Корнилов, никому не сдавший должности, я представил ему проект письменного о сем предписания в виде телеграммы, снимающей позор измены со стороны тех, кои исполняют его приказания, <право на каковые со стороны генерала Корнилова было признано и Временным правительством с 30 августа. >IV
Усмотрев в подписанной телеграмме предписание как себе, так и своим подчиненным, я затем счел для себя обязательным скрепить по приказанию генерала Корнилова эту телеграмму, а затем сделал приписку с предложением принять ее лишь к руководству и призывал исполнять свой долг перед родиной.
I Слова «27 августа» вписаны над строкой. В конце страницы примечание: «Вписано: «27августа». Генерал-майор Кисляков».
II Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над строкой. В конце страницы примечание-«Вписано: «поставив о сем в известность управляющего министерством». Генерал-майор Кисляков».
ш Так в тексте. Нарушена нумерация пунктов.
п Текст, заключенный в угловые скобки, вписан под строкой. В конце страницы примечание: «Вписано: «право на каковые со стороны генерала Корнилова было признано и Временным правительством с 30 августа». Генерал-майор Кисляков».
РАЗДЕЛ I
179
7) Никаких распоряжений после этой телеграммы мною не делалось.
8) Получив телеграмму министра Керенского, что я уволен от должности и приказаний моих исполнять не следует, я доложил генералу Корнилову, что лишен в дальнейшем возможности1 исполнять какие-либо распоряжения по железным дорогам. Генерал Корнилов счел нужным просить о возвращении мне распорядительных прав. Узнав об отказе в сем и что распорядиться должен инженер Величко, я сему последнему сообщил, что я никаких прав за собой распоряжаться не признаю.
10)" В дополнение к изложенной распорядительной деятельности моей отмечаю, что 28 августа днем мною была послана подчиненным мне начальникам дорог прилагаемая телеграмма111, призывающая работать спокойно и планомерно (приложение № 8)IV.
<Никаких иных распоряжений и требований, кроме перечисленных, ко мне не поступало, и никаких распоряжений я неу делал. >^
Как мною указано выше, получив 30-го сего августа телеграмму министра Керенского об увольнении меня от должности, я не считал далее себя вправе делать какие-либо распоряжения, а потому в дальнейшем оставался лишь штатским человеком. Не зная, куда деваться ввиду ухода моего из Управления, я заходил к генералу Лукомскому, Романовскому, в комнату полковника Голицына, где собирались офицеры. Генерал Лукомский говорил, что на положение он смотрит мрачно, в том смысле, что никакой пользы из положения, занятого генералом Корниловым, для дела он уже не видит, так же смотрел и генерал Романовский, хотя оба они, видимо, полагали, что генерал Алексеев, ознакомившись с ходом всего дела, придет к иным выводам о характере этого дела, чем пришел министр Керенский, офицеры же в таком именно разрешении вопроса не сомневались. По крайней мере, так думал полковник Плющев-ский-Плющик, подполковник Пронин. Генерал Корнилов, к которому я зашел 31 августа днем, сказал мне, что он твердо стоит на своем убеждении, что никакого другого выхода для спасения России, кроме исполнения выставленного им требования, нет (сильное, независимое правительство) и что его в этом никто не переубедитvu. Я ему сказал, что мне, ставшему теперь уже частным человеком, большое удовлетворение слышать, что он твердо верит в правоту своего дела, и высказал свое мнение, что, как и с самого начала, я говорил4111, [что] эта борьба ведется на моральных факторах, посему я и 31 августа усматривал возможность моральной победы генерала Корнилова, считая же таковую, если генерал Алексеев, спокойно ознакомившись со всем ходом событий этих дней, признает позицию, занятую генералом Корниловым, правильной. Этот
I Слово «возможности» вписано над строкой. В конце страницы примечание: «Вписано: «возможности». Генерал-майор Кисляков».
II Так в тексте. Нарушена нумерация пунктов.
III Далее зачеркнуто: «Приложение №».
w Приложение № 8 см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 131. v Далее зачеркнуто: «исполнял».
VI Текст, заключенный в угловые скобки, вписан между строк. В конце страницы примечание: «Зачеркнуто: «приложение №» и «меняли». Вписано: «никаких моих распоряжений и требований, кроме перечисленных, ко мне не поступало, и никаких распоряжений я не делал». Генерал-майор Кисляков».
m Далее зачеркнутый текст не разобран. В конце страницы примечание: «Вычеркнута предпоследняя строчка и одно слово на последней. Генерал-майор Кисляков». vm Далее зачеркнуто: «это дело».
180
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ II
свой взгляд я высказал и члену Государственной Думы Аладьину, который с ним соглашался. Как на возможный исход я считал наиболее правильным1, что весь этот инцидент был бы тщательно расследован Исполнительным комитетом Государственной Думы, до окончания коего, однако, не должно откладывать11 ни создание сильного, независимого правительства, ни назначение нового Верховного главнокомандующего, ибо такое решение, не возбуждая страну, давало возможность узнать всю правоту о причине кошмарного события.
Лично у меня от всего пережитого, виденного и слышанного остается такое убеждение: генерал Корнилов пришел к убеждению в невозможности прийти к победе иначе, как при сильном и независимом правительстве, в чем он и решил оказать поддержку А.Ф. Керенскому. Дальнейших соображений о том, как это будет достигнуто, т.е. как и из кого должно образоваться это правительство, у генерала Корнилова, по моему предположению, не было. В этом меня убеждает то, что никто из представителей общественности около генерала Корнилова не был. Вообще из посторонних лиц за это время на моих глазах около него были только А.Ф. Аладьин и некий инженер Николаев.
Не допускаю возможности, чтобы генерал предлагал открыть «боевые действия» против Временного правительства, ибо для сего нужна была бы обеспеченная связь с генералом Крымовым и предварительное соглашение с главнокомандующим Северным фронтом. Ни то, ни другое, видимо, подготовлено не было. В полной мере доверяя генералам Корнилову, Лукомскому и Крымову, я никогда не усомнюсь, что перевозки корпуса начались по соглашению с правительством. Выступление против него тех, в согласии с коими он действовал (министра Керенского и Савинкова), по-видимому, укрепили его в убежденности, что надо добиться создания твердой и независимой власти, причем даже после телеграммы министра Керенского о том, что якобы генерал Корнилов требовал передачи себе всей полноты власти, генерал Корнилов не предполагал открывать «военные действия», ибо, во избежание насилий над железнодорожными агентами, он приказал корпус вести к Луге походом. По-видимому, генерал Корнилов рассчитывал, что большевики выступят на днях и тогда в Петрограде вновь обратятся к ранее согласованному плану.
Считаю, что телеграмма, отправленная в ответ на первую телеграмму министра Керенского, свела генерала Корнилова с того пути, который он перед собой видел. Невольно обращало на себя внимание, что все воззвания генерала Корнилова вышли достаточно поздно, из чего лично я приходил к убеждению и считал притом, что никакого определенного плана действий у него заранее не было.
Ни от генерала Корнилова, ни от офицеров его я ни разу не слышал предложений захвата власти, и, напротив того, всеми высказывались желание и уверенность в мирном разрешении создавшегося положения путем создания сильного и независимого кабинета. Никакого заговора против правительства я не видел и ни разу об этом не слышал, но из разговоров, бывших при мне, я видел, что существует определенная осведомленность о выступлении большевиков.
Из частных лиц за это время я видел около генерала Корнилова только члена Государственной Думы Аладьина, некоего инженера Николаева и казака Завойко. Всех их до 27 августа я не видел и знаком с ними не был. Что именно делал
I Так в тексте.
II Слово «откладывать» вписано над зачеркнутым: «отсрочиваться». В конце страницы примечание: «Зачеркнуто: «это дело» и «отсрочиваться». Вписано: «откладывать». Генерал-майор Кисляков».
РАЗДЕЛ I
181
инженер Николаев, сказать точно не могу, впечатление такое, как будто он выжидал исхода событий, ничем не проявлял активной деятельности.
Казак Завойко тоже мне представлялся в виде лишь ординарца, но человека, близкого генералу Корнилову1. Член первой Государственной Думы Аладьин держался крайне спокойно, производил все время анализ происходящих событий, усматривал все время в них возможность для мирного соглашения между правительством и генералом Корниловым.
В чем именно выражалось его участие в деле, я не мог себе уяснить из того, что происходило на моих глазах. Определенных планов я от него" ни разу не слышал, и, спрашивая его мнение о происходившем, я все время слышал от него уверенность в благополучном разрешении создавшегося положения.
Комиссарверха Филоненко я видел всего один раз, а именно 27 августа в коридоре, в то время, когда генерал Корнилов разговаривал по аппарату. Он был в большом смущении и сказал мне: «Какой начался кавардак!» На что я ответил: «Не дай Бог!» — и прошел дальше.
Полагаю, что о сосредоточении 3-го кавал[ерийского] корпуса в районе Великие] Луки — Псков — Дно ему было известно, ибо эта перевозка проходила через брата его, инженера Е.М. Филоненко, который около 20 августа уехал в отпуск на несколько дней и вернулся с генералом Алексеевым.
По всей моей деятельности, ни в мятеже, ни в каком-либо преступном заговоре виновным себя не признаю, считаю, что формально действовал правильно, по убеждению же считал единственной возможностью для спасения Родины удовлетворение требований генерала Корнилова о создании сильного, независимого Временного правительства, считая, что создавшееся положение должно разрешиться в моральной плоскости без допущения кровопролития, каковые взгляды и высказывал.
Генерал-майор Владимир Николаевич КИСЛЯКОВ Член Чрезвычайной комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 105-120 об. Автограф.
№30
Из протокола допроса председателя полкового комитета Текинского конного полка Х.Н. Джумиева, секретаря полкового комитета Текинского конного полка Ч.П. Непесова, председателя батальонного комитета Георгиевского батальона Ф.Д. Макаса, товарища председателя полкового комитета Корниловского ударного полка подпоручика П.Н. Кондратьева
5 сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 5-го дня член Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове и др. полковник Украинцев допрашивал нижепоименованных:
I Слова «генералу Корнилову» вписаны над строкой. В конце страницы примечание: «Вписано: «генералу Корнилову». Генерал-майор Кисляков».
II Слово «него» вписано над строкой.
III Опущены показания Х.Д. Джумиева, Ч.П. Непесова, Ф. Д. Макаса.
182
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
4). Товарищ председателя полкового комитета Корниловского ударного полка подпоручик Петр Никифорович Кондратьев, 35 лет, православный, не судился, по делу показываю:
Наш председатель полкового комитета в командировке. Полк пришел в Могилев 26 августа из Проскурова, где мы укомплектовывались. Я в тот же день приехал из Петрограда, куда был делегирован полком для выяснения того, что из себя представляет Всероссийский] Совет С. и РД и его отношение к фронту и армии. Я бывал на собраниях и Петроградского Совета, и Центрального Исполнительного] ком[итета], просил предоставить мне слово, но ни в роте, ни в другом месте его не дали, а из частных бесед я вынес впечатление, что эти Советы и комитеты не нуждаются в голосе1 фронта.
27 августа ген. Корнилов делал смотр нам и георгиевцам. Потом его окружили, внутри ближе к нему георгиевцы и мы, и он говорил речь. Говорил тихо, объяснил, что он решил не подчиняться Bp. пр[авительст]ву, потому что оно не пошло навстречу сформирования твердой власти. Поддержки он у нас не просил, но обратился три раза с каким-то вопросом к георгиевцам, те недружно отвечали «так точно», и вместе с ними ответили мы.
Потом стали нести усиленную караульную службу в городе и на вокзале. Окопов не рыли, пулеметов не трогали, они все время стояли во дворе, ни к чему военному не готовились. Мало того, командир полка капитан Неженцев постоянно говорил, начиная с 27-го числа, что генерал Корнилов гражданской войны не допустит, что все окончится дипломатическим путем.
Настроение в полку было твердое, за Корнилова. Постепенно местный Совет С. и Р. депутатов и, может быть, какие-нибудь другие организации стали вносить в полк разруху, солдаты стали ходить куда-то за город на собрания. Появились беглецы, просившие об отчислении от полка.
За генерала Корнилова в полку агитировал я. Я находил и нахожу необходимость в твердой власти, за которую только и боролся генерал Корнилов. Я слышал от капитана Неженцева, что генерал Корнилов говорил, что если будет сформирована твердая власть, то он готов уйти со своего поста. Все это я говорил солдатам и призывал к спокойствию.
Я являюсь противником Петроградского Совета С. и Р. депутатов в настоящем их составе и об этом делал доклад в батальоне полка, вернувшись из Петрограда.
Ни на какое вооруженное восстание, по моим наблюдениям и понятиям, генерал Корнилов не готовился и нашего полка к этому не призывал. Наш полк знал и верил только генералу Корнилову, был готов исполнять его приказания, но заговора какого-нибудь у нас не было, и я о нем и понятия не имею. Однако и вера в генерала Корнилова имела границу: если бы он нас послал на гражданскую войну, полк этого приказания не исполнил бы.
Четыре офицера нашего полка у нас находятся под бойкотом: Горбацевич, Колоколов, Яковенко" и еще один. 30 августа на общем собрании они объявили себя сторонниками Bp. правительства и в резких выражениях выступали против генерала Корнилова. Поднялся шум, требовали их ареста, и они сами настаивали на своем аресте. Командир полка не хотел их арестовывать, но требование солдат было категорично, и они были арестованы. Но причиной бойкота их со стороны офицеров полка является следующее. Почувствовав, что курс генерала Корнилова падает, они тайно от полка пошли к комиссару губер-
Слово «голосе» вписано над строкой.
Показание прапорщика Корниловского полка Яковенко см. документ № 66 — т. 2.
РАЗДЕЛ I
183
некому и сообщили ему о настроениях полка и чуть ли не послали телеграмму Bp. правительству о том, что Корниловцы идут против него.
Надписано: «голосе».
Показание прочитано: подпор[учик] КОНДРАТЬЕВ Член Чрезвычайной комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 79, 81-82 об. Подлинник. Рукопись.
№31
Показание личного адъютанта генерала Л.Г. Корнилова штабс-ротмистра 17-го гусарского Черниговского полка А.А. Корнилова
11 сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 11 дня член Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове и его соучастников полковник Украинцев допрашивал нижепоименованного:
Штабс-ротмистр 17-го гусарского Черниговского полка Аркадий Афанасьевич Корнилов, 24 лет, православный, не судился, по делу показываю:
Показания записываю собственноручно.
Я состою личным адъютантом при генерале Корнилове с марта месяца. Был с ним в Петрограде в штабе VIII армии Юго-Западного фронта и 23 июля приехал в Могилев. Генерал Корнилов со мной и другими адъютантами о своих планах и намерениях никогда не говорил. Дежурили мы через два дня в третий, и за дней десять до начала событий полковник кн. Голицын уехал в отпуск, и мы дежурили вдвоем с прапорщиком Долинским. Во время дежурства мы находились в адъютантской комнате, относили бумаги от Верховного главнокомандующего начальнику Штаба и докладывали о являющихся на прием. Представления и приемы были ежедневно. Верховный главнокомандующий часто приглашал представлявшихся ему высших начальников завтракать или обедать. Кроме того, у нас обедали министр Терещенко, румынский посланник, управляющий Военным министерством Савинков и комиссар Филоненко. За завтраками и обедами велись разговоры, не имеющие отношения к службе и политике.
Со штабс-капитаном Филоненко я познакомился в штабе VIII армии. Как тогда, так в дальнейшем отношения у него с генералом Корниловым были очень хорошие. Еще в штабе VIII армии он в разговоре со мной сказал, что к генералу Корнилову питает нежные чувства и такого генерала еще не встречал. В Ставку он являлся к генералу Корнилову почти ежедневно, а иногда несколько раз на день, причем мы о нем докладывали вне очереди. По-видимому, он был также в хороших отношениях с B.C. Завойко, т.к. они часто разговаривали, когда штабс-капитан Филоненко ожидал приема к генералу.
С Завойко познакомился в штабе VIII армии, куда он приехал добровольцем. Знал я о нем только, что он большой финансист, любит родину и, желая принести пользу, добровольцем поступил в армию. Когда генерал Корнилов с ним близко познакомился, он стал его ординарцем и жил с нами в одном помещении. Завойко, живя с нами, мог встречать генерала, кроме обеда и завтрака, во время прогулок, когда генерал на несколько минут выходил в сад. Все же остальное время генерал Корнилов работал у себя в кабинете.
184

No comments:

Post a Comment

Note: Only a member of this blog may post a comment.