Monday, August 19, 2013

8 Дело генерала Л.Г.Корнилова Том 2

ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
А.Ф. Аладьин был представлен генералу Корнилову в Петрограде 5 августа на вокзале по приезде из Англии. Его мы еще раз видели в Москве на совещании. 19 августа он был у нас в Ставке и был приглашен к обеду. Вторично он приехал 25 августа и поселился у нас в нашей половине. О том, кем он был приглашен, я не знаю, но у меня составилось представление, что он старый знакомый Завойко. А.Ф. Аладьин обедал и завтракал с нами, очень много рассказывал об Англии и был очень интересный собеседник. 27 августа начались события, и ему уезжать уже нельзя было, т.к. сообщение было неопределенное.
Управляющий Военным министерством Савинков относился всегда с большим вниманием к генералу Корнилову, [в] последний свой приезд он говорил с генералом наедине, обедал у нас и завтракал.
Относительно приезда В.Н. Львова могу сказать следующее. Я был дежурным адъютантом. Вечером в мою комнату зашел Добрынский и просил доложить Верховному главнокомандующему, что бывший обер-прокурор Св. Синода В.Н. Львов приехал с поручением от министра-председателя А.Ф. Керенского и просит его принять. Я доложил Верховному главнокомандующему о В.Н. Львове, но он был занят бумагами и просил передать, что примет завтра утром. Когда же я доложил, что он с поручением от А.Ф. Керенского, генерал Корнилов просил сказать, чтобы он пришел сейчас. В.Н. Львов зашел в кабинет на несколько минут и сразу вышел, явившись на следующий день утром. Он не был приглашен ни к завтраку, ни к обеду. Где он останавливался, я не знаю. Распоряжения об отводе ему помещения или купе в вагоне я не делал.
27-го утром телеграмму от министра-председателя об отчислении генерала Корнилова принес генерал Романовский в 8 '/г ч. утра. Сразу за ним вошел начальник Штаба генерал Лукомский, по приказанию которого я вызвал верховного комиссара Филоненко. К генералу Корнилову являлось так много депутаций, делегаций Советов, комитетов и представителей различных частей и организаций, что трудно назвать какие-нибудь отдельные фамилии.
Штабс-ротмистр КОРНИЛОВ Член Чрезвычайной комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
Адрес: Москва, дом «Метрополь», кв. З.1
ГА РФ. Ф. 1780. _Оп. 1. Д. 28. Л. 23-24 об. Автограф.
№32
Показание61 Верховного главнокомандующего Л.Г. Корнилова
2—5 сентября 1917 г.
<2—5 сентября 1917г. Чрезвычайная комиссия производила допрос нижепоименованного, и он показал.
Лавр Георгиевич Корнилов, генерал от инфантерии, 47 лет, православный, не судился. >11
Тотчас же после государственного переворота 27 февраля я был назначен Временным правительством на пост главнокомандующего войсками Петро-
Адрес вписан членом Чрезвычайной комиссии Украинцевым. Текст, заключенный в угловые скобки, вписан чернилами.
РАЗДЕЛ I
185
градского военного округа и, прибыв из действующей армии, 5 марта вступил в должность. С первых же шагов своей деятельности я убедился в крайне вредном влиянии на войска Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов, который, вовлекая войска гарнизона в борьбу политических партий, проводя в жизнь начала, разрушающие дисциплину и подрывающие авторитет начальников, постоянно дезорганизовал войска гарнизона, и без того не представлявшие из себя хорошо сплоченные войсковые части. Совет неоднократно пытался принять непосредственное участие в деле командования войсками с целью иметь в них оружие для достижения своих политических целей. Не считая возможным для себя быть невольным свидетелем и участником разрушения армии, я предпочел просить освободить меня от поста главнокомандующего войсками Петроградского военного округа и получил в начале мая назначение на должность командующего VIII армией. Я принял армию в состоянии почти полного разложения. Благодаря войсковым комитетам высший командный состав был лишен влияния на войска. Многие генералы и значительная часть командиров полков под давлением комитетов были удалены от занимаемых ими должностей. За исключением немногих частей братание процветало. Были случаи братания с участием хоров немецкой музыки, выставлявшихся между нашими и немецкими проволочными заграждениями. В течение двух месяцев мне почти ежедневно пришлось бывать в войсковых частях, лично разъяснять солдатам необходимость дисциплины, ободрять офицеров и внушать войскам необходимость войны, необходимость активных действий, словом, подготовлять войска к намеченному уже наступлению. В отношении комитетов я занял твердую позицию: отклоняя их вмешательство в деле перемен в командном составе, я постепенно вводил комитеты в рамки их законной деятельности, внушая им убеждение, что главнейшей задачей их является содействие командному составу в деле подъема духа в войсках. 25 июня армия перешла в наступление и имела блестящий успех, выразившийся в прорыве позиции противника на фронте 30-ти верст с захватом гор. Галича и Калуша, свыше десяти тысяч пленных и более ста орудий. Тут уже я убедился, что твердое слово начальника и определенные действия необходимы, чтобы остановить развал нашей армии. Я понял, что этого твердого слова ожидают и офицеры, и солдаты, сознательная часть которых уже утомилась от полной анархии. В ночь с 7-го на 8 июля я принял должность главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта. Прорыв фронта XI армии, начавшийся утром 6 июля, уже был в полном разгаре. XI армия отступала в беспорядке. Прорыв расширялся все далее и далее, захватывая правый фланг VII армии, находившейся южнее. По донесениям с фронта, многие части не исполняли приказаний, бросали свои позиции, другие не шли на поддержку. Каждое боевое приказание обсуждалось на митингах. По всем дорогам брели толпы солдат, дезертировавших из своих частей, производя грабежи и насилия в попутных селениях. Я немедленно потребовал от начальников решительных действий против предателей и изменников, предупредив, что всю ответственность я беру на себя. Я приказал расстреливать дезертиров и грабителей, выставляя трупы расстрелянных на дорогах, на видных местах, с соответствующими надписями. Вместе с тем я послал 8 июля Верховному главнокомандующему телеграмму за № 3733и, с копиями председателю Совета Министров, военному министру и комиссару Юго-Западного фронта, в которой в первый раз указал на необходимость применения исключительных мер, до введения смертной казни на театре военных действий, добавляя, что «иначе вся ответственность на тех, кто словами думает править на тех полях, где царит смерть и позор предательства, малодушия и себялюбия». Копия телеграммы за № 3733 прилага-
186
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
ется1. На эту телеграмму я получил телеграмму от Верховного главнокомандующего, который сообщил, что он вполне разделяет мой взгляд, а от военного министра — что в моем распоряжении пункт 14 декларации прав солдата65. Ввиду все усиливающегося развала армии Юго-Западного фронта и продолжавшегося отступления я вынужден был усилить строгость уже принятых мер, приказав сформировать особые ударные отряды из юнкерских батальонов для борьбы с дезертирством, мародерством и насилиями. Я приказал запретить в районе действующей армии митинги, объявив их незаконными сборищами, подлежащими разгону силой оружия. 11 июля я обратился к председателю Совета Министров, с копией — Верховному главнокомандующему, с телеграммой за № 3911, которая начиналась словами: «Армия обезумевших темных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит...»66. В телеграмме я указал на «необходимость немедленного восстановления закона смертной казни на театре военных действий». Телеграмму закончил словами: «Сообщаю вам, стоящим у кормила власти, что Родина действительно накануне безвозвратной гибели, что время слов, увещаний и пожеланий прошло, что необходима непоколебимая государственно-революционная власть. Я заявляю, что, занимая высоко-ответственный пост, я никогда в жизни не соглашусь быть одним из орудий гибели Родины. Довольно. Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мной мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию и использовать ее по действительному ее назначению защиты Родины и Свободы, то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия главнокомандующего. [№]3911. Генерал Корнилов. Со своей стороны разделяю мнение генерала Корнилова и поддерживаю высказанное им от слова до слова, комис-сарюз Савинков»11. Утром 12 июля я получил телеграмму от министра-председателя, что принципиально закон о смертной казни принят, и вечером мне будет сообщена окончательная редакция этого закона. Объявление этого закона в армиях фронта произвело сразу отрезвляющее впечатление на массы. 16 июля в Ставке собиралось совещание с участием министра-председателя и всех главнокомандующих фронтами для обсуждения мер по поднятию боеспособности армии. Я получил телеграмму Верховного главнокомандующего за № 5067, что ввиду положения на Юго-Западном фронте мой приезд в Ставку не признается возможным и что мне предлагается представить свои соображения по вопросу, который будет рассматриваться на совещании. Мой ответ изложен в телеграмме № 4254ш. В этой телеграмме я указал на необходимость распространения закона о смертной казни и военно-революционных судов на внутренние округа, исходя из мысли, что никакие меры по восстановлению боеспособности армии не дадут желаемого результата, пока армия будет получать из тыла укомплектования в виде банд распущенных, необученных, распропагандированных солдат, которые способны разложить даже самые крепкие войсковые части. В той же телеграмме я указывал на необходимость восстановления дисциплинарной власти начальников, ограничения круга деятельности войсковых комитетов, ус-
I Конец предложения помечен знаком «х», под строкой дана отсылка: «Приложение № 1». Здесь и далее в документе пометы и отсылки к приложениям вписаны чернилами. Приложение № 1 (телеграмма № 3733) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 15.
II Конец предложения помечен знаком: «х», под строкой отсылка: «Приложение] II». Приложение № 2 (телеграмма № 3911) см.: Там же. Д. 14. Л. 16-20.
ш Конец предложения помечен знаком: «хх», под строкой отсылка: «Приложение] III». Приложение № 3 (телеграмма № 4254) см.: Там же. Д. 14. Л. 21—24.
РАЗДЕЛ I
187
тановления их ответственности за превышение власти, запрещение митингов законом, запрещение ввоза в район армии газет с крайними учениями, наконец, воспрещение въезда всякого рода депутаций, делегаций и агитаторов. В этой же телеграмме я впервые заявил о необходимых мерах для поднятия в армии престижа офицера, приниженного, лишенного своего авторитета целым рядом мероприятий, проведенных правительством. Совещание в Ставке ни к какому практическому результату не привело вследствие того, что у всех участников этого совещания, за исключением генерала Деникина, не хватило гражданского мужества поставить вопрос о мерах поднятия боеспособности армии вполне точно и определенно. 19 июля постановлением Временного правительства (телеграмма № 5807) я был назначен на пост Верховного главнокомандующего. В ответ на эту телеграмму я обратился к председателю Совета Министров с телеграммой № 442461, адресованной также и Военному министру (копия прилагается)1, изложив им те условия, при которых я считаю возможным принять пост Верховного главнокомандующего. Одним из таких условий являлось полное невмешательство Временного правительства в мои оперативные распоряжения, а потому и в назначения высшего командного состава. В ответ на эту телеграмму я получил телеграмму от военного министра, что за мной признается право назначения моих помощников, а на следующий день из агентских телеграмм узнал, что без моего представления и без моего ведома главнокомандующим Юго-Западным фронтом назначен генерал-лейтенант Черемисов. Я вынужден был обратиться к военному министру с телеграммой № 4431", с просьбой отменить сделанное назначение генерала Черемисова, предупредив, что иначе я не признаю возможным принять на себя верховное главнокомандование армиями. 20-го же июля я послал в кабинет военного министра г. Савинкова телеграмму № 4459 (копия прилагается)111 о том, что до получения категорического ответа на телеграммы №№ 4424 и 4431 я в Могилев не выеду. Из Петрограда мне было сообщено, что для переговоров со мной в Бердичев командирован комиссар Юго-Западного фронта Филоненко. 23 июля он прибыл в Бердичев и доложил от имени Временного правительства, что все мои пожелания, изложенные в телеграммах №№ 4254 и 4424, правительством принципиально принимаются, генерал Черемисов назначается в распоряжение Временного правительства. Выслушав этот доклад Временного правительства, я немедленно выехал в Могилев и 24 июля вступил в исполнение обязанностей Верховного главнокомандующего. 30 июля в Ставке было совещание68 с участием министра путей сообщения г. Юренева, министра продовольствия г. Пешехонова, начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала Лукомского, товарища министра путей сообщения на театре военных действий генерала Кислякова и начальников отделов Штаба. Обсуждался вопрос о мерах по обеспечению армии провиантом и фуражом и упорядочению железнодорожного транспорта. Доклад по вопросу о состоянии нашей железнодорожной сети, сделанный инженером Э.П. Шу-берским, раскрыл участникам совещания вопиющую картину полной дезорганизации железнодорожной службы и всю ее грозную опасность для армии и для страны. В своем заключительном слове я высказал, что для достижения целей
I Конец предложения помечен знаком: «х», под строкой отсылка: «Приложение] IV». Приложение № 4 (телеграмма № 3911) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 25.
II Конец предложения помечен знаком: «се», под строкой отсылка: «Приложение] V». Приложение № 5 (телеграмма № 4431) см.: Там же. Д. 14. Л. 26.
III Конец предложения помечен знаком: «ххх», под строкой отсылка: «Приложение] VI». Приложение № 6 (телеграмма № 4459) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 27.
188
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
войны и для благополучного ее окончания миром почетным, достойным Великой, Свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой, армию в тылу, в мастерских и заводах, приготовляющую для армии на фронте все ей необходимое, и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту. Я заявил, что я не касаюсь вопроса, какие меры необходимы для оздоровления рабочей и железнодорожной армий, предоставляя разобраться в этом вопросе специалистам, но я считаю, что для правильной работы этих армий они должны быть подчинены той же железной дисциплине, которая устанавливается для армий фронта. Немедленно по вступлении в должность Верховного главнокомандующего я приказал начальнику Штаба разработать по данным мной указаниям в соответственных отделах Штаба ряд докладов относительно мер по приведению армии в необходимый порядок. Из этих докладов после предварительного обсуждения с начальниками отделов был составлен общий доклад, с которым я 3 августа отправился в Петроград с целью лично доложить его Временному правительству. По прибытии в Петроград я с вокзала поехал в Зимний дворец представиться министру-председателю. В разговоре со мной А.Ф. Керенский коснулся вопроса, между прочим, о том, что со времени моего назначения Верховным главнокомандующим мои представления правительству носят слишком ультимативный характер. Я заявил, что эти требования диктуются не мной, а обстановкой, т.к. боеспособность армии слишком понижена, а противник, видимо, намерен использовать такое состояние армии и разруху в стране. Я заявил, что только в твердых мерах, проводимых без всяких колебаний, можно видеть спасение армии и страны от развала. Здесь впервые А.Ф. Керенский поинтересовался моим мнением, что следует ли ему оставаться далее руководителем государства. Смысл моего ответа заключался в том, что, по моему мнению, влияние его в значительной мере понизилось, но тем не менее я полагаю, что он как признанный вождь демократических партий должен оставаться во главе Временного правительства и что другого положения я не представляю. В 4 часа дня, в тот же день, было назначено заседание Временного правительства, и мне было предложено выступить с докладом о положении на фронте и состоянии армии. Узнав до начала совещания от управляющего Военным министерством г. Савинкова, что в Военном министерстве по его указанию разрабатывается ряд проектов по вопросу о восстановлении боеспособности армии и оздоровлению тыла, я по соглашению с управляющим Военным министерством решил отклонить мой доклад Временному правительству по этому вопросу с целью представить в свой следующий приезд в Петроград общий доклад с управляющим Военным министерством. Об этом решении я сделал заявление Временному правительству в начале заседания. Ввиду изложенного доклад мой Временному правительству 3 августа ограничился изложением общей обстановки на всех фронтах, численности армий, их состояния, состояния запасов довольствия артиллерийского, интендантского, санитарного и проч. и общей обрисовкой тех вероятных перемен в стратегической обстановке, которые могут произойти в зависимости от наметившихся уже намерений противника перейти в наступление на рижском участке, я указал, что удар, по всей вероятности, будет нанесен в районе Икскюля, указав, что меры для противодействия приняты, но ввиду малой устойчивости наших войск вообще, а армии Северного фронта в особенности нам, по всей вероятности, не удастся удержать Ригу. Я считаю необходимым отметить, когда я коснулся о соотношении наших сил и противника на различных участках фронта, и на каком из них возможно было бы перейти, при наличии некоторых условий, в наступление, министр-председатель, сидевший со мной рядом, наклонившись ко мне, ше-
РАЗДЕЛ I
189
потом предупредил, что в этом вопросе нужно быть осторожным. Немного спустя мне была передана записка г. Савинкова с таким же предупреждением. Я был страшно поражен и возмущен тем, что в Совете Министров Российского государства Верховный главнокомандующий не может без опаски касаться таких вопросов, о которых он, в интересах обороны страны, считает необходимым поставить правительство в известность. По окончании заседания из некоторых слов Б.В. Савинкова мне стало ясным, что предупреждение имело в виду министра земледелия Чернова. В ночь на 4 августа я выехал из Петрограда в Ставку. Комиссар Филоненко остался в Петрограде с целью заняться по указаниям г. Савинкова разработкой общего доклада моего и управляющего Военным министерством, причем основой этого общего доклада должен был явиться мой уже готовый доклад, переданный мной А.Ф. Керенскому. После 3 августа левая пресса повела против меня кампанию. 7 августа помощник комиссара Временного правительства при Верховном главнокомандующем Фонвизин предупредил меня, что, по сведениям из Петрограда, вопрос о моей отставке в Петрограде решен окончательно. Я заявил, что лично меня вопрос о пребывании на посту Верховного главнокомандующего мало занимает, но я прошу довести до сведения кого следует, что такая мера вряд ли будет полезна в интересах дела, т.к. может вызвать в армии волнения. Я сослался на настроение офицеров, казачьих частей и многих общественных кругов, отношение которых к вопросу о моей отставке мне известно. В промежуток между 7 и 9 августа я получил от Военной лиги, Исполнительного комитета Союза офицеров69, Совета Союза казачьих войск70, Конференции Союза Георгиевских кавалеров71, от Совещания общественных деятелей72 ряд резолюций73 с протестом против моей отставки и, кроме того, много телеграмм и писем от частных лиц со всех концов России. Копии резолюций прилагаю1. Получив сведение, что 12 августа в Москве предположено открытие Государственного совещания, и имея в виду положение дел на фронте, я 8 августа, вечером, приказал передать в Петроград, что 10 августа в Петрограде быть не могу, а прошу Б.В. Савинкова взять на себя представление моего доклада Временному правительству с теми намерениями, которые желательно в нем сделать по мнению управляющего Военным министерством. Б.В. Савинков и комиссар Временного правительства при Верховном главнокомандующем Филоненко по прямому проводу стали доказывать мне необходимость моего переезда в Петроград для личного участия в обсуждении доклада, и из их слов я предположил, что они действуют с ведома министра-председателя и что участие мое в обсуждении доклада представляется желательным самому Временному правительству. 9 августа я выехал в Петроград. 10 августа, утром, прибыв уже в Петроград, я получил телеграмму министра-председателя, полученную в Ставке после моего отъезда и переданную мне вслед, что мое участие в обсуждении доклада не представляется необходимым и что Временное правительство снима-
1 Конец предложения помечен знаком: «х», под строкой отсылка: «Приложения VII, VIII, IX, X, XI». Приложение № 7 (резолюция соединенного собрания центральных руководящих органов Военной лиги, Союза офицеров армии и флота, Союза Георгиевских кавалеров, Союза воинского долга и др. от 31 июля 1917 г.) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 28, 28 об.; приложение № 8 (выписка из протокола заседания Совета Союза казачьих войск от 7 августа 1917 г.) см.: Там же. Л. 29, 29 об.; приложение №9 (резолюция Совета Союза казачьих войск от 6 августа 1917 г.) см.: Там же. Л. 30; приложение № 10 (выписка из протокола заседания конференции Союза Георгиевских кавалеров от 7 августа 1917 г.) см.: Там же. Л. 31, 31 об.; приложение № 11 (телеграмма Совещания общественных деятелей от 9 августа 1917 г.) см.: Там же. Л. 32.
190
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ Н
ет с себя ответственность за последствия моего отсутствия с фронта. По прибытии в Петроград я представился министру-председателю, по словам которого доклад, разработанный комиссаром Филоненко по указанию Савинкова, ему не известен, что внесение этого доклада в Совет Министров он, А.Ф. Керенский, как военный министр не считает возможным и что он не уполномочивал г. Савинкова приглашать меня в Петроград для участия в заседании. Ввиду сего я пожелал предварительно объясниться с управляющим Военным министерством Б.В. Савинковым, который заявил мне, что доклад действительно не был представлен А.Ф. Керенскому в законченном виде, но что он докладывался ему г. Савинковым по частям по мере его изготовления и, во всяком случае, содержание доклада министру-председателю известно, что приглашение мое в Петроград сделано с ведома Временного правительства, а об отправке вышеупомянутой телеграммы ему, Савинкову, не было известно. В 6 час. вечера я, подписав общий доклад о мерах по оздоровлению армии и тыла, уже подписанный гг. Савинковым и Филоненко, доложил его частному совещанию Временного правительства74 в составе гг. Керенского, Некрасова и Терещенко. По рассмотрении доклада мне было заявлено, что правительство соглашается на все предложенные мной меры, вопрос же об их осуществлении является вопросом темпа правительственных мероприятий, что же касается вопроса о милитаризации железных дорог и заводов и фабрик, работающих на оборону, то до обсуждения этого вопроса, ввиду его сложности и слишком резкой постановки его в докладе, он подвергнется предварительному обсуждению в подлежащих специальных ведомствах. Относительно отсрочки последних двух вопросов я согласился, тем более что в моем первоначальном докладе они детально совсем не затрагивались. В конце заседания мне был задан вопрос: можно ли рассчитывать на то, что Рига не будет захвачена противником до Московского совещания. Я заявил, что в зависимости от того, как немцы ведут свои операции, я рассчитываю, что Рига может продержаться неделю, но больше вряд ли. Из разговора с А.Ф. Керенским я убедился, что он был против моего приезда в Петроград и не желал допустить обсуждения моего доклада в пленарном заседании членов Временного правительства. Ввиду того, что в силу обстанов^ ки на фронте я должен был спешить отъездом из Петрограда, я не стал добиваться участия в общем заседании. Оставив А.Ф. Керенскому свой первоначальный доклад и послав ему с вокзала общий доклад, я выехал в ту же ночь в Могилев. Перед отъездом меня посетил Б.В. Савинков, из слов которого я заключил, что отношения его с А.Ф. Керенским за последние дни ухудшились. Министр-председатель не принимает его с личным докладом, и в тот же день вечером, когда я сидел с докладом у министра-председателя, последний отказался принять управляющего Военным министерством, прибывшего с докладом по тому же вопросу, о котором докладывал и я. В этот же приезд мой в Петроград А.Ф. Керенский снова задал мне вопрос: представляется ли, по моему мнению, желательным уход его, Керенского, из состава правительства, я ответил то же, что сказано было мной при свидании 3 августа. 10 августа во время моего доклада в частном совещании членов Временного правительства было решено, что я как Верховный главнокомандующий приму участие в Государственном совещании в Москве, но программа моего выступления точно установлена не была. По дороге из Петрограда в Ставку я по просьбе комиссара Филоненко послал телеграмму А.Ф. Керенскому с заявлением, что ввиду необходимости довести до конца программу, предложенную мной в докладе, я считаю крайне нежелательной отставку управляющего Военным министерством Б.В. Савинкова, об уходе которого с поста по личным разногласиям с Керен-
РАЗДЕЛ I
191
ским сообщил мне Филоненко. 11 августа я получил телеграмму министра почт и телеграфов с приглашением принять участие в совещании. 13 августа я приехал в Москву и тотчас же командировал Генеральнопгштаба подполковника Пронина к министру почт и телеграфов выяснить, когда назначено время моего выступления в совещании. По докладу подполковника Пронина г. Никитин заявил, что речи представителей правительства уже закончились, 14 августа будут говорить только представители Дум и общественных организаций, выступления же моего не предвиделось, о дальнейшем же мне было предложено переговорить с министром-председателем. Вечером 13 августа ко мне приехал министр путей сообщения г. Юренев с заявлением, что по постановлению Временного правительства я могу выступить в совещании 14 августа, но могу касаться только стратегического положения на фронтах. Вечером я переговорил по телефону с министром-председателем, который заявил, что члены правительства уже коснулись в своих речах всех вопросов, касающихся жизни армии, поэтому выступление мое по тем же вопросам не признается желательным, в особенности не признается желательным расхождение по этим вопросам с взглядами Временного правительства. Я доложил, что я считаю возможным, выступая перед представителями всей страны, ограничиться изложением только сведений о стратегическом положении на фронте и нахожу безусловно необходимым ознакомить страну с истинным состоянием ее вооруженных сил и указать, что необходимо, чтобы поднять их боеспособность; я доложил, что не позволю себе никаких резкостей и нападок, поэтому прошу предоставить мне свободу выбора тем речи. Определенного ответа мне А.Ф. Керенский не дал. 14 августа я выступил на совещании с речью75, из которой воспроизвожу здесь конец: «...Для действительного воплощения воли народа к жизни и великому будущему Свободной Страны необходимо немедленно проведение в жизнь всей совокупности тех мер, которые перечислены в моем докладе. Я ни одной минуты не сомневаюсь в том, что все эти меры рано или поздно будут осуществлены, но невозможно допустить, чтобы решимость к проведению этих мер каждый раз совершалась бы под давлением поражения и уступок отечественной территории. Если решительные меры по поднятию дисциплины на фронте последовали как результат Тарнопольского погрома и утраты Галиции и Буковины, то нельзя допустить, чтобы порядок в тылу был последствием потери Риги, порядок же на железных дорогах — следствием уступки противнику Молдавии и Бессарабии. Я верю в гений русского народа и в спасение страны. Я верю в светлое будущее России и полное восстановление боевой мощи нашей армии. Нельзя только терять времени. Нужна решимость и твердое непреклонное проведение намеченных мер». 18 августа началось наступление немцев на фронтах XII армии, и утром 20 августа пала Рига. Несмотря на то что место вероятной переправы нам было заранее известно и распоряжениями главнокомандующего армиями Северного фронта и командующего XII армией к месту прорыва были сосредоточены значительные резервы, войска наши без упорного сопротивления отдали врагу сильные укрепленные позиции, прикрытые первоклассной оборонительной линией — рекой Двиной. Немцы переправились в районе Икскюльского предмостного укрепления. Вопрос об оставлении предмостного укрепления у Икскюля, расположенного на левом берегу реки Двины, был возбужден еще в конце июня и окончательно разрешен 6 июля, к 14 июля эти укрепления были очищены нами, т.е. за неделю до моего назначения на пост Верховного главнокомандующего. На Рижском фронте повторилась приблизительно история Тарнопольского прорыва, за исключением кавалерии, артиллерии, пулеметных команд, партизанских отрядов и очень немногих пехотных частей, исполнивших свой долг перед
192
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Родиной, остальные части пехоты почти не проявили устойчивости, отходили в беспорядке, бросая свою артиллерию и отдавая значительное число пленных. Обратив внимание на резкую разницу донесений о поведении войск в бою командующего XII армией генерала Парского и комиссара той же армии г. Вой-тинского с донесением командиров корпусов той же армии, я приказал главнокомандующему армиями Северного фронта генералу Клембовскому назначить по этому делу следствие и привлечь генерала Парского и г. Войтинского к суду по обвинению в неправильных донесениях. Благодаря Рижскому прорыву мы потеряли сильные оборонительные линии, потеряли крепость Усть-Двинск, богатый город Ригу, много артиллерии, разного рода запасы, и, кроме того, наше положение на побережье Рижского залива в значительной мере поколебалось. XII армия с большими потерями и в большом расстройстве отошла на Венденские позиции. В Ставку стали поступать сведения о подготовке немцами десантной операции, получались сведения о подготовке транспортных средств в Либаве и Данциге, о появлении в Балтийском море немецких судов и немецких тральщиков, производивших вылавливание мин в Ирбенском проливе. Стали получаться сведения о том, что немецкие аэропланы производят усиленную рекогносцировку1 у берегов Даго и Эзеля, а немецкие подводные лодки стали устанавливать минные заграждения в проливах, ведущих с севера в Рижский залив. Все указывало, что немцы готовятся к производству десантной операции в сторону Ревеля и далее, быть может, на Петроград. В это время я получил телеграмму о наших потерях при взрыве пороховых заводов и артиллерийских складов в Казани76. Пожаром было уничтожено до миллиона артиллерийских снарядов и двенадцати тысяч пулеметов, предназначенных для отправления в армию. Были получены сведения о покушении на уничтожение наших заводов в Одессе и готовящемся покушении на другие заводы наши и фабрики, работающие на оборону. С других фронтов получались также весьма неутешительные сведения. В особой армии солдатами был зверски убит командующий 111-ой пехотной дивизией генерал Гиршфельд и комиссар той же армии Линде. Из внутри страны я получал со всех сторон письма о насилиях, творимых над помещиками, и о полной разрухе во всех отраслях народной жизни. 24 августа по моему приглашению в Ставку съехались комиссары и представители со всех фронтов для ознакомления с проектом нового положения о комиссарах и комитетах. 24 августа, когда было назначено открытие съезда, в Ставку прибыл управляющий Военным министерством Б.В. Савинков. С поезда он проехал ко мне. С ним вместе прибыли встречавшие его на вокзале начальник Штаба генерал-лейтенант Лукомский и комиссар при Верховном главнокомандующем Филоненко. Г[осподин] Савинков заявил, что желал бы переговорить со мной наедине. Начальник Штаба и комиссар вышли из моего кабинета, г. Савинков сказал, что г. Керенский, признанный вождь левых партий, и я, на ком, по его мнению, зиждутся все надежды правых политических партий России, должны идти рука об руку и что несогласия между нами могли бы вызвать крайнее обострение в положении, поэтому он считает своей важнейшей задачей подготовить почву соглашения между г. Керенским и мной с целью на нашей согласованной работе основать формирование сильной, крепкой власти. Я заявил, что не считаю себя вождем правых партий, но не отрицаю и того, что несогласия между г. Керенским и мной могли бы иметь пагубные последствия.
1 Рекогносцировка (от тт. recognoscere, рассматривать) — разведка с целью получения сведений о расположении противника, его огневых средствах, особенностях местностей и т.п.
РАЗДЕЛ I
193
Я заявил, что, хотя и не претендую на то, чтобы иметь влияние на тот или другой состав правительства, раз интересуются моим мнением, то я считаю возможным заявить и открыто сказать, что нахожу Керенского человеком слабохарактерным, легко поддающимся чужим влияниям и, конечно, не знающим того дела, во главе которого он стоял. Лично я против него ничего не имею, думаю, что другой состав правительства без участия г. Керенского мог бы тоже справиться с делом. После долгого обсуждения вопроса в связи с положением страны я в конце концов согласился, что при современном соотношении политических партий участие г. Керенского в составе правительства я признаю безусловно желательным. Затем я добавил, что я готов всемерно поддерживать А.Ф. Керенского, если это нужно для блага отечества. В ответ Б.В. Савинков заявил мне, что он счастлив слышать от меня эти слова. Все это подтверждено самим г. Савинковым при разговоре со мной по прямому проводу 27 августа в 5 час. 50 мин. дня. Выдержка из этого разговора прилагается1. Дальнейший ход событий 24 августа и содержание бесед моих с г. Савинковым изложены в «Протоколе пребывания управляющего Военным министерством Б.В. Савинкова в Могилеве 24 и 25 августа 1917 г.»п. В этом протоколе, восстановленном по памяти мной, генералами Лукомским и Романовским, все, о чем говорилось мной с Савинковым в присутствии двух названных генералов. Протокол гласит: «24 августа Савинков с поезда проехал прямо к Верховному главнокомандующему. Одновременно с ним приехали: начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Лукомский и комиссар при Верховном главнокомандующем Филоненко. Войдя в кабинет к главковерху и поздоровавшись с ним, Савинков заявил, что ему хотелось бы переговорить с генералом Корниловым с глазу на глаз. Генерал Лукомский и Филоненко из кабинета вышли. Разговор Савинкова с генералом Корниловым касался установления тесных отношений между генералом Корниловым и министром-председателем Керенским, так как Савинков считал, что оба эти лица, будучи вождями различных партий, должны работать рука об руку. Затем Савинков показал генералу Корнилову те проекты законов, которые выработаны для рассмотрения Временным правительством на основании требований, предъявленных генералом Корниловым. В тот же день, после обеда, примерно в 9 часов вечера, в кабинете генерала Корнилова собрались кроме хозяина Савинков, генерал-лейтенант Лукомский и Филоненко. Сначала обсуждался вопрос о комитетах и комиссарах, причем Савинков и Филоненко высказались против главкоюза генерала Деникина, который не может наладить отношений с комиссарами и комитетами, и высказали опасение, что если во главе фронтов будут стоять такие генералы, то трудно будет установить дружную работу и это будет отражаться на состоянии войск. Генерал Корнилов и генерал Лукомский горячо восстали против возможности легко убирать отличных боевых генералов из-за того, что у них являются иногда шероховатости в работе с комитетами. Было высказано, что если новое положение о комиссарах и комитетах будет составлено вполне определенно, то никаких недоразумений не будет. Хороших же боевых генералов слишком мало, чтобы их выбрасывать за борт из-за всякого недоразумения. Затем
I Конец предложения помечен знаком: «х», под строкой вписана отсылка: «Приложение] XII». Приложение № 12 (выписка из записи разговора по прямому проводу Л.Г. Корнилова с Б.В. Савинковым 27 августа) в деле 14 отсутствует. Запись разговора см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 60. Л. 1—14. Опубл.: Революционное движение в России... С. 448—452.
II Протокол пребывания управляющего Военным министерством Б.В. Савинкова в Ставке 24 и 25 августа 1917 г. (25 августа 1917 г.) см. приложение № 1 — т. 2.
194
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Савинков предложил обсудить вопрос об установлении границ Петроградского военного губернаторства, которое признается необходимым выделить из состава Петроградского Военного округа при формировании Особой армии для обороны подступов к Петрограду. В кабинет были приглашены генерал-майор Романовский и полковник Барановский (начальник кабинета военного министра), которые принесли карты, и полковник Барановский доложил о тех границах губернаторства, которые считает нужным установить в Петрограде. После некоторых переговоров граница была установлена. До прихода генерала Романовского после доклада полковника Барановского о необходимости выделить особое Петроградское военное губернаторство Савинков, обращаясь к генералу Корнилову, сказал почти дословно следующее: таким образом, Лавр Георгиевич, Ваши требования будут удовлетворены Временным правительством в ближайшие дни, но при этом правительство опасается, что в Петрограде могут возникнуть серьезные осложнения. Вам, конечно, известно, что примерно 28 или 29 августа в Петрограде ожидается серьезное выступление большевиков. Опубликование Ваших требований, проводимых через Временное правительство, конечно, послужит толчком для выступления большевиков, если последнее почему-либо задержалось. Хотя в нашем распоряжении и достаточно войск, но на них мы вполне рассчитывать не можем. Тем более, что еще не известно, как к новому закону отнесется Совет рабочих и солдатских депутатов. Последний также может оказаться против правительства, и тогда мы рассчитывать на наши войска не можем. Поэтому прошу Вас отдать распоряжение о том, чтобы 3-ий конный корпус был к концу августа подтянут к Петрограду и был предоставлен в распоряжение правительства. В случае, если кроме большевиков выступят и члены Совета рабочих и солдатских депутатов, то нам придется действовать и против них. Я только прошу Вас во главе 3-го конного корпуса не присылать генерала Крымова, который для нас не особенно желателен. Он очень хороший боевой генерал, но вряд ли пригоден для таких операций. После этого пришел генерал Романовский, и были окончательно установлены границы Петроградского военного губернаторства. Затем Савинков вновь вернулся к вопросу о возможном подавлении при участии 3-го конного корпуса выступления в Петрограде большевиков и С. Р. и С. Д., если последний пойдет против Временного правительства. При этом Савинков сказал, что действия должны быть самые решительные и беспощадные. На это генерал Корнилов ответил, что он иных действий и не понимает, что инструкции будут даны соответственные и что он вообще к вопросу употребления войск при подавлении беспорядков относится серьезно и им уже отдавалось приказание о предании суду тех начальников, которые допускают стрельбу в воздух, что и в данном случае, раз будет выступление большевиков и С. Р. и С. Д., то таковое будет подавлено со всей энергией. Полковник Барановский, стоявший около стола, со своей стороны прибавил: «Конечно, необходимо действовать самым решительным образом и ударить так, чтобы это почувствовала вся Россия». После этого Савинков, обращаясь к генералу Корнилову, сказал, что необходимо, дабы не вышло недоразумения и чтобы не вызвать выступления большевиков раньше времени, предварительно сосредоточить к Петрограду конный корпус, затем к этому времени объявить Петроградское военное губернаторство на военном положении и объявить новый закон, устанавливающий целый ряд ограничений. Дабы Временное правительство точно знало, когда объявить Петроградское военное губернаторство на военном положении и когда опубликовать новый закон, надо, чтобы генерал Корнилов точно телеграфировал ему, Савинкову, о времени, когда подойдет корпус к Петрограду. После этого Савинков и Барановский ушли. В доказа-
РАЗДЕЛ I
195
тельство соглашения генерала Корнилова с управляющим Военным министерством Савинковым о подводе к Петрограду 3-го конного корпуса приводится следующий текст телеграммы, отправленной Савинкову в зашифрованном виде 27 августа в 2 часа 40 минут: «Управвоенмину. Корпус сосредоточивается в окрестностях Петрограда к вечеру 28 августа. Я прошу объявить Петроград на военном положении. 29 августа. № 6394. Генерал Корнилов». Подлинный подписали: генерал от инфантерии Корнилов, генерал-лейтенант Лукомский и генерал-майор Романовский1. К сказанному в протоколе добавлю, что управляющий Военным министерством просил меня заменить, если представится возможным, Кавказскую туземную дивизию регулярной кавалерией, так как «неловко поручать утверждение русской свободы кавказским горцам». Я обещал сделать все возможное и поручил начальнику Штаба запросить Северный и Западный фронты, нельзя ли будет из наличных на этих фронтах кавалерийских дивизий отправить бригаду (не казачью) в распоряжение генерала Крымова. Кроме того, считаю необходимым привести следующую выдержку из разговора, бывшего у меня 27 августа, в 5 часов 50 минут дня по тому же вопросу с г. Савинковым по прямому телеграфному проводу11. Г[осподин] Савинков сказал: «...Я считаю долгом для восстановления исторической точности заявить, что я по поручению министра-председателя просил у Вас конный корпус для обеспечения проведения в жизнь военного положения в Петрограде и для подавления всяких попыток возмущения против Временного правительства, откуда бы они ни шли...» Во время нашего разговора по прямому телеграфному проводу присутствовали: в Петрограде с г. Савинковым — В.А. Маклаков, со мной — г. Филоненко. 25 августа г. Савинков уехал из Могилева. В тот же день, утром, ко мне явился В.Н. Львов, которого в бытность мою главнокомандующим войсками Петроградского военного округа я видел раза два в заседаниях Совета Министров, знал, что он был членом Государственной Думы, обер-прокурором Синода, кроме обычных приветствий при встрече, никаких разговоров с ним я прежде не вел. Войдя ко мне в кабинет, Львов сразу заявил мне: «Я к Вам от Керенского с поручением». Я подчеркиваю, что Львов был послан не мной, так как я его с апреля месяца не видел и слишком мало знал, а прибыл он ко мне от Керенского. В доказательство прилагаю заметку о переговорах В.Н. Львова с членом 1-й Государственной Думы А.Ф. Аладьиным, переданную мне 30 августа (Приложение XIV)ш. Упоминаемого в этой заметке И.А. Добрынского я ни разу не видел, и о переговорах, изложенных в заметке, мне стало известно только по прочтении этой заметки, переданной мне А.Ф. Аладьиным 30 августа. В.Н.Львов заявил мне от имени Керенского, что если, по моему мнению, дальнейшее участие последнего в управлении страной не даст власти необходимой силы и твердости, то Керенский готов выйти из состава правительства. Если Керенский может рассчитывать на поддержку, то он готов
I Конец предложения помечен знаком: «х», под строкой отсылка: «Подлинник протокола прилагается. Приложение] XIII*. Приложение № 13 (протокол пребывания управляющего Военным министерством Савинкова в г. Могилеве 24, 25 августа 1917 г.) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 34-36. Опубл.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. М., 1924. С. 206-209. (См. приложение к сборнику № 1 — т. 2).
II Запись разговора по прямому проводу управляющего Военным министерством Б.В. Савинкова и члена партии кадетов В.А. Маклакова с генералом Л.Г. Корниловым 27 августа 1917 г. см. приложение № 2 — т. 2.
III Отсылка документа. Приложение № 14 (заметка А.Ф. Аладьина о его переговорах с В.Н.Львовым) см.: ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л.37.
196
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
продолжать работу. Львов просил меня высказать мое мнение по поводу предложения Керенского и изложить программу. Я, очертив общее положение страны и армии (положение дел на фронте, приготовления немцев к производству десанта на побережье Рижского залива и возможность дальнейшего развития этих операций в направлении на Ревель и Петроград, известие об убийстве солдата, начальника 111-ой пехотной дивизии генерала Гиршфельда и комиссара XI армии Линде, пожар пороховых и артиллерийских складов в Казани), заявил, что, по моему глубокому убеждению, единственным исходом из тяжелого положения страны является установление диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении. Я заявил, что лично не стремлюсь к власти и готов подчиниться тому, кому будут вручены диктаторские полномочия, будь то сам А.Ф. Керенский, генерал Алексеев, генерал Каледин или другое лицо. Львов заявил, что не исключается возможность такого решения, что ввиду тяжелого положения страны Временное правительство в его нынешнем составе само придет к сознанию необходимости установления диктатуры и, весьма возможно, предложит мне обязанности диктатора. Я заявил, что если бы так случилось, то, всегда держась мнения, что только твердая власть может спасти страну, я от такого предложения бы не отказался. Я просил В.Н. Львова передать А.Ф. Керенскому, что независимо от моих взглядов на его свойства, его характер и его отношение ко мне я считаю участие в управлении страной самого Керенского и Савинкова безусловно необходимым, кроме того, я просил его передать А.Ф. Керенскому, что, по имеющимся у меня сведениям, в Петрограде в ближайшее время готовится выступление большевиков и на А.Ф. Керенского готовится покушение, поэтому я прошу А.Ф. Керенского приехать в Ставку, чтобы договориться с ним окончательно. Я просил передать ему, что я честным словом гарантирую его полную безопасность в Ставке. Выслушав мое заявление, Львов, по-видимому, тронутый, сказал: «...Генерал, Вы благороднейший человек». В конце нашей беседы в кабинет вошел с докладом B.C. Завойко, исполняющий обязанности моего ординарца. В его присутствии я еще раз повторил В.Н. Львову суть сделанных мной заявлений. 26 августа заканчивались занятия съезда комиссаров и представителей армейских комитетов. Я выступил там с речью, в которой кратко очертил тяжелое положение страны, призвал командный состав, комиссаров и комитеты к дружной работе для поднятия боеспособности нашей армии. В речи я отметил также, что, пока остаюсь у власти, я никогда не соглашусь на участие войсковых комитетов в деле аттестования командного состава. Пункт этот был включен в проект положения о комитетах, разработанный в Военном министерстве. 24 августа при обсуждении его со мной управляющий Военным министерством г. Савинков, ввиду моего категорического протеста против права участия комитетов в аттестациях, гг. Савинков и Филоненко мне заявили, что пункт этот будет, безусловно, исключен из проекта, я настаивал, что пункт этот не подлежит даже оглашению на съезде. Несмотря на их заявления, означенный пункт был оглашен на съезде и включен в новый обнародованный уже закон о правах комитетов. 26-го же, вечером, у меня в кабинете собрались: комиссар Филоненко, B.C. Завойко и А.Ф. Аладьин. Разговор снова коснулся тяжелого состояния страны и необходимости иметь во главе ее сильную власть. Я предложил им, считая их людьми хорошо знающими, наших наиболее выдающихся общественных деятелей, и, имея в виду мои разговоры с Савинковым и Львовым, наметить такую схему организации власти и состава правительства, которая, включая в себя лучшие силы всех главных политических партий страны, могла бы дать ей правительство твердое, работоспособное, пользующееся полным доверием страны и армии.
РАЗДЕЛ I
197
Был набросан проект Совета народной обороны с участием Верховного главнокомандующего в качестве председателя, А.Ф. Керенского — министра-заместителя, г. Савинкова, генерала Алексеева, адмирала Колчака и г. Филоненко. Этот Совет обороны должен был осуществить коллективную диктатуру, так как установление единоличной диктатуры было признано нежелательным. На посты других министров намечались гг. Тахтамышев, Третьяков, Покровский, граф Игнатьев, Аладьин, Плеханов, князь Г.Е.Львов, Завойко. За исключением князя Львова, Аладьина и Завойко, я с другими не знаком. О моем взгляде о необходимой конструкции власти комиссар Филоненко в ту же ночь сообщил по прямому проводу г. Савинкову, что и подтверждено было последним в разговоре со мной по прямому проводу 27 августа (Приложение № XV)1. В тот же вечер я был приглашен к аппарату и имел разговор с министром-председателем и В.Н. Львовым. Разговор этот, согласно записи на телеграфной ленте, заключается в следующем: «Здесь министр-председатель Керенский, ждем генерала Корнилова. У аппарата генерал Корнилов. [Керенский]: Здравствуйте, генерал. У телефона Владимир Николаевич Львов и Керенский. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем. [Корнилов]: Здравствуйте, Александр Федорович. Здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мной Владимиру Николаевичу, с просьбой доложить Вам, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок. [Львов]: Я, Владимир Николаевич, Вас спрашиваю: то определенное решение нужно исполнить, о котором Вы просили известить меня Александра Федоровича только совершенно лично, без этого подтверждения лично от Вас Александр Федорович колеблется мне вполне доверить. [Корнилов]: Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев. [Керенский]: Я, Александр Федорович, понимаю Ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков? [Корнилов]: Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с Вами. Сказанное мной Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать Вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить Вас. [Керенский]: Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае. [Корнилов]: Во всяком случае. [Керенский]: До свидания. Скоро увидимся. [Корнилов]: До свидания»11. Не допуская, чтобы г. Львов, член Государственной Думы и бывший член Временного правительства, мог бы по каким бы то ни было побуждениям исказить точный смысл сказанного ему мной, я подтвердил по аппарату только приглашение свое А.Ф. Керенскому приехать в Ставку, твердо надеясь объясниться с ним здесь и прийти к окончательному соглашению. При свидании с ним я предпо-
I Отсылка документа. Приложение № 15 (выписка из разговора по прямому проводу Л.Г. Корнилова с Б.В. Савинковым 27 августа) в деле 14 отсутствует. Запись разговора см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 60. Л. 1-14.
II Предложение отмечено знаком: «х». Под строкой вписано примечание: «Подлинник разговора, записанный на телеграфной ленте, прилагается. Приложение] XVI». Приложение № 16 (запись разговора по прямому проводу А.Ф. Керенского, В.Н. Львова с Л.Г. Корниловым от 27 августа) см.: Там же. Д. 14. Л. 40, 41.
198
депо генерала л.г. корнилова. том II
лагал обсудить указанную выше схему организации власти и состав правительства. К участию в обсуждении вопроса о состоянии страны и мер, необходимых для спасения от окончательного развала ее и армии, я хотел привлечь М.В. Родзянко, князя Г.Е. Львова и П.Н. Милюкова, которым были посланы телеграммы с просьбой прибыть не позже 29 августа в Ставку. Я ждал, что 27 августа министр-председатель выедет в Ставку. Утром, 27 августа, я получил телеграмму за подписью «Керенский», но без номера с указанием сдать временно должность Верховного главнокомандующего генералу Лукомскому и, не ожидая прибытия нового Верховного главнокомандующего, выехать в Петроград. Зная, что в Петрограде накануне рассматривался в заседании Временного правительства проект распространения закона о смертной казни на внутренние округа России, что должно было сильно отразиться на боеспособности армии в благоприятную сторону и обуздать анархические выступления левых партий, я пришел к убеждению, что правительство снова подпало под влияние безответственных организаций и, отказываясь от твердого проведения в жизнь предложенной мной программы оздоровления армии, решило устранить меня как главного инициатора указанных мер. Ввиду тягчайшего положения страны и армии я решил должности Верховного главнокомандующего не сдавать и выяснить предварительную обстановку. Объявив об этом генерал-лейтенанту Лукомскому, я спросил его, намерен ли он принять от меня обязанности Верховного главнокомандующего. Генерал-лейтенант Лукомский доложил мне, что при настоящих тяжелых условиях страны и армии он не считает возможным заменить меня на посту Верховного главнокомандующего, и доложил мне проект его телеграммы Временному правительству за N° 6406Одобрив проект этой телеграммы, я приказал мое решение и решение генерал-лейтенанта Лукомского довести до сведения главнокомандующих армиями всех фронтов, что и было сделано в телеграмме генерал-лейтенанта Лукомского от 27 августа за № 6412. В 5 час. 50 минут дня того же 27 августа я переговорил по прямому телеграфному проводу с управляющим Военным министерством Б.В. Савинковым, которому заявил, что ввиду создавшихся условий я не считаю возможным уйти со своего поста. 28 августа мне была доложена копия телеграммы министра-председателя за № 710 на имя генерала Клембовского о назначении его временно исполняющим должность Верховного главнокомандующего с оставлением его в Пскове и с исполнением должности главнокомандующего армиями Северного фронта. На этой телеграмме я положил следующую резолюцию: «Прошу генерала Клембовского срочно уведомить меня о его решении, так как на основании его вчерашней телеграммы мной уже принято определенное решение, отмена которого явится причиной больших потрясений в армии и стране. Генерал Корнилов. 28 августа 1917 г.». 28 августа Временное правительство объявило меня изменником Родины и потребовало отмены приказания о движении частей 3-го конного корпуса, сосредоточившегося в окрестностях Петрограда. Имея в виду:
1) предыдущее распоряжение того же Временного правительства о направлении 3-го конного корпуса к Петрограду для подавления большевистского движения;
2) принципиальное согласие Временного правительства на предложенную мной программу мер для оздоровления армии; 3) беседы с управляющим Военным министерством Б.В. Савинковым; 4) сведения об усилении давления Совета С. и Р.Д. на Временное правительство, я пришел к выводу, что правительство окон-
1 Предложение отмечено знаком: «х». Под строкой вписано примечание: «Приложение] XVII» Приложение № 17 (копия телеграммы № 6406) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 42, 42 об.; Д. 46. Л. 19-21.
РАЗДЕЛ I
199
чательно подпало под влияние Совета, для борьбы с которым правительство само же вызывало войска. А потому, опираясь на заявления главнокомандующих Северным, Западным, Юго-Западным и Румынским фронтами, в телеграммах за №№ 574 А, 10459, 493 и 145 (копии прилагаются)1, я решил выступить открыто и, произведя давление на Временное правительство, заставить его: 1) исключить из своего состава тех министров, которые, по имеющимся у меня сведениям, были явными предателями Родины, и 2) перестроиться так, чтобы стране была гарантирована сильная и твердая власть. Для оказания давления на Временное правительство я решил воспользоваться 3-им конным корпусом генерала Крымова, которому и приказал продолжать сосредоточение к Петрограду. История появления этого корпуса в районе Пскова, Великие Луки и Луги такова: в конце апреля, занимая должность главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, я, предвидя возможность падения Риги, развития операций немцев на побережье Рижского и Финского заливов и Финляндии, приказал разработать в штабе Петроградского военного округа проект формирования отдельной Петроградской армии с возложением на нее задачи: оборона подступов к Петрограду через Финляндию, южным берегом Финского залива и морем через Финский залив. В состав этой армии предполагалось включить: войска, расположенные в Финляндии, в районе Ревеля, и весь Петроградский гарнизон. Проект этого доклада был мной доложен примерно 29-30 апреля бывшему Верховным главнокомандующим генералу11 от инфантерии Алексееву, им одобрен и им же был в штабе Петроградского военного округа, в присутствии моем и начальника штаба округа генерал-майора Серебренникова, продиктован помощнику начальника Штаба полковнику Балабину проект приказа Верховного главнокомандующего о сформировании этой армии. Ввиду того, что через несколько дней я был назначен командующим VIII армии, проект этот, видимо, не получил осуществления. Приняв должность Верховного главнокомандующего, я, озабоченный принятием мер для обеспечения нашего положения на путях, ведущих к столице Петрограду, приказал Штабу Верховного главнокомандующего снова разработать вопрос о сформировании особой Петроградской армии с включением в нее Балтийского флота и о соединении фронтов Северного и Западного в один Северо-Западный со штабом в Витебске. Приказ о сформировании Петроградской армии был подписан мной 26 августа, но в войска он не рассылался ввиду того, что выделение этой армии и соединение фронтов я предполагал произвести только тогда, когда обстановка вынудит нас отходить с Венденских позиций. На должность командующего Петроградской армией мной был предназначен командир 3-го конного корпуса генерал Крымов, один из лучших, энергичных и решительных генералов нашей армии. Генерал Крымов был вызван мной в Ставку и получил приказание ознакомиться со всеми соображениями по обороне подступов к Петрограду через Финляндию и от побережья Рижского залива, а также приступить к постепенному сформированию штаба армии. В состав Петроградской армии было предложено включить войска, расположенные в Финляндии, Петроградский гарнизон, войска Ревельского укрепленного района, два правофланговых корпуса XII армии и конные части, направленные мной на усиление Северо-Западного
I Предложение отмечено знаком: «у». Под строкой вписано примечание: «Приложение] XVIII». Приложение № 18 (телеграммы генералов Клембовского (№ 574А), Щербачева (№ 493), Балуева (№ 10459), Деникина (№ 145) о поддержке генерала Корнилова) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 43. Типогр. экз. См. приложение к сборнику №7 —т. 2.
II Так в тексте.
200
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
фронта с Юго-Западного фронта, а именно: Кавказскую туземную конную дивизию и 3-ий конный корпус. Необходимость перевезения1 этих конных частей на Северный фронт почувствовалась еще раньше, когда обозначилась возможность выступления немцев против Риги. Поэтому распоряжение о перевозке Кавказской туземной конной дивизии из VII армии было сделано телеграммой от 7 августа за № 5920, и первый эшелон ее был отправлен с Юго-Западного фронта 10 августа". Дивизия была направлена в район Великие Луки и Дно, где было указано переформировать ее, по прибытии Осетинской пешей бригады и двух туземных полков 2-ой конной Кавказской дивизии, в Кавказский туземный конный корпус. Распоряжение [о перевозке] 3-го конного корпуса из района Волочиска было отдано 12 августа телеграммой М 5955, причем было указано, что перевозку надо начать немедленно за последним эшелоном Кавказской туземной дивизии. Все эти части были взяты не с фронта, а из глубоких резервов армейских и фронтовых Юго-Западного и Румынского фронтов. Таким образом, отправлением этих войск боевые линии нигде не были разрежены или ослаблены. Кроме того, ввиду обозначившейся возможности наступления немцев в районах Якобштадта и Двинска было телеграммой от 21 августа за № 6187 приказано отправить с Юго-Западного фронта одну пехотную дивизию и подготовить к посадке другую дивизию для отправления также на Северный фронт. Для отправления на Северный фронт мной была выбрана Кавказская туземная конная дивизия и 3-ий конный корпус потому, что в тылу за расположением Северного фронта и поблизости к Петрограду я желал иметь части, способные устоять от разлагающего влияния Петроградского Совета Р. и С. Д. Приказ о формировании Петроградской армии, как было сказано выше, мной был подписан 26 августа, так как только 24 августа в телеграмме за № 10085-36848 мне было сообщено министром-председателем согласие правительства на подчинение мне всей территории Петроградского военного округа, которая должна была войти в район Петроградской армии. Генерал Крымов отправился в район расположения своих частей вечером 25 августа. Перед отъездом, в дополнение к предписанию о подчинении ему Кавказской туземной конной дивизии я ему дал две задачи: 1) в случае получения от меня или непосредственно на месте [известия] о начале выступления большевиков немедленно двигаться с корпусом на Петроград, занять город, обезоружить части Петроградского гарнизона, которые примкнут к движению большевиков, обезоружить население Петрограда и разогнать Советы; 2) по окончании исполнения этой задачи генерал Крымов должен был выделить одну бригаду с артиллерией в Ораниенбаум и по прибытии туда потребовать от Кронштадтского гарнизона разоружения крепости и перехода на материк. Согласие министра-председателя на разоружение крепости Кронштадта и вывод его гарнизона последовало 8 августа, и доклад об этом Морского генерального штаба с резолюцией министра-председателя был представлен начальнику Штаба Верховного главнокомандующего при письме адмирала Максимова. На случай необходимости усилить войска генерала Крымова мной было приказано командиру 1-го конного корпуса поступить в распоряжение генерала Крымова с двумя полками 5-ой Кубанской дивизии, сосредоточенной в районе между Выборгом и Петроградом; Екатеринодарский казачий
1 Так в тексте.
" Предложение отмечено знаком: «%». Под строкой вписано примечание: «прилагается справка из Штаба Верховного] главнокомандующего]. Приложение] XIX». Приложение № 19 (справка о воинских подразделениях, направленных к Петрограду) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 44.
РАЗДЕЛ I
201
полк этой дивизии был оставлен в Гельсингфорсе по требованию генерал-губернатора Финляндии г. Стаховича для поддержания там порядка ввиду ожидавшегося восстания большевиков. Кроме того, флоту было приказано, в случае если в гор. Гельсингфорсе возникнут беспорядки, то судовой артиллерии разгромить город. Телеграмма об этом приказании за подписью генерала Лукомского была мной одобрена, и на ней имеется вверху моя собственноручная подпись. Ввиду ненадежности некоторых войсковых частей Ревельского укрепленного района я приказал перевести из гор. Проскурова, то есть глубокого резерва, стоявший в этом городе на отдыхе Корниловский пехотный полк, как одну из наиболее твердых и надежных частей. Головные эшелоны этого полка проходили через Могилев 27 августа, и полк был мной задержан ввиду разыгравшихся событий. Генерала Крымова я больше не видел. Невыполнение им возложенной на него задачи я приписываю тому, что с ним была прервана связь и он не мог получить последних моих указаний. Особых мер для поддержания с ним связи не было принято потому, что корпус направлялся в Петроград по требованию Временного правительства и я не мог предвидеть такого положения дел, что связь его со Ставкой будет прервана распоряжением правительства же. 29 августа я послал ему указание продолжать движение и, в случае дальнейшего перерыва связи, действовать сообразно с обстановкой в духе моих первоначальных указаний. Письмо было послано с офицером-летчиком, фамилии не помню, но доставлено ли ему это письмо, мне неизвестно.
30 августа, узнав из разговора по прямому телеграфному проводу о смерти генерала Крымова, я принял меры для бескровной и безболезненной для страны и армии ликвидации столкновения моего с министром-председателем г. Керенским. Начиная с 27 августа я не прекращал управления армиями, следил за положением на фронтах и делал распоряжения, что видно из моих отметок на оперативных сводках. Ввиду того, что г. Керенским было сделано распоряжение о неисполнении моих оперативных приказаний, я, как только вошел в связь с генералом Алексеевым, потребовал отмены этого распоряжения г. Керенского. (Справка: мой разговор по прямому телеграфному проводу с генералом Алексеевым 30 августа1.) Затем я заявил через генерала Алексеева Временному правительству, что я приму немедленно меры к успокоению тех кругов, которые последовали за мной, как только выяснится, что Временное правительство стало на путь создания твердой власти, и, наконец, я настойчиво просил генерала Алексеева ускорить его приезд в Ставку. Как только я получил сведение, что он выехал, я немедленно отдал приказ частям Могилевского гарнизона сохранять полное спокойствие и подчиниться генералу Алексееву по приезде его в Ставку. Получив 30 августа распоряжение Временного правительства о том, что запрещение исполнять мои приказы отменено, я немедленно отдал приказание продолжать намеченные стратегические перевозки для усиления Северного фронта. Из этого следует, что генерал, обвиненный г. Керенским в измене и предательстве Родине, тем не менее до вечера 1 сентября оставался руководителем обороны государства.
Ни в каких заговорах я не состоял и не состою. Во всех своих разговорах с представителями различных политических партий я всегда заявлял, что ни к каким политическим партиям не принадлежал и не принадлежу, а всегда поддерживал и буду поддерживать те из них, которые стремятся, задаются одним намерением спасти страну от гибели и вывести армию из состояния развала. Я
1 Запись разговора Л.Г. Корнилова с М.В. Алексеевым 30 августа см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д.60. Л. 140-148.
202
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
заявлял, что всегда буду стоять за то, что судьбу России и вопрос о форме правления страны должно решить Учредительное собрание, которое одно лишь может и должно выразить державную волю русского народа о его дальнейшей судьбе. Я заявлял, что никогда не буду поддерживать ни одной политической комбинации, которая имеет целью восстановление дома Романовых, считал, что эта династия в лице ее последних представителей сыграла роковую роль в жизни страны. Мне не было известно ни одной организации, которая бы стремилась к достижению тех же целей, во имя которых действовал я. Когда я выступил против министра-председателя, офицеры Штаба, узнав об этом, немедленно и точно исполняли мои приказания. Приняв на себя такую ответственность, я не допускал даже и мысли, чтобы кто-нибудь не исполнил моих приказаний. Мотивы моего выступления и последовательность развития его видны из приказов моих за №№ 897 и 900, отданных мной 28 и 29 августа, и из обращений к народу и казакам (Приложения за №№ XX-XXIV)
Бывшего командующего войсками Московского военного округа полковника, ныне генерал-майора, Верховского я видел 26 августа. Он был приглашен в Ставку для обсуждения вопроса о сокращении численности армий. В разговоре с ним я коснулся вопроса об установлении в стране диктатуры как неизбежного следствия тяжелого положения страны и возможных результатов такой меры. Генерал-майор Верховский высказался, что, по его мнению, установление единоличной диктатуры могло бы вызвать большие потрясения в стране, диктатура же коллективная могла бы быть осуществлена с меньшими потрясениями. В беседе нашей ничего конкретного — ни имен, ни времени — не указывалось. Я просил генерал-майора Верховского остаться в Ставке еще на следующий день, имея намерение переговорить с ним по вопросам, разрабатываемым в Штабе, но ввиду его заявления, что он должен спешить в Москву, я распростился с ним.
С генералом Калединым мы старые боевые товарищи. Мы оба, командуя дивизиями, бились рядом в боях под Львовом; в мае этого года я принял после него VIII армию. Как старый боевой офицер, с болью в сердце смотрящий на развал нашей некогда могучей армии, и как казак по рождению, я с глубоким сочувствием отношусь к генералу Каледину — этому рыцарю нашего казачества. Незадолго перед Московским совещанием председатель Совета Союза казачьих войск, войсковой старшина Дутов, приезжавший ко мне в Ставку по делам Союза, просил меня послать телеграмму генералу Каледину с предупреждением, что его собираются арестовать в Москве во время Совещания. Послана ли была такая телеграмма, я не помню, но заметка о просьбе войскового старшины Дутова сохранилась на отрывном блокноте, найденном у меня в кабинете. С генералом Калединым я виделся 13 августа, когда генерал Каледин от имени казачества приветствовал меня по случаю приезда в г. Москву. Вечером того же дня он был у меня в вагоне, и мы беседовали с ним на темы о состоянии страны и армии и о содержании речей, с которыми мы предполагали выступить на Совещании. 29 августа с моим ординарцем B.C. Завойко я послал генералу Каледину письмо, в котором ориентировал его в положении дел и просил
1 Отсылка документа. Приложения см.: № 20 (приказ № 897) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 45 (см. приложение к сборнику №5 —т. 2); №21 (приказ №900) см.: Там же. Л. 46 (см. приложение к сборнику № 6 — т. 2); № 22 (обращение «По линиям железных дорог») см.: Там же. Л. 47; № 23 («Обращение к народу») см.: Там же. Л. 48 (см. приложение к сборнику № 3 — т. 2); № 24 («Воззвание к казакам») см.: Там же. Л. 49. См. приложение к сборнику № 4 — т. 2.
РАЗДЕЛ I
203
его со своей стороны оказать содействие в моем давлении на Временное правительство. Дошло ли это письмо, мне не известно. Ввиду получения мной от генерал-губернатора Финляндии сведений о тревожном положении в крае, 25 августа телеграммой за № 6314 я предложил генералу Каледину одну из Донских казачьих дивизий, формировавшихся в области и предназначавшихся к отправлению на Кавказский фронт, направить в Финляндию через Москву. 30 августа, после переговоров моих с генералом Алексеевым, распоряжение это было отменено телеграммой № 11766.
С членом 1-ой Государственной Думы А.Ф. Аладьиным раньше я не был знаком. 3 августа, когда я был в Петрограде, он прибыл из Англии и тотчас же приехал ко мне в вагон с приветом от главнокомандующего английскими войсками в действующей армии генерала Робертсона, которому представлялся перед своим отъездом в Россию. Разговор наш продолжался несколько минут и касался исключительно состояния и организации.английской армии, при которой А.Ф. Аладьин пробыл некоторое время. Второй раз я его видел в Москве во время Государственного совещания. Мы обменялись с ним нашими впечатлениями по поводу речей, произнесенных во время заседания. А.Ф. Аладьин показался мне человеком очень интересным, отлично ознакомленным с настроением политических кругов в России, Англии, Франции и Америки, почему я пригласил его навестить меня в Ставке. Он приехал ко мне 24 или 25 августа, в точности не помню, остался моим гостем и был застигнут событиями в Могилеве. Когда возник вопрос о возможности изменений в составе правительства, я интересовался его мнением о представителях наших крупных политических партий.
С B.C. Завойко я познакомился в апреле этого года в Петрограде. По имеющимся у меня сведениям, он несколько лет тому назад был предводителем дворянства Гайсинского уезда Подольской губернии, работал на нефтяных промыслах Нобеля в г. Баку и, по его рассказам, занимался исследованием горных богатств в Туркестане и Западной Сибири. В мае месяце он приехал в Черно-вицы и, зачислившись добровольцем в Дагестанский конный полк, остался при штабе армии в качестве личного при мне ординарца; отлично владеет пером. Поэтому я поручал ему составление тех приказов и тех бумаг, где требовался особенно сильный, художественный стиль. По моему приказанию и по моим указаниям им составлены: телеграмма к начальствующим лицам и обращение к народу, выпущенные мной 27 и 28 августа. Приказы за №№ 897 и 900, отданные 28 и 29 августа, были написаны по моему приказанию и по моим указаниям в Штабе, а воззвание к казакам составлено лично мной. Со штабс-капитаном Филоненко я впервые познакомился в мае настоящего года. Он прибыл в VIII армию, которой я командовал, в качестве комиссара Временного правительства. В июне, во время подготовки армии к наступлению, он проявил много уменья, энергии, настойчивости и решительности в деле согласования работы командного состава с комитетами и при водворении порядка в частях, в которых обозначилось резкое нарушение дисциплины и порядка, а в боях во время Станиславского прорыва77, принимая непосредственное участие в боевых действиях войск, проявил много личного мужества и воинской доблести. С назначением моим главнокомандующим Юго-Западным фронтом штабс-капитан Филоненко был назначен фронтовым комиссаром, а затем комиссаром Временного правительства при Верховном главнокомандующем. Он был открытым сторонником проведения твердых и решительных мер в деле оздоровления армии и страны, пользовался моим полным доверием и был посвящен в мои пожелания и предположения относительно необходимых изменений в со-
204
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
ставе Временного правительства, изменений, которые, по моему мнению, могли обеспечить стране власть твердую, работоспособную и честную.
К некоторым из моих сотрудников по Штабу, и в частности к генералам Лукомскому и Тихменеву, штабс-капитан Филоненко относился с недоверием и даже пытался подготовить почву для удаления генералов Лукомского и Тихменева из Ставки, но я этому решительно воспротивился, считая, что право и ответственность за выбор помощников должны лежать всецело на начальнике и слаженность работы в штабах, особенно в высших, несравненно важнее, чем принадлежность к каким-либо политическим партиям. Штабс-капитан Филоненко неоднократно докладывал мне, что деятельность Главного комитета Союза офицеров армии и флота внушает опасение и другим комиссарам. Поэтому я согласился на перевод Главного комитета в Москву и в этом направлении дал 21—22 августа указание председателю Комитета подполковнику Новосильцеву. 27 августа штабс-капитан Филоненко доложил мне, что он предполагает отправиться немедленно в Петроград. Находя, что присутствие его в Ставке, ввиду еще не выяснившегося положения в вопросе о сдаче мной должности Верховного главнокомандующего, представляется мне более полезным для дела и, кроме того, имея сведения, что против штабс-капитана Филоненко существует большое возбуждение в офицерских кругах, я предложил ему остаться в г. Могилеве или отложить свой отъезд до 28 августа, заявив, что ему 27 августа не будет предоставлено ни места в вагоне, ни автомобиля. Штабс-капитан Филоненко доложил мне, что он получил приказание ехать в Петроград и желал бы получить удостоверение, что он не исполнил этого приказания не по своей вине. Тогда я послал телеграмму управляющему Военным министерством, что штабс-капитан Филоненко задержан мной. Никакому аресту штабс-капитан Филоненко не подвергался, а в ночь с 27 на 28 августа ему для следования в Петроград был предоставлен экстренный поезд. Помощник комиссара г. Фонвизин был задержан вследствие неправильно понятого дежурным офицером приказания. Как только мне было доложено о задержании г. Фонвизина, я пригласил его немедленно к себе, приказал освободить его и вернуть отобранный у него револьвер.
Приложения:1
1. Копия телеграммы генерала Корнилова на имя главковерха от 8 июля 1917 г. за № 3733.
2. Копия телеграммы генерала Корнилова на имя министра-председателя от 11 июля 1917 г. за №3911.
3. Копия телеграммы генерала Корнилова на имя главковерха от 15 июля 1917 г. за № 4254.
4. Копия телеграммы генерала Корнилова на имя председателя Совета Министров от 19 июля 1917 г. за № 4424.
5. Копия телеграммы генерала Корнилова на имя военного министра от 20 июля 1917 г. за № 4459.
6. Копия телеграммы генерала Корнилова на имя Кабинета военмина от 20 июля 1917 г. за №4459.
7. Копия резолюции Соединенного собрания центральных руководящих органов. 31 июля 1917 г.
8. Выписка из протокола заседания конференции Союза Георгиевских кавалеров от 7 августа 1917 г.
1 Все нижеперечисленные приложения см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 15-49. Отсылки см. ранее в примечаниях и комментариях.
РАЗДЕЛ I
205
9. Резолюция Совета Союза казачьих войск от 6 августа 1917 г.
10. Выписка из протокола заседания конференции Союза Георгиевских кавалеров от 7 августа 1917 г.
11. Телеграмма председателя Совещания общественных деятелей г. Родзянко на имя генерала Корнилова от 9 августа 1917 г.
12. Выдержка из разговора с Г.Савинковым от 27августа 1917г. в 5час. 50 м. дня по прямому телеграфному проводу Могилев — Петроград.
13. Протокол пребывания управляющего Военным министерством Савинкова в гор. Могилеве 24 и 25 августа 1917 г. и касающийся разговоров Верховного главнокомандующего генерала Корнилова с ним и с другими лицами по вопросу, касающемуся ближайших событий, подписанный генералом от инфантерии Корниловым, генерал-лейтенантом Лукомским и генерал-майором Романовским.
14. История переговоров с бывшим обер-прокурором Святейшего Синода Владимиром Львовым, подписанная членом 1-ой Государственной Думы А. Ала-дьиным.
15. См. приложение № 12.
16. Разговор по прямому телеграфному проводу между генералом Корниловым и г. Керенским.
17. Копия телеграммы генерала Лукомского от 27 августа 1917 г. за № 6406 на имя министра-председателя.
18. Копии телеграмм генерала Клембовского от 28 августа 1917 г. за № 574А на имя военного министра; генерала Балуева от 28 августа 1917 г. за № 10459 на имя военного министра; генерала Щербачева от 28 августа за № 493 на имя военного министра и генерала Деникина от 27 августа 1917 г. за № 145 на имя министра-председателя.
19. Справка о времени перевозки Кавказской туземной дивизии из VII армии 3-го конного корпуса, 45-ой пех[отной] дивизии, двух пехотных дивизий, 14-ой кав[алерийской] дивизии, формировании Петроградской армии, о согласии правительства на передачу в подчинение главковерха Петроградского военного округа, о разоружении кр[епости] Кронштадт, отправлении одной Донской каз[ачьей] див[изии].
20. Приказ Верховного главнокомандующего от 28 августа № 897.
21. Приказ Верховного главнокомандующего от 29 августа № 900.
22. Телеграмма генерала Корнилова по линиям железных дорог всем начальствующим лицам от 27 августа 1917 г.
23. Обращение к народу Верховного главнокомандующего генерала Корнилова от 28 августа 1917 г.
24. Воззвание к казакам Верховного главнокомандующего генерала Корнилова от 28 августа 1917 г.
Генерал от инфантерии КОРНИЛОВ
Председатель комиссии ШАБЛОВСКИЙ
Члены комиссии: полковник УКРАИНЦЕВ Н. КОЛОКОЛОВ полковник РАУПАХ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 14. Л. 1-14. Подлинник. Машинопись.
Опубл.: Генерал Л. Г. Корнилов перед Чрезвычайной комиссией Временного правительства (публ. подготовлена Г.З.Иоффе) // Кентавр. 1995. №5. С. 105-120; №6. С. 101-113; Katkow G. The Kornilov Affair. London, 1980.
206
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
№33
Протокол допроса Верховного главнокомандующего Л.Г. Корнилова
24 сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 24 дня члены Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове и других допрашивали нижепоименованного. Генерал Корнилов, показываю дополнительно:
Предъявляемое вами мне письмо от 30 августа на имя Крымова78 написано мною лично. По содержанию его на ваши вопросы отвечаю: под организациями, упоминаемыми в письме, я разумею офицеров, отправившихся в Петроград, ранее вызванных для обучения бомбометанию, а затем командированных в Петроград для того, чтобы их всех в полки Петроградского гарнизона и удержать последних от содействия большевикам. Генералу Каледину было отправлено два письма однородного содержания с двумя гонцами — с Завойко и каким-нибудь офицером, которого я приказал назначить. Участь обоих писем мне не известна. Письма через Завойко в Асхабад не посылал. Упоминаемая в письме инструкция заключалась в решительном подавлении большевиков, арест Советов, если они поддержат это движение, разоружение рабочих и упразднение Кронштадта. Никаких действий, направленных против Bp. правительства, в инструкции не указывалось. Содержание инструкции было известно Савинкову. Письмом к Крымову я предлагал ему действовать как в том случае, если бы движение большевиков возникло. Письмо это я приказал отправить с кем-нибудь из офицеров. С кем оно было отправлено, не знаю наверное.
С генералом Калединым я два раза пытался говорить по прямому проводу, но оба раза неудачно, кто-то в пути перебивал. Посылались ли тогда же генералу Каледину телеграммы, не помню.
На ваш вопрос отвечаю: днем 26-го ко мне пришел кто-то из офицеров и сказал, что офицерам, отъезжающим в Петроград, нужно дать денег. Деньги нужно было выдать спешно, мне сказали, что достать их сейчас нельзя, я и выдал 5-6 тысяч рублей, бывших у меня в письменном столе, присланных мне для какой-то определенной цели и не переданных еще по назначению. Вечером с тем я приехал, чтобы расход этих денег был потом как-нибудь оформлен.
Относительно вызова казаков с Западного фронта для рекогносцировки Финского побережья я ничего точного показать не могу. Вероятно, у меня спросили разрешения послать, я и разрешил. Нужно сказать, что в это время мною было приказано всеми мерами усиливать оборону Ревельского района: реконструировать дороги, наметить позицию, предполагалось послать туда офицеров. Георгиевские кавалеры вызывались с фронта потому, что мною было приказано заменить ими в Георгиевском батальоне не раненых и тех, кто был скомпрометирован принятием денег во время выборов1.
23-го вечером, при обсуждении вопроса о выделении города Петрограда, я помню, что меня в мысли о невозможности выделения Петрограда поддерживал и Барановский, но в каких именно выражениях, не помню. Разговаривая с Савинковым о тех мероприятиях, которые должны были быть приняты в случае выступления большевиков, я ни минуты не сомневался, что Савинков говорит со мной по поручению Bp. правительства, в частности министра-председателя, что Савинков и подтвердил в разговоре со мной по прямому проводу 27 августа.
1 Так в тексте.
РАЗДЕЛ I
207
Когда 24 августа часов в 11 ко мне пришел Львов, то он сразу сказал, что он явился от Керенского с поручением. На мой вопрос, в чем дело, он сказал, что1 А.Ф. Керенский просит меня высказать мое мнение о положении страны и желает знать, что при создавшемся положении не следует ли ему уйти от власти, если же он может рассчитывать на мою поддержку, то он останется. При этом Львов мне сказал, что он уже однажды был посредником при организации власти Керенским. Затем Львов от имени того же Керенского мне предложил высказать мою программу. Содержание моего ответа Львову изложено в моем первом показании11, и из него видно, что я Bp. правительству никаких ультиматумов не предъявлял, а лишь высказывал мое мнение на поставленные вопросы Львовым от имени Керенского. Генерал Крымов двигался к Петрограду в качестве командира конного корпуса, будучи осведомлен, что в случае сформирования Петроградской армии, о чем шли сношения, он предназначается к назначению командующим ею. Савинков просил меня не посылать к Петрограду генерала Крымова и Туземной дивизии. Категорического обещания я ему не давал, а сказал: «Попробую».
Надписано: «что».
Прочитано Генерал КОРНИЛОВ
Председатель — Иосиф ШАБЛОВСКИЙ Полковник УКРАИНЦЕВ М. ГОЛЬДМАН-ЛИБЕР Полков[ник] РАУПАХ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 191-192 об. Подлинник. Рукопись.
Опубл.: Мартынов Е.Н. Корнилов. (Попытка государственного переворота). Л.: Изд Военной типографии Управления делами наркомвоенмор и РВС, 1927. С. 193—194.
№34
Протокол допроса министра путей сообщения А.В. Ливеровского
4 октября 1917 г.
Протокол допроса
1917 года октября 1 дня в гор. Петрограде член Чрезвычайной комиссии по делу о генер. Корнилове и др. допрашивал нижепоименованного, который на предложенные ему вопросы показал:
Я, министр путей сообщения, Александр Васильевич Ливеровский, 50 лет, православный, не судился, по делу показываю:
27 августа с [его] года, около двух часов дня, заместитель министра-председателя Н.ВШ. Некрасов вызвал меня в Зимний дворец и сообщил, что министр путей сообщения Юренев пост свой покидает и управление министерством поручает мне. Там же в Зимнем дворце я получил письмо А.Ф. Керенского, содержание которого воспроизвожу по памяти. В нем было три пункта: 1) дать экстренный поезд генер. Алексееву для проезда в Петроград, 2) не исполнять
I Слово «что» вписано над строкой.
II Показание Л.Г. Корнилова от 2-5 сентября см. документ № 32 — т. 2.
III Инициалы «Н.В.» вписаны над зачеркнутыми «В.Н.».
208_ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
№35
Протокол допроса судебным следователем Петроградского ^
окружного суда Шульцем члена Государственной Думы В.Н. Львова
27 августа 1917 г.
Протокол допроса
1917 года августа 27-го дня судебный следователь Петроградского окружного суда 16-го участка гор. Петрограда в помещении Зимнего дворца допрашивал нижепоименованного в качестве свидетеля с соблюдением 443 и 722 ст.80 Уст[ава] уголовного] судопроизводства], и он показал:
Я, Владимир Николаевич Львов, 45 лет, православный, член Государственной Думы, живу в г. Петрограде по Захарьевской ул., д. № 7, кв. 2.
Приступая к даче показания, я раньше всего считаю нужным указать на мотивы моих действий в настоящем случае, потому что может вполне правильно возникнуть вопрос, почему я ввязался в дело и взялся за поручения, совершенно меня не касающиеся и которым лично я совершенно не сочувствую. В этом случае мною руководило то горячее чувство дружбы и преданности к Александру
1 Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над зачеркнутым: «мне не сообщалось». " Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над зачеркнутым: «определенных указаний от них не получал». 111 Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над зачеркнутым: «мне известно».
распоряжений генер. Корнилова, относящихся к передвижению войск, и 3) задержать идущие в Петроград эшелоны. Я поехал в министерство, где и сделал соответствующие распоряжения. Вечером я получил с некоторых линий уведомления, что часть эшелонов продолжает движение без путевых, заставляя машинистов вести поезда под угрозой. Сколько именно эшелонов отказывались остановиться и силой продолжали идти, <я не помню>!. На докладе об этом А.Ф. Керенскому и Н.В. Некрасову я <получил лишь указания эшелоны задерживать^1, а ночью сам предложил им разобрать пути и загромоздить линии вагонами с принятием всех мер для предотвращения крушения. Получив согласие на принятие этих мер, я сделал соответствующие распоряжения, и пути около Семрино, Преображенской и Ямбурга были разобраны. Около Семрино войска остановились у самых заграждений, а у Преображенской и Ямбурга за один перегон. Таким образом, движение войск было остановлено в ночь с 27 на 28 августа. Насколько <я помню>ш, попыток к восстановлению испорченной части пути войсками не делалось.
Больше ничего по делу я показать не могу. Прочитано.
Зачеркнуто: «В.Н.», «мне не сообщалось», «определенных указаний от них не получал», «мне известно».
Надписано: «Н.В.», «я не помню», «получил лишь указания эшелоны задерживать», «я помню».
Министр путей сообщения А. ЛИВЕРОВСКИЙ Член Комиссии полков[ник] РАУПАХ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 17-18. Подлинник. Рукопись; Д. 6. Л. 1. Копия. Машинопись.
РАЗДЕЛ I
209
Федоровичу Керенскому как гражданину и человеку, которые я к нему питаю и благодаря которым я никогда не мог оставаться равнодушным, когда вопрос касался его личности и политической деятельности.
После Московского Государственного совещания для меня стало ясно, что политический фундамент А.Ф. Керенского основан довольно шатко благодаря коренному разногласию двух общественных слоев русского государства; с другой стороны, в Москве, кажется, от Аладьина, по слухам из Ставки Верховного главнокомандующего я узнал, что при наступлении большевиков нынешнее Временное правительство никем поддержано не будет. О таком грозном положении для Временного правительства я решил немедленно осведомить А.Ф. Керенского и со своей стороны хотел принять возможные меры, чтобы поставить правительство в более нормальные условия. Поэтому, приехав в Петроград и сообщив А.Ф. Керенскому о полученных мною сведениях, я при свидании моем с ним прямо вырвал у А.Ф. Керенского дозволение обратиться к различным общественным силам страны с целью сформирования более крепкого кабинета на общенародных основаниях. Для этого я даже намеревался обратиться к партиям правее кадетов. По возвращении в Москву после свидания с А.Ф. Керенским я ни с кем из общественных деятелей не видался и не говорил, а лишь просил моего брата Николая Николаевича Львова побеседовать на эту тему с различными представителями общества, сообщив брату, что я имею на это дозволение А.Ф. Керенского. Затем я решил познакомиться лично с настроением Ставки и решил туда отправиться. В гостинице «Националы» в г. Москве я встретился с бывшим чиновником особых поручений при Кривошеине, глав-ноуполномоченном Красного Креста Добрынским, который постоянно ездит в Ставку, и мы с ним вместе выехали в Ставку 24-го августа, каждый по своему делу, хотя я говорил Добрынскому о цели моей поездки. Верховный главнокомандующий генерал Корнилов принял меня в Ставке вечером у себя, и, когда я первым делом осведомился у него, каково будет отношение войск в случае нового выступления большевиков, генерал Корнилов категорически меня успокоил, что Временное правительство, конечно, будет поддержано войсками. После этого я сказал генералу Корнилову, что имею дозволение А.Ф. Керенского представить ему определенную программу и требования различных общественных групп, и спросил его, какие его требования, на что генерал Корнилов просил меня зайти к нему завтра, 25 августа, в 10 часов утра. Это свидание и разговор с генералом Корниловым происходил у меня с глазу на глаз. Когда я утром 25 августа пришел к генералу Корнилову, он сразу заявил мне, что ввиду того, что по точно имеющимся у него сведениям большевики между 27 августа и 1 сентября намерены произвести восстание, свергнуть Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов, захватить в свои руки власть, передать немцам Балтийский флот и заключить сепаратный мир, оповестить затем войска о состоявшемся мире; что Петроград они хотят обратить в кашу, и ввиду общей разрухи в стране он, Корнилов, поручает мне передать председателю Временного правительства А.Ф. Керенскому о необходимости немедленного объявления в г. Петрограде военного положения и передачи всей военной и гражданской власти в руки Верховного главнокомандующего, не настаивая, однако, на себе как на Верховном главнокомандующем: это заявление генерала Корнилова настолько меня поразило, что, когда он сказал о передаче всей военной и гражданской власти Верховному главнокомандующему, я его даже переспросил по поводу выражения его «гражданской» власти. В дальнейшем разговоре моем с генералом Корниловым, который продолжался довольно долго и велся мною с ним с глазу на глаз, генерал Корнилов, между прочим, сказал,
210__ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
I Далее зачеркнуто «его».
II Записку B.C. Завойко с фамилиями кандидатов в состав нового правительства см.: ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 47. Л. 8.
III Фамилия «Завойко» вписана над зачеркнутой: «Добрынским».
что портфель министра юстиции он предлагает А.Ф. Керенскому, а когда я1 переспросил генерала Корнилова: «Так портфель министра юстиции Керенскому?», в кабинет Корнилова вошел прапорщик или вольноопределяющийся Завойко и развязным тоном заявил, что Керенский на пост министра юстиции не годится, а что ему можно предоставить только пост заместителя председателя министра. В общем, я вынес такое впечатление, что генерал Корнилов в отношении политики находится всецело под влиянием Завойко, и последний вертит генералом Корниловым, как хочет. Под конец разговора я спросил генерала Корнилова о дошедшем до меня слухе, будто при наступлении большевиков Временное правительство не найдет нигде поддержки, и генерал Корнилов подтвердил мне это и сказал, что лично для Керенского и Савинкова положение настолько угрожающее для их жизни, что он, генерал Корнилов, нигде, как только под своей личной охраной у себя, не может ручаться за их жизнь. Проводил меня к генералу Корнилову Добрынский, который в Ставке как свой человек, и он ожидал окончания моего разговора с генералом Корниловым. От генерала Корнилова мы с Добрынским пошли завтракать с Завойко, у которого был еще какой-то неизвестный мне агроном, и тогда Завойко писал на клочке бумаги список тех министров, которые должны войти в новый кабинет". Записанные Завойкой111 имена не заключали ни одного видного и известного общественного деятеля, а, насколько я помню, министром внутренних дел намечался Филоненко, министром иностранных дел — А. Задоин, министром финансов — сам Завойко, других имен я не помню, так как это были имена неизвестных каких-то авантюристов. Когда я затем передал после завтрака Добрынскому мой разговор с генералом Корниловым, мы оба пришли к несомненному убеждению, что Завойко — авантюрист, не имеющий связи ни с какими общественными группами, и вертит генералом Корниловым, как хочет, и нас ужасала та возможность гибели и полного крушения России, которые наступят в случае осуществления предполагаемой диктатуры генерала Корнилова. Поэтому как я, так и Добрынский пришли к убеждению, что единственное средство предотвратить такое несчастье, собрать в гор. Москве совещание видных общественных деятелей и послать их в Ставку образумить генерала Корнилова, вылить на него, так сказать, ушат холодной воды, для чего Добрынский и хотел ехать в г. Москву, а я поспешил в гор. Петроград предупредить А.Ф. Керенского о грозящей ему опасности, так как под влиянием сообщенного мне Верховным главнокомандующим генералом Корниловым я был уверен в действительности всего того, что, по словам Корнилова, имело произойти в Петрограде, и находился как бы под гипнозом. Поэтому, когда А.Ф. Керенский доказывал всю несуразность предпосылок, на которых основано предложение генерала Корнилова, переданное мною, я даже обиделся на А.Ф. Керенского, как он мог подумать, что Верховный главнокомандующий может основываться на непроверенных сведениях. Я, со своей стороны, всеми силами старался отговорить А.Ф. Керенского от поездки в Ставку, я не только не настаивал на его поездке и уговаривал А.Ф. Керенского согласиться на предложение генерала Корнилова для спасения жизни членов Временного правительства и главным образом А.Ф. Керенского. Из г. Петрограда после разговора с А.Ф. Керенским я предпо-
РАЗДЕЛ I
211
лагал ехать в г. Москву, а затем к себе в деревню, доказательством чего служат представляемые мною железнодорожные билеты на 26 августа в Москву1, и в Ставку я вовсе не намеревался возвращаться. Телеграмма, присланная мне сюда Добрынским81, очевидно, относится к предполагавшемуся нами созыву Совещания общественных деятелей для успокоения умов в Ставке, и главным образом генерала Корнилова. Никаких разговоров о Казачьем союзе82 или иной воинской части, которые поддержали бы объявление диктатуры генерала Корнилова, ни с самим Корниловым, ни с Завойко у меня не было. Я смотрю на всю затею Завойко и К° как на авантюристическую и пришел в ужас, увидев, что вокруг такого ответственного лица, как Верховный главнокомандующий, группируются подобные авантюристы. А.Ф. Керенский вел разговор с генералом Корниловым, хотя один и от моего имени, но с моего ведома и уполномочия, а потом прочел мне телеграфную ленту этого своего разговора. Предъявляемая Вами мне записка с требованиями генерала Корнилова написана и подписана мною собственноручно. Я припоминаю, что у меня осталась записка с написанными собственноручно Завойко именами предполагавшихся министров, которую я Вам и представляю, я категорически удостоверяю, что упоминающиеся в этой записке имена некоторых видных общественных деятелей внесены Завойко самовольно, и лица эти никакого отношения к Завойко не имеют; это чисто авантюристическая затея Завойко. Добавляю, предложение генерала Корнилова я не передавал А.Ф. Керенскому в ультимативной форме, а говорил, что я свое дело сделал, передал поручение, и от Временного правительства зависит, принять эти условия или отвергнуть, или же уволить генерала Корнилова. Сам же я настолько доверял сведениям, сообщенным мне генералом Корниловым, что находил необходимым, чтобы предложения генерала Корнилова обсуждались бы Временным правительством как серьезное предложение Верховного главнокомандующего; что же касается до моего личного11 предложения о выходе из тяжелого положения для страны, то я не думал вовсе о диктатуре, а находил средство для этого в образовании нового «народного» кабинета как более широкой базы для поддержки Временного правительства. В разговоре со мной генерал Корнилов настаивал на необходимости приезда к нему в Ставку А.Ф. Керенского и Савинкова не позже 27 августа, так как в этот день, по его сведениям, должны были начаться беспорядки, и просил меня передать это А.Ф. Керенскому категорически. Более ничего добавить не имею.
Показание прочитано. На четвертой странице протокола зачеркнуто «Добрынским» и надписано «Завойкой», на 7-ой странице надписано «личного».
В. ЛЬВОВ
Судебный следователь ШУЛЬЦ
Товарищ прокурора Петроградской судебной палаты ПОВОЛОЦКИЙ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 6-9. Подлинник. Рукопись; Д. 4. Л. 6-8 об. Заверенная копия. Машинопись; Д. 16. Л. 1-4. Копия. Машинопись.
1 Железнодорожные билеты В.Н.Львова см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 47. Л.4, 5. п Слово «личного» вписано над строкой.
212
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
№36
Протокол допроса дежурным судебным следователем Петроградского окружного суда Цветковым члена Государственной Думы В.Н. Львова
30 августа™ 1917 г.
Протокол
1917 года августа 30 дня дежурный судебный следователь Петроградского окружного суда в здании Зимнего дворца допрашивал нижепоименованного в качестве свидетеля с соблюдением 443 и 722 ст. Уст[ава] уголовного] судопроизводства], и он показал дополнительно:
Владимир Николаевич Львов (л. д.'6)
Вскоре после Московского совещания в Москве от Ивана Александровича Добрынского я услышал, что в Ставке будет происходить какое-то совещание; возможно, что на совещании, хотя в этом я не уверен, должен был присутствовать и Добрынский. Будучи человеком, не принимающим участия в политической жизни страны и несведущим в политических вопросах, он спросил мое мнение о политическом моменте, говоря, что в Ставке крайне озлоблены против Керенского как председателя Временного правительства. Зная хорошо Керенского как политического деятеля и считая нападки на него неосновательными, я высказал свое мнение в защиту его; при этом я заметил, что было бы полезно и отвечало бы государственным интересам реформирование кабинета Керенского с привлечением в его состав более широких слоев общества. 22-го сего августа я вновь встретился с Добрынский, который зашел ко мне в номер «Национальной» гостиницы, где проживал Добрынский и где я останавливался во время приездов в Москву. Во время нашего разговора Добрынский сказал, что в Ставке готовится переворот в смысле объявления Корнилова диктатором, но на совещании, которое там происходило, Добрынский защищал те положения, которые я ему высказал при первом нашем разговоре, и что эти мысли одержали верх. Кто был на этом совещании, Добрынский мне не говорил, и мне это не известно. В тот же день Добрынский познакомил меня с Аладьиным, с которым зашел ко мне. Тут я узнал от Аладьина, что в случае выступления большевиков правительство нигде не встретит поддержки. После этих разговоров по личной инициативе я поехал к Керенскому, у которого был 23 августа в 6 часов вечера и которому изложил необходимость, ввиду серьезности момента и шаткости опоры Временного правительства, преобразоваться на более широких основах, так как я узнал о происходившем в Ставке совещании и вообще о настроении широких общественных кругов, то я, говоря о необходимости реформировать кабинет, излагал это не как мое личное мнение, но как мнение общественных групп. Я, несмотря на первоначальное нежелание Керенского, настаивал, чтобы он не отклонял моего предложения вести переговоры с общественными группами. В конце разговора Керенский сказал, что он может вести переговоры, только зная определенные программы и требования и те группы, от которых таковые исходят. Считая, что после этого разговора я вправе вступить в переговоры с различными общественными группами, я в тот же день уехал в Москву, где и сообщил о разговоре с Керенским своему брату Н.Н. Львову. При встрече с Добрынским я рассказал ему о моей беседе с
1 Л. д. — лист дела.
РАЗДЕЛ I
213
Керенским, о том же я сказал Аладьину, который при этом заметил мне: «Слава Богу, мы, кажется, избегли крови». От Добрынского я узнал, что настроение в Ставке за это время круто изменилось и там что-то затевается, и моя мирная точка зрения провалилась. Только под влиянием этого разговора, желая узнать, что готовится в Ставке, а также надеясь внести умиротворение, я решил немедленно отправиться в Ставку вместе с Добрынским, так как сам я в Ставке никого не знал; Корнилова же я видел только во Временном правительстве и до поездки в Ставку ни по государственным, ни по иным делам с ним никогда не беседовал. По приезде в Ставку я остановился в гостинице Союза офицеров в одном номере с казачьим офицером Родионовым, имя и отчество которого я не знаю; на погонах у него была одна продольная черта, как в пехоте у капитана. Неожиданно для себя от этого офицера я узнал: 1) что Верховный главнокомандующий подписал смертный приговор Керенскому; 2) что у Корнилова готов манифест, и, следовательно, готовится что-то необычайное. К словам офицера я отнесся с недоверием и потому взял горячо под защиту Керенского, говоря, что все нападки на него несправедливы и что он вьщающий-ся государственный деятель, что Корнилов не Наполеон и не имеет никаких данных, чтобы стать таковым. Когда офицер узнал о моих личных отношениях к Керенскому, то начал относиться ко мне подозрительно и на мою просьбу достать мне билет для выезда из Ставки ответил категорическим отказом, благодаря чему у меня явилось убеждение, что меня хотят задержать. В тот же вечер я был у Корнилова; подробности беседы я не помню, но общий характер ее был таков, что я вернулся совершенно успокоенным и сказал разгоряченному офицеру Родионову1, что не понимаю его состояния, так как Верховный главнокомандующий настроен совершенно иначе. В разговоре со мной Корнилов высказал, что Временное правительство всегда может надеяться на поддержку. Во время беседы с Корниловым я просил его высказать свою определенную программу и требования, так как имею дозволение Керенского узнать настроение общественных групп. На это Корнилов попросил меня зайти на следующий день к 10 часам утра. Когда на другой день я к нему явился, то он изложил мне следующие свои требования: 1) объявление на военном положении гор. Петрограда; 2) передача всей военной и гражданской власти Верховному главнокомандующему, безразлично, кто бы таковым ни был. По второму пункту Корнилов добавил, что возможно и совмещение верховного командования с председательствованием во Временном правительстве. Далее он говорил, что армейские комитеты должны остаться, но необходимо их ввести в законные рамки, что он не враг, а друг народа, высказывал свои демократические убеждения, говорил, что передача всей власти Верховному главнокомандующему должна быть временною, до Учредительного собрания, что все это необходимо ввиду чрезвычайно тревожного времени для спасения России, что положение таково: Рига взята, опасность угрожает Петрограду, Румыния может быть отрезана от России, в довершение всего он, на основании точных данных, имеет сведения о восстании большевиков между 27 августа и 1 сентября, что во время этого восстания произойдет невероятная каша, что в Петрограде имеются большевистские войска, советские войска, правительственные войска, что все это сцепится и будет невероятный хаос, в котором правительство не будет иметь никакой защиты, что, кроме того, за жизнь Керенского и Савинкова он не ручается нигде в России, что поэтому он просит их приехать в Ставку не позднее
1 Фамилия «Родионову» вписана над строкой.
214
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
27 августа, где они найдут себе защиту под личною его охраной, и что он предлагает им: Керенскому — портфель министра юстиции, а Савинкову — портфель военного и морского министра. Тронутый демократическими убеждениями Корнилова, его, казалось мне, глубокою искренностью и участием к Керенскому, я сказал ему: «Ну, уж, если кому занимать такой выдающийся пост, то, конечно, Вам как имеющему благородное сердце». В этот момент разговора вошел Завойко, которому я и передал желание Корнилова, чтобы Керенский занимал пост министра юстиции, на что Завойко, самоуверенно подойдя к Корнилову, сказал: «Нет, нет, пусть Керенский будет заместителем председателя». Тут же я сказал Корнилову, что, если он желает, чтобы я выехал сегодня, то пусть он сам прикажет мне выдать билет, потому что в получении билета мне было отказано. Приказание о выдаче билета Корнилов сделал Завойко, для чего последний лично выехал со мною на вокзал. В разговоре Корнилов мне не говорил, что в случае отказа в удовлетворении его требований он прибегнет к вооруженной силе. Я более точно вспоминаю, что когда вошел Завойко, то не я осведомил его о желании Корнилова назначить Керенского министром юстиции, а он сам услышал об этом фразу, произнесенную Корниловым или мною, и вмешался в наш разговор. С Завойко я познакомился только тут и ранее его не знал; представился мне Завойко в 10 час. утра в этот день, когда я шел к Корнилову. В разговоре со мною Корнилов говорил лишь о Керенском и Савинкове как о будущих министрах и более никого в качестве кандидатов в министры не называл. После окончания разговора с Корниловым Завойко пригласил меня к себе завтракать и там, взяв лист бумаги, собственноручно наметил список министров корниловского кабинета. Из этого списка я ясно увидел, в какую авантюру сам Корнилов, или, вернее, под влиянием своих приближенных, безумно шел. На вокзале, когда я уезжал, то, удивляясь, почему, идя против Керенского, все же включают его в состав будущего кабинета, я спросил Завойко, какие основания включения Керенского в кабинет, на что Завойко ответил: «Это нужно для солдат, мы делаем это для видимости, а через десять дней мы все равно с ним разделаемся». Тут я понял, с какими господами я имел дело, когда же ко мне подбежал после ухода Завойко Добрынский и с ужасом передавал, что с поездом должен приехать Терещенко, которого1 собираются, по словам Завойко, переданным мне Добрынским, «ухлопать», то мы решили дождаться Терещенко и его предупредить, но поезда наши разошлись. Тогда мы приняли с Добрынским то решение, о котором я говорил в первом показании". Кроме личного разговора с Корниловым, я ни на каких совещаниях в Ставке или заседаниях каких-либо организаций не был и об отношении Союза офицеров или иных комитетов к плану Корнилова объявить себя диктатором мне решительно ничего не известно. Требования Корнилова я изложил Керенскому по просьбе Корнилова, считая себя только пере-даточною инстанциею. Подробности этого разговора с Керенским мною даны уже в первом показании. Настаивая на докладе Керенским требований Корнилова Временному правительству, я не настаивал на поездке Керенского в Ставку и даже отговорил его от этого, когда он выражал желание поехать туда вместе со мною; говорил я об этом в автомобиле, в присутствии Вырубова. Делал я это, потому что подозревал, что в Ставке замышляется что-то неладное. При отъезде на вокзале Завойко сказал мне: «Итак, не забудьте, что от Временного
I Далее зачеркнуто: «они».
II Протокол допроса В.Н. Львова от 27 августа см. документ № 35 — т. 2.
РАЗДЕЛ I
215
правительства требуются три акта: 1) введение военного положения в Петрограде; 2) передача всей военной и гражданской власти Верховному главнокомандующему и 3) отставка всех министров с передачею управления министерствами товарищам их впредь до образования нового кабинета Верховным главнокомандующим. Завойко мне точно формулировал те требования, о которых у меня шла речь во время разговора с Корниловым и которые я изложил на бумаге Керенскому. Я ни с кем из Штаба Верховного главнокомандующего не виделся. Добрынский, о котором я говорю, никакого участия в планах Корнилова не принимал и, как и я, пришел в ужас от того, что мы увидели в Ставке. Офицера Родионова я ранее никогда не знал и случайно остановился с ним вместе за неимением свободных номеров. Когда я был в Ставке, то я не видел там Аладьина, равным образом не видел никого из общественных деятелей. Более показать ничего не имею.
Показание мне прочитано и с моих слов записано правильно. Надписано «Родионову», зачеркнуто «они».
В. ЛЬВОВ
И. д. судебного следователя1
Товарищ прокурора Судебной палаты ПОВОЛОЦКИЙ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 11-14 об. Подлинник. Рукопись Д. 4. Л. 9-11 об. Заверенная копия. Машинопись; Д. 16. Л. 5-8. Копия. Машинопись.
№37
Показание члена Государственной Думы В.Н. Львова
14 сентября 1917 г.
Протокол
14 сентября 1917г. Чрезвычайная комиссия по расследованию действий ген. Корнилова и др. производила допрос нижепоименованного в дополнение к данным ранее показаниям, и он объяснил.
Владимир Николаевич Львов, дополнительно.
12 августа сего года я приехал в Москву для участия в Государственном совещании и Церковном Соборе, в коих я и заседал в обоих на правах их членов. Я остановился в гост[инице] «Националь», где я имею обыкновение всегда останавливаться.
16 или 17 августа заходит ко мне в номер Иван Александрович Добрынский, уполномоченный Красного Креста, который случайно остановился в той же гостинице. Добрынского я не видал несколько лет и знаком был с ним как с дельным чиновником Министерства земледелия, которому я хотел поручить исследование добычи нефти у себя в имении. Зайдя в мой номер, он сказал мне, что обращается ко мне как к единственному крупному общественному деятелю, которого он знает, ввиду затруднительного своего положения. Дело в том, что он выезжает в Ставку, куда едет в первый раз, на какое-то политичес-
1 Подпись неразоборчива. Возможно, «Цветков».
216
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
кое совещание, что он в политике плохо разбирается и просит сказать ему, что теперь в политике происходит. Причем он прибавил, что в армии к Керенскому относятся отрицательно и поговаривают о диктатуре Корнилова. Я счел своею обязанностью заступиться за Керенского и вместе с тем объяснить ему, что дело вовсе не в диктатуре, а в том, чтобы сохранить доброе согласие между Керенским как военным министром, Корниловым как Верховным главнокомандующим и Савинковым как управляющим Военным министерством, что это доброе согласие необходимо для гармоничных распоряжений на фронте и в тылу. А что касается до организации Временного правительства, то, по моему мнению, необходима реконструкция его в смысле расширения базы его в виде привлечения представителей торгово-промышленного класса. Это даст большую устойчивость правительству, так как Московское совещание показало, что без привлечения представителей широких общественных слоев общество слишком резко раскалывается на две половины. Добрынский уехал.
Через несколько дней, в то время, как я оставался в Москве для занятий на Соборе, появляется в моем номере снова Добрынский; это было 20 августа вечером. Я попросил, ввиду позднего времени, зайти его на другой день. На другой день 21 августа он явился ко мне в номер и сказал мне, что он был в Ставке, где происходило секретное политическое совещание, на котором было намерение провозгласить Корнилова диктатором военной силою, намерение весьма определенное, но что он, Добрынский, удержал их от этого, говоря речь в том политическом духе, как воспринял ее от меня, т.е. в защиту Керенского и реорганизации правительства на широких народных основах. Я был очень рад такому неожиданному результату моих слов и принял решение немедленно ехать в Петроград, предупредить Керенского о грозящей опасности, тем более что, как выяснил из слов Аладьина или Добрынского, не помню, что в случае какого-либо выступления большевиков правительство не может рассчитывать ниоткуда получить себе помощи. С Аладьиным меня в этот же день познакомил Добрынский, говоря, что он играет какую-то видную роль в Ставке.
Я уехал в Петроград и 22 августа явился к Керенскому. Я изложил ему положение вещей, объяснил, что в случае нападения большевиков правительство беззащитно и что для придания ему силы необходимо пополнить его ряды представителями общественных групп, которые в нем не представлены, что это пополнение даст ему силу и устойчивость. Я убеждал его не отказываться от нащупывания почвы для переговоров. На что Керенский мне ответил, что для переговоров необходимы определенные требования и определенные программы, и не отклонил моего предложения посредничества для таковых переговоров. С тем я и уехал назад в Москву.
Приехавши в Москву, я тотчас вызвал к себе в гостиницу моего брата Николая Николаевича Львова и предложил ему начать переговоры с московскими общественными силами для выяснения, на каких условиях они войдут в состав Временного правительства, а затем по отъезде брата ко мне в номер зашли Добрынский с Аладьиным, и я им сказал, что поездка моя увенчалась успехом, что Керенский согласен говорить о реконструкции кабинета. На что мне Аладьин ответил: «Ну, слава Богу, мы, кажется, избегли крови», — и тут же написал на листе бумаги для памяти свои выводы из моих слов; это не были мои положения, но это были выводы Аладьина с моих слов. Но в этот же день я узнал от Добрынского, что из Ставки получены им тревожные вести, что опять там взяло верх течение в пользу объявления военной диктатуры, и я решил немедленно же ехать в Ставку, чтобы по возможности парализовать это движение, так как представлял его себе довольно внушительным.
РАЗДЕЛ I
217

No comments:

Post a Comment

Note: Only a member of this blog may post a comment.