Министр-председатель ответил, однако, что теперь никаких соглашений с ген. Корниловым быть не может. От министра иностранных] дел М.И. Терещенко я услышал, что уже послана телеграмма по всем линиям железных дорог о том, что ген. Корнилов изменил России и ее правительству и потому никакие приказания его по линии железных дорог не должны быть выполняемы. Автором этой телеграммы, разрушающей всякую возможность выяснить недоразумение и прийти к соглашению, был Н.В. Некрасов. Говорили, что от него уже исходили распоряжения о порче железных дорог, по которым двигались дивизии III конного корпуса, не останавливаясь перед производством крушения поездов.
В Зимнем дворце я был задержан до 7 ч. 15 м. утра. Там же в это время я узнал, что ген. Корнилов обратился с воззванием к русскому народу1, но текста этого воззвания я еще не читал.
Так как представлялось весьма вероятным, что в этом деле ген. Корнилов действовал по соглашению с некоторыми членами Временного правительства и что только в последние дни, 26 и 27 августа, это соглашение или было нарушено, или народилось какое-то недоразумение, в 3 часа дня 28 августа П.Н. Милюков и я отправились еще раз к министру-председателю, чтобы сделать еще попытку склонить его к командированию в Могилев нескольких членов правительства и П.Н. Милюкова для выяснения и соглашения или уже, в крайнем случае, к продолжению переговоров по аппарату Юза. Но в этом было решительно отказано. Никаких переговоров с ген. Корниловым после 26 августа и [в] ночь на 27-е число не велось/Вечером 28-го числа я узнал, что была решительно отклонена поездка в Могилев представителей Союза казачьих войск.
От ген. Корнилова ожидалось полное подчинение Временному правительству. Хотя распоряжением министра-председателя временное верховное командование было передано ген. Клембовскому, но последний фактически едва ли мог осуществить это распоряжение и телеграммою просил освободить его от возложенных обязанностей".
Начинался распад верховного управления: Временное правительство запретило исполнять какие бы то ни было распоряжения ген. Корнилова и приостановило все перевозки войск, совершаемые по соображениям стратегическим; ген. Клембовский ответил, что он не может взять на себя одновременное управление и своим фронтом, и всеми армиями, тем более оставаясь в Пскове. Главнокомандующие оставались без указаний свыше, тревожно спрашивали министра-председателя, чьи распоряжения они должны выполнять. Этим периодом распада власти мог воспользоваться противник.
Это побудило меня принять утром 30 августа предложение вступить в должность начальника Штаба Верховного главнокомандующего. Верховное командование принимал на себя А.Ф. Керенский.
Я высказал свои условия вступления в должность и принял обязательство после переговоров по аппарату Юза с ген. Корниловым111 вполне спокойно пе-
I Воззвание Л.Г. Корнилова к русскому народу см.: Д. 60. Л. 52. Опубл.: Революционное движение в России... с. 446. (См. приложение № 3 — т. 2).
II Телеграмму министра-председателя А.Ф. Керенского главнокомандующему Северным фронтом В.Н. Клембовскому о назначении его временно исполняющим должность Верховного главнокомандующего и телеграмму В.Н. Клембовского об отказе от этой должности см.: Д. 60. Л. 59, 77. Опубл.: Революционное движение в России... С. 455-456.
1,1 Запись разговора по прямому проводу генерала М.В. Алексеева с Л.Г. Корниловым 30 августа см.: Д. 10. Л. 78-86 об. Опубл.: Мартынов Е.Н. Корнилов (Опыт военного переворота). М., 1927. С. 191-193.
24_ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
рейти к новому командованию при условии, что я не замедлю своим приездом в Могилев и что никакие войска не будут направлены чьим-либо распоряжением в этот пункт. Переговоры эти происходили в 2 часа дня и в 8 час. веч[ера] 30 августа.
31-го числа я выехал в Могилев и в Витебске узнал, что распоряжением А.Ф. Керенского в гор. Орше собирается отряд полк. Короткова для действий против Могилева и для ареста ген. Корнилова и других лиц. Пришлось остановиться в Витебске и Орше, чтобы приостановить возможность столкновения.
В 3 часа дня 1 сентября я прибыл в Могилев и тотчас же по аппарату из Москвы получил от ген. Верховского такое извещение: «Сегодня выезжаю в Ставку с крупным вооруженным отрядом для того, чтобы покончить то издевательство над здравым смыслом, которое до сих пор имеет место. Корнилов, Луком-ский, Романовский, Плющевский-Плющик, Пронин и Сахаров должны быть немедленно арестованы и препровождены. Это является целью моей поездки, которую считаю совершенно необходимой. Вызвал Вас к аппарату, надеюсь услышать, что эти аресты уже произведены»1.
В то же время по другому аппарату из Петрограда говорил А.Ф. Керенский, что «за сутки был получен целый ряд сообщений устных и письменных, что Ставка имеет большой гарнизон из всех родов оружия, что она объявлена на осадном положении, что на 10 верст в окружности выставлено сторожевое охранение, произведены фортификационные работы с размещением пулеметов и орудий... Я, принимая всю обстановку во внимание, не считал возможным подвергать Вас и Следственную комиссию возможному риску и предложил Ко-роткову двигаться»4.
Из всех сообщений, полученных А.Ф. Керенским, справедливым было одно: Могилев и окрестности радиусом на 10 верст объявлены на осадном положении3. Все остальное был вымысел, подсказываемый тем, что у страха глаза велики.
Чья-то злая воля толкала войска на Могилев. Если Верховский выражал надежду, что ген. Корнилов и другие арестованы, то зачем же он стремился в Могилев с 14 эшелонами войск? Для чего, до моего доклада, были двинуты из Орши части отряда полк. Короткова и дошли своими головными частями до ст. Лотва (около 20 верст от Могилева)?
Должен засвидетельствовать, что ген. Корнилов, согласно обещанию по аппарату, беспрепятственно передал командование над армиями, не выразил даже протеста против ареста. Что касается гарнизона, то войска его оставались совершенно спокойными в своих казармах, не делая никаких приготовлений к встрече двигающихся войск. Нехорошее возбуждение существовало только в Совете солдатских депутатов гарнизона под влиянием председателя и нескольких солдат. Пришлось призвать к спокойствию и порядку.
Направление дела о ген. Корнилове, сведения о событиях в Бердичеве создали среди чинов Штаба Верховного главнокомандующего столь тяжелую атмосферу, что в связи с некоторыми другими причинами я вынужден был вечером 5 сентября просить Верховного главнокомандующего освободить меня от моих обязанностей, так как нравственное мое состояние исключает возможность спокойной, плодотворной работы.
По общему убеждению, ген. Корнилов не поднимал руки против государственного строя, он стремился только к созданию власти сильной, рабочей,
1 Цитируется разговор по прямому проводу генерала А.И. Верховского с генералом М.В. Алексеевым 1 сентября 1917 г. Запись разговора см.: Д. 10. Л. 106—107.
РАЗДЕЛ I
25
умелой; он ничего не желал для себя, был готов работать с теми, кто был бы способен спасти родину и вывести ее из того тупика, в который она попала.
В этом стремлении к благу родины заключается причина, в силу которой на стороне ген. Корнилова симпатии многих. Страдая душой вследствие отсутствия власти сильной и деятельной, вследствие проистекающих отсюда несчастий России, я сочувствую идее ген. Корнилова и не могу пока отдать свои силы на выполнение должности начальника Штаба, сознавая полную беспомощность водворить порядок в войсках и вернуть им боевую мощь.
Генерал от инфантерии Мих[аил] АЛЕКСЕЕВ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 2-5. Автограф; Д. 12. Л. 1-4. Копия. Машинопись.
№4
Показание начальника Штаба Верховного главнокомандующего М.В.Алексеева
7 октября6 1917 г.
Протокол
7 октября 1917 года в Петрограде Чрезвычайная комиссия для расследования дела о б[ывшем] Верховном главнокомандующем ген. Корнилове дополнительно допрашивала нижепоименованного, и он показал:
Генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев.
8 дополнение к показанию моему, данному члену Чрезвычайной следственной комиссии Н.А. Колоколову, представляю в распоряжение Комиссии имеющиеся у меня документы, относящиеся к делу генерала Корнилова. Документы эти состоят из переговоров по телеграфному аппарату Юза, веденных мною 30 августа — 1 сентября 1917 г.
1) 30 августа с генер. Корниловым 1-8 листы
2) 30 августа с генер. Корниловым 9 лист
3) 1 сентября с генер. Лукомским 10-27 листы.
4) 1 сентября с генер. Верховским 28-29 листы.
5) 1 сентября с А.Ф. Керенским 30-35 листы.
6) 1 сентября Вырубова с А.Ф. Керенским 36 лист.
7) 1 сентября с полк. Барановским 37-39 листы1.
В пояснение этих переговоров показываю:
В ночь с 26 на 27 августа генерал Корнилов отрешен от должности Верховного главнокомандующего; во все армии и подчиненные ему округа были посланы приказания Временного правительства не исполнять распоряжений Верховного главнокомандующего; перевозки войск, производимые по оперативным соображениям, приостановлены распоряжением из Петрограда. 27 августа главнокомандующий Юго-Западным фронтом и все старшие чины, ведающие оперативной и продовольственной частью этого фронта, арестованы; власть перешла в руки малоопытных лиц и импровизированного штаба; почти то же произошло в Особой, I и VII армиях. Главнокомандующий Сев[ерным] фронтом генерал
1 Приложения к показанию см.: № 1 — ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 78-85; N° 2 — Там же. Л. 86, 86 об.; № 3 — Там же. Л. 87—104; № 4 —Там же. Л. 106-107; № 5 — Там же. Л. 109-114; № 6 — Там же. Л. 116; № 7 —Там же. Л. 118-120. Телегр. бланки.
26
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Клембовский, получив приказание вступить временно в исполнение обязанностей Верховного главнокомандующего, просил освободить от этого поручения, так как, оставаясь во Пскове, не имея непосредственно связи с фронтами, не будучи освобожден от командования армиями Сев[ерного] фронта, он фактически не мог управлять всеми армиями, не зная притом намерений и распоряжений ген. Корнилова. Не мог не знать ген. Клембовский и того, что ген. Корнилов отказался сложить с себя обязанности Верховного главнокомандующего, хотя распоряжения его армиями уже не исполнялись, да, как кажется, и не получались, так как на телеграфе перехватывались армейскими комитетами.
Вот поистине ужасающая картина высшего военного управления в течение 27—30 августа, а вернее, вплоть до вечера 1 сентября. Общего руководства не существовало вовсе, и если бы в этот период неприятель начал широкую наступательную операцию, дело окончилось бы катастрофой. Но общее внимание в эти дни было обращено на борьбу с ген. Корниловым; о неприятеле как будто забыли.
По этой-то причине я, насколько умел, убеждал министра-председателя как ночью с 27 на 28 августа, так и в 15 час. 28-го числа не менять Верховного главнокомандующего и не ставить на край гибели существование армии. По этой же причине 30 августа, по принятии должности начальника Штаба Верховного главнокомандующего, я вызвал ген. Корнилова к аппарату Юза, прежде всего просил не прерывать оперативной деятельности (лист 2-ой документов, лист 6-ой оборотная сторона, лист 7-ой).
Вполне признавая необходимость этого, ген. Корнилов указал на необходимость вывести начальников из опасного и неопределенного положения, сообщив им, чьи распоряжения ими должны исполняться (лист 4-ый, лист 8-ой — особенно).
Результатом этого разговора (документ № I в целом) и моего доклада его Верховному главнокомандующему А.Ф. Керенскому было распоряжение (циркулярное) от 30 августа, что ген. Корнилов обязуется до приезда в Могилев ген. Алексеева руководить операциями армий и что стратегические перевозки войск по железным дорогам надлежит выполнять согласно предположений (за исключением некоторых). Телеграмма эта была ген. Корниловым получена, распоряжения им сделаны (документ № II, лист 9). Но положение вопроса высшего управления армии от этого не улучшалось. Указанное выше распоряжение было дискредитировано ранее разосланными телеграммами, воззваниями правительства, подорвавшими окончательно значение и власть ген. Корнилова (документ № I, лист 6-ой); «смута» в войсках была уже доведена до крайности, и фактически армии оставались без общего управления до минуты моего приезда в Могилев 1 сентября.
Обстоятельства требовали моего скорейшего прибытия в Могилев, и я просил отправить меня в 6 час. у[тра] 31 августа, чтобы к ночи того же числа прибыть по назначению (лист 9). Но ожидалось прибытие в Петроград ген. Крымова. Мне необходимо было видеть его и выслушать его доклад о состоянии и месте нахождения частей его корпуса. Это задержало меня в Петрограде до 10 час. 31 августа (лист 17). Крайне неутешителен был доклад ген. Крымова: под влиянием идущих из Петрограда распоряжений и агитации (посылка делегаций) дивизии корпуса нравственно развалились и едва ли были пригодны к работе даже в том случае, если в деятельности их встретилась бы надобность даже в интересах самого Временного правительства в Петрограде. Безнаказанно нельзя разрушать войсковой порядок и ставить солдата в ложное положение. Ген. Кры-мов цитировал мне свой приказ, из коего я вывел заключение, что им не предъ-
РАЗДЕЛ I
27
являлось никаких требований идти против Временного правительства (ссылка на этот приказ на листе 32 документов). Нравственное разложение прочного дотоле корпуса произвело угнетающее впечатление на ген. Крымова.
На пути я видел несколько эшелонов Кавказской туземной дивизии: всадники были сбиты с толку развращенными солдатами кадра, т.е. русскими писарями, обозными и другими нестроевыми, настроение которых было скверное.
Перед отъездом в Могилев, вечером 30 августа, я доложил новому Верховному главнокомандующему, А.Ф. Керенскому, что ручаюсь за вполне спокойный исход дела в Могилеве, беспрепятственное вступление в должность (лист 31-ый документов). За это ручался характер моих разговоров с ген. Корниловым, изложенных в документах № I и № И. Но уже на пути настигали слухи, что в Могилеве расклеены какие-то объявления, что я ожидаюсь в качестве уполномоченного для переговоров, а в Витебске ко мне явились три представителя местного Совета раб[очих] и содд[атских] депутатов, из беседы с которыми я выяснил, что:
1) В г. Орше собирается отряд полк. Короткова для действий против Могилева. Депутаты показали мне перехваченную на телеграфе в Витебске телеграмму, адресованную А.Ф. Керенским полк. Короткову, кажется, за № 525. Телеграмма предписывала отряду двинуться к Могилеву и там действовать по указанию В.В. Вырубова и председателя Чрезвычайной следственной комиссии.
2) Во все это дело вмешались Советы раб[очих] и сол[датских] депутатов и распоряжались войсками. Депутаты в Витебске говорили мне: «Мы собираем 11/г тысячи штыков и 16 орудий. Так как у нас нет такого количества штыков, то мы обратились с просьбою к Смоленскому Совету Р. и С. депутатов] и получили обещание помощи...» Такое самочинное и вполне неумелое вмешательство не обещало ничего доброго. Напротив, грозило тяжкими последствиями.
3) Совет Витебский получал массу сведений из Могилева. Там, видимо, шпионил всяк, кто хотел. Но общий характер сведений относился к области сплетен; однако на них строились распоряжения.
Наиболее опасным представлялось указание А.Ф. Керенского полк. Короткову действовать в Могилеве, где я являлся бы старшим и ответственным начальником, по распоряжению г. Вырубова и председателя Следственной комиссии. Я вообще не мог допустить вооруженного столкновения в Могилеве, ибо это явилось бы преступлением и совершенно не вызывалось положением дел. Никоим образом я не мог бы допустить того, чтобы события развивались помимо меня и я явился бы только жалким зрителем их. Все это нужно было выяснить путем переговоров со Штабом Верховного главнокомандующего. На это ушла в Витебске вся ночь с 31 августа на 1 сентября. Документ № III заключает в себе разговор с ген. Лукомским. Выводы из разговора:
1) Меня ожидают как полномочного руководителя армии (лист 23).
2) Никакого сопротивления в Могилеве не готовится. Но столкновение возможно, если туда будут введены или подведены войска из других пунктов (листы 23 и 24).
3) Следовательно, и ген. Корнилов готов передать себя в распоряжение следственных властей.
Приказав отменить формирование в Витебске двух батарей из 7-го запасного артиллерийского] дивизиона и задержать отправление посаженных в вагоны 320 пехотинцев (к тому же неорганизованных), я поспешил в Оршу, чтобы предотвратить движение на Могилев частей отряда полк. Короткова. Думаю, что отчет о действиях и существовании этого отряда уже представлен полк. Ко-ротковым в Штаб Верховного главнокомандующего.
28
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
За короткое время моего пребывания в должности начальника Штаба я приказал этот отчет представить и получил ответ, что приказание будет исполнено. В Орше не сразу удалось устранить возможность движения к Могилеву частей полк. Короткова. Штаб-офицер этот указывал на категорическое приказание Верховного главнокомандующего и, видимо, находился под сильным впечатлением разговора по аппарату с помощником начальника Политического отдела Кабинета военного министра прапорщиком Толстым. Настаивая на необходимости занятия вооруженной силою Могилева, сей прапорщик давал сведения о местности, расположении пулеметов, делал указания, как удобнее брать город.
Трудно понять появление такого документа после моего отъезда из Петрограда с обязательством привести дело к благополучному концу. Видимо, главным виновником представления А.Ф. Керенскому неверных, непроверенных и явно преувеличенных сведений (лист 32 документов) был именно этот малосведущий офицер.
Полк. Коротков указывал, что движение его войск будет полезно и мне, так как создаст «бутафорию» атаки и заставит быть ген. Корнилова более сговорчивым. Приказав остановить двигавшиеся эшелоны на ст. Лотва, я продолжал путь в Могилев, куда прибыл в 15 час. Первые распоряжения и условия, в которых пришлось работать, полагаю, вполне характеризуются документами № IV, V, VI и VII (листы 28-39).
Должен только отметить несогласованность: ген. Верховский говорит, что о своем движении с вооруженным отрядом в Могилев он уже переговорил с Верховным главнокомандующим (лист 28). А.Ф. Керенский сообщил, что от него, кроме указаний полк. Короткову, «никаких других распоряжений каким бы то ни было войсковым частям не исходило» (лист 32) и «Москва же не может выступить без моего приказа». (Лист 34).
Документ №VII (листы 37-39) объяснил мне ту нервность, которая была внесена 1 сентября во все это дело.
Генерал от инфантерии АЛЕКСЕЕВ
Председатель Комиссии1
Члены Комиссии: полковник УКРАИНЦЕВ полковник РАУПАХ Нифлай] КОЛОКОЛОВ Мих[аил] ГОЛЬДМАН-ЛИБЕР
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 73-76. Автограф; Д. 12. Л. 5-7. Копия. Машинопись.
№5
Показание подполковника 110-го пехотного Камского полка М.Д. Аловского
4—6 сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 4—6-го дня член Чрезвычайной комиссии, учрежденной для расследования дела о генерале Корнилове и других, допрашивал нижепоименованного:
1 Подпись председателя отсутствует.
РАЗДЕЛ I
29
Подполковник Михаил Дмитриевич Аловский, 35 лет, православный, не судился, по делу показываю:
Показание записываю собственноручно.
Я, подполковник 110-го пех[отного] Камского полка Михаил Дмитриевич Аловский, член Главного комитета Союза офицеров армии и флота7, состою в прикомандировании к Управлению коменданта Главной квартиры с 23 июня сего года. Ни о какой организации заговора я не знал, не слыхал и не знаю. В составе Комитета я состою библиотекарем, членом культурно-просветительной комиссии и заведую рассылкой газеты «Вестник Главного комитета Союза офицеров»8. Как боевой офицер, бывший на фронтах в строю 34 месяца, в Комитете я работаю, как и другие члены, исключительно в направлении развития тех профессиональных идей Союза, которые указаны в уставе. Некоторая часть прессы с первых дней возникновения Союза, еще с офицерского съезда, бывшего в мае месяце, обвиняет Союз в контрреволюционности. На1 все эти обвинения Главный комитет выступал в своем «Вестнике» с рядом статей, указывающих на беспочвенность обвинений.
Обычная деловая работа Главного комитета шла до последних дней, Вечером 27 августа стали распространяться слухи в столовой, что ген. Корнилов устранен от верховного командования. Утром 28-го числа были вьшущены ген. Корниловым объявление и воззвание к народу. Члены Главного комитета, собравшиеся в этот день утром для обсуждения волнующих и тревожных вопросов, были поставлены перед фактами чрезвычайной важности: смещение Верховного главнокомандующего ген. Корнилова, отказ от верховного командования ген. Лукомского и Клембовского, заявление четырех главнокомандующих фронтами о гибельности смещения ген. Корнилова. Положение армии, оказавшейся фак^ тически без высшего руководительства, представилось ясно трагическим. Сопоставляя все это с теми заявлениями, которые делало правительство несколько дней раньше, что оно с полным доверием относится к ген. Корнилову, члены Комитета были в полном недоумении — гибель армии казалась неизбежной. Исключительно боязнь за целость и существование армии и доверие искренности заявлениям11 ген. Корнилова побудили, как это выяснилось при обмене мнений, присоединиться Главный комитет к ген. Корнилову. Кем было предложено обратиться с воззванием, не знаю, т.к. многие были взволнованы и сам я выходил в другие комнаты. Когда было оглашено воззвание, то т.к. оно по своему содержанию не отличалось от воззвания ген. Корнилова, то и было принято. Сколько было членов, принявших это воззвание, точно не припомню. 29-го и 30-го числа я, согласно предписанию коменданта Главной квартиры, исполнял обязанности цензора в почтово-телеграфной конторе. Когда стало известно о переговорах ген. Алексеева с ген. Корниловым, то Главный комитет, — мое личное мнение, — спокойно стал ожидать разъяснения конфликта. Число членов, обсуждавших воззвание, думаю, было больше десяти.
Зачеркнуто: «все».
Подполковник] АЛОВСКИЙ Член Комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 134-135. Автограф.
I Далее зачеркнуто: «все».
II Так в тексте.
30
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Мб
Показание командира учебного батальона 102-й пехотной дивизии Н.Х. Андерсона
3—7'сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 3—7 дня член Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове и других полковник Украинцев допрашивал нижепоименованного:
Командир учебного батальона 102-ой пехотной дивизии штабс-капитана 408-го пех[отного] Кузыцкого полка Николай Христофорович Андерсон, 31 года, православный, не судился, показываю:
Показание записываю собственноручно.
27 августа во время утреннего чая в гостин[ице] «Бристоль» я услышал, что генер. Корнилов отрешается от верховного командования. Весть эта передавалась из уст в уста с обычными комментариями, предположениями и создавала приподнятое настроение окружающих. Но никто ничего определенного не мог сказать. Все слухи и слухи.
В комитете приходящие члены и офицеры старались расспросить друг у друга, но каждый передавал то, что слышал, и слухам не было конца. Через некоторое время появилось воззвание генерала Корнилова «По линиям железных дорог». Там объявлялось, что «свершилась великая провокация», что не Корнилов посылал Львова к Керенскому, а он к нему. Это воззвание произвело сильное впечатление и приподняло нервы. После по слухам я узнал, что Корнилов отрешен от верховного командования и что нового Верховного нет, т.к. Клембовский отказался, а все другие главнокомандующие поддержали Корнилова. О переговорах Львова с Корниловым я совершенно не знал.
26-го, кажется, в Главный комитет пришел какой-то штатский. Я, как комендант гостиницы, подошел к нему и спросил, что ему нужно. Он назвал фамилию Львов и ответил: «Мне никого и ничего здесь не надо, я приехал от Керенского к Корнилову», — и я сейчас же отошел. Существовала ли какая-нибудь организация около Корнилова, кто был около него, я совершенно ничего не знал. Об Аладьине я впервые узнал, когда прочел его фамилию в воззвании Корнилова. О Завойке ничего не знал, пока не прочел о нем в газетах. Его самого никогда, так же как и Аладьина, не видел.
Филоненко за все время пребывания его в Могилеве я также не видел. Узнал из слухов, что он арестован будто бы Корниловым, а позже, что он уехал в Петроград.
Распространились слухи, что правительство ушло, что большевики в Петрограде произвели беспорядки и что посланы войска на Петроград. Казалось, что единственная власть теперь в руках Корнилова, поддержанного всеми главнокомандующими. Это давало еще надежду, что Россия не погибнет, т.к. правительство, судя по газетам, поддержало Корнилова в его требованиях, направленных к поднятию боевой мощи армии и порядка до последних дней. Мне пришлось особенно много слышать самых различных слухов. В комитете я исполняю должность квартирмейстера и заведую хозяйственной частью.
После болезни и выхода из лазарета при Штабе Верховного в первых числах августа я особенно был занят хозяйственными вопросами и большую часть времени проводил в гостинице «Париж», где и жил. Числа 27-го комендант Главной квартиры предложил членам комитета, в том числе и мне, быть цензорами и прислал предписания.
РАЗДЕЛ I
31
Это было поздно вечером, а на следующее утро я по просьбе Комитета просил сложить с меня всякие поручения коменданта, т.к. и в промежутки между очередями дежурств в цензуре вместо необходимого отдыха меня звали в комитет, чтобы я приезжающим офицерам давал бы квартиру и устраивал бы их на стол. Комендант меня утром же освободил от цензорской обязанности и приказал сходить в епархиальное училище осмотреть помещение для приезжающих офицеров и направлять их туда. По этому вопросу и являлись ко мне офицеры, приезжающие, как и всегда, в Комитет с мест, и даже направлялись офицеры, приехавшие и в Ставку. Пришлось, начиная с утра 28-го, почти безвыходно сидеть в Комитете или быть в гостинице «Париж», т.к. опять-таки приносили слухи, что гостинице «Париж» грозит опасность, и я, как комендант, был дома. Эти слухи особенно распространялись, когда уже после приезда ген. Алексеева начались митинги на улицах. Но никаких эксцессов в городе, видимо, не было. Вслед за выходом и расклейкой воззваний и приказов Корнилова утром, придя в Комитет, я увидел в комнате заседаний телеграмму от Главного комитета и несколько офицеров, читающих ее. Поинтересовавшись, узнал, что эту телеграмму принесли из Ставки. Видя общее нервное состояние читающих и недослушав, ушел к своему столу. Через некоторое время члены Комитета собрались на заседание. Была прочитана еще раз телеграмма всем членам Комитета и единогласно принята. Спокойно сидеть на заседании и даже вдуматься в текст было трудно при общем приподнятом настроении. Одно было ясно, что мы в этот момент должны поддержать Корнилова. Все с ней согласились, и телеграмма должна была быть редакционной комиссией только исправлена. В исправлении я не участвовал. Исправлялась ли она редакционной комиссией, в которой я не состою, или кем другим, не знаю.
С облегченной душой встретили весть о том, что идет в Могилев генерал Алексеев, назначенный начальником Штаба. Было решено встретить его на вокзале, для чего Комитетом были избраны два члена, которые и встретили его.
Штабс-капитан АНДЕРСОН Член Чрезвычайной комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 165а-16б об. Автограф. №7
Показание есаула 43-го Донского казачьего полка А.И. Аникеева
9 октября 1917 г.
Протокол допроса
1917 года октября 9 дня в гор. Петрограде член Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове полковник Раупах допрашивал нижепоименованного в качестве свидетеля, причем на предложенные вопросы он показал:
Я, член Совета Союза казачьих войск, есаул 43-го Донского казачьего полка Андрей Иванович Аникеев. 35 лет, православный, не судился, по делу показываю:
По делу о событиях, связанных с выступлением бывшего Верховного главнокомандующего, мне известно следующее:
27 августа вечером в Совете Союза казачьих войск было созвано экстренное заседание, на котором присутствовал я как член Совета. Члены Совета войско-
32
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
вой старшина Александр Николаевич Греков и Петр Афанасьевич Авдеев доложили, что в штабе Петроградского военного округа, куда они спешно были вызваны главнокомандующим, им сообщили, что Верховный главнокомандующий генерал Корнилов, получив приказ Керенского о смене, заявил о неподчинении этому приказу. Поэтому в настоящее время возник серьезный конфликт между генералом Корниловым и Временным правительством.
Положение рисовалось нам до чрезвычайности тяжелым. Трудно было учесть тяжесть последствий этого конфликта. Ясно было только одно, что по чьей-то вине сделан был большой прыжок в сторону гибели и позора России. Перед нами встал весь ужас возможности кровавой братоубийственной войны, ужас тем более для нас страшный, что в этот водоворот неизбежно должны быть вовлечены казачьи части, поставленные перед лицом жестокой необходимости стрелять друг в друга, так как казаки, подчиняясь приказу начальства, могли выступить и с той и с другой стороны, а разрешение конфликта могло вызвать употребление в дело оружия.
Совет постановил: «Командировать Временному правительству для предложения услуг Совета по принятию необходимых мер к ликвидации конфликта между Временным правительством и Верховным главнокомандующим и предотвращения братоубийственного столкновения — войскового атамана Терского войска М.А. Караулова, представителя Совета А. И. Дутова и товарища председателя А.И. Аникеева (меня)».
Около 24-х часов ночью мы поехали в Зимний дворец. Нас принял министр-председатель А.Ф. Керенский в присутствии управляющего (в то время) Военным министерством Савинкова. Керенский был взволнован. На вопросы отвечал довольно сдержанно. Савинков был откровеннее. Мы сообщили о цели посещения. Здесь мы узнали, что министр-председатель Керенский отдал уже приказ о смене Верховного главнокомандующего генерала Корнилова, но Корнилов не подчинился этому приказу. Мы предложили свои услуга принять участие ликвидировать конфликт, находя единственно правильное решение при сложившейся политической и военной обстановке в интересах спасения родины — разрешить его ТОЛЬКО ПУТЕМ ПРИМИРЕНИЯ, ибо дальнейшее разногласие между генералом Корниловым и Керенским могло быть причиной неисчислимых бедствий для России. На той же точке зрения стояли и Керенский и Савинков. Они говорили: «Кто бы ни вышел из начавшейся борьбы побежденным, победу будут торжествовать немцы». Хотя в то же время Керенский заявил, что о примирении с Корниловым в смысле оставления его на посту не могло быть и речи. Об этом, по его словам, еще можно было думать 26 августа. Но теперь, когда выяснилось, что генерал Корнилов задержал в Ставке комиссара Филоненко, собиравшегося ехать в Петроград, что против желания Временного правительства он отправил в Петроград в составе кавалерийского корпуса Туземную дивизию и корпус подчинил генералу Крымову, — никакое соглашение невозможно и генерал Корнилов должен покинуть пост.
Единственно, чем могут помочь члены СКВ1,— это принять на себя труд убедить генерала Корнилова подчиниться приказу Временного правительства сдать должность. Мы попросили разрешения Керенского поехать в Ставку, надеясь путем переговоров с генералом Корниловым уладить конфликт. Керенский разрешил, поставив условие, что мы едем с определенной целью — убедить генерала Корнилова сдать должность.
1 СКВ — Союз казачьих войск.
РАЗДЕЛ I
33
В разговоре с нами Савинков в присутствии Керенского рассказал, что 25 августа он возвратился из Ставки, куда ездил для переговоров с генералом Корниловым по вопросу о введении военного положения в Петрограде и выделении его из подчинения Верховному главнокомандующему. Из разговоров с генералом Корниловым он, Савинков, вынес впечатление, что разногласий между генералом Корниловым и Керенским как будто бы не было. При отъезде его из Ставки генерал Корнилов заявил, что он всемерно поддержит министра-председателя Керенского и Временное правительство.
26 августа из Ставки приехал член Государственной Думы В.Н. Львов с предложением от генерала Корнилова передать ему всю полноту военной и гражданской власти. Керенский и Савинков приглашались в Ставку. Неожиданность такого предложения удивила Керенского. Он попросил к аппарату генерала Корнилова и в присутствии В.Н. Львова спросил, уполномочивал ли он Львова говорить от его имени. Генерал Корнилов подтвердил. После этого разговора был отдан приказ о смене генерала Корнилова. Несмотря на громаднейшую важность создавшегося положения, — насколько удалось мне вывести заключение из слов Керенского и Савинкова, — разговор по аппарату Керенского с Корниловым носил характер очень краткой беседы и оставил после себя несколько весьма существенных невыясненных деталей. Что разговор, предшествовавший приказу Керенского, не был исчерпывающим, — это сознавал и сам Керенский, так как говорил, что 26 августа все происшедшее еще можно было бы считать недоразумением. Но дальнейший ход событий убедил его, что все это далеко не недоразумение. Подтверждение — задержание комиссара Филоненко в Ставке, посылка Туземной дивизии и генерала Крымова в Петроград.
28 августа утром я поехал в Политическое управление Военного министерства взять пропуски для командирования в Ставку к генералу Корнилову. Начальник Политического управления поручик Степун распорядился заготовить пропуски, а сам выехал в Зимний дворец. По возвращении оттуда он пригласил меня в кабинет и сообщил, что пропуски нам выданы быть не могут, так как надобность в нашей командировке в Ставку миновала.
29 августа в Совет Союза казачьих войск явились казаки 1-ой Донской казачьей дивизии (головных эшелонов 15-го Донск[ого] казачьего полка), двигавшейся к Петрограду в составе кавалерийского корпуса генерала Крымова, фельдшер Гуров, урядники Мельников и Даращев, и доложили председателю Совета, что их эшелоны подошли к гор. Ямбургу и встретили препятствие: железнодорожный путь был разобран, пропуск через город, по словам местного Совета Р и СД, воспрещен Временным правительством. От того же Совета казаки узнали, что их направляют в Петроград с контрреволюционными целями. Поэтому они приехали в Петроград выяснить цель их движения. В Петрограде они направились прямо к министру-председателю Керенскому, который сказал им, что генерал Корнилов поднял мятеж против Временного правительства, что он изменник родине и хочет воспользоваться казаками для мятежных целей. Керенский приказал не исполнять приказаний офицеров о движении к Петрограду и таких офицеров арестовывать. Казаки эти стали просить командировать с ними в эшелоны кого-нибудь из членов Совета, чтобы освещением обстановки успокоить казаков. Председатель Совета войсковой старшина Александр Иванович Дутов попросил меня поехать в штаб округа и исходатайствовать пропуск. В штабе округа давно уже ожидали казаков, чтобы отправить их в свои части. В то время, когда я спрашивал разрешения начальника штаба военного генерал-губернатора полковника (ныне генерала) Багратуни поехать вместе с казаками в
34
ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
сотни 15-го Донского казачьего полка, ему прислали на подпись бумагу, которую он начал читать вслух в моем присутствии. Бумага эта касалась ареста некоторых1 офицеров 1-ой Донской казачьей дивизии и начальника этой дивизии генерала Грекова. Когда полковник Багратуни дочитал бумагу до того места, где отдавалось приказание об их аресте, он, не знаю почему, остановился и докончил чтение про себя, а затем после подписи приказал вручить по принадлежности тем уполномоченным от правительства, которые командировались в казачьи эшелоны. Для меня стало ясно, что Временное правительство распорядилось об аресте казачьих офицеров, а еще яснее — после того, когда я узнал, что казаки, бывшие со мною, произведены в офицеры. Я подумал: «За что?» Распоряжение Временного правительства об аресте офицеров дало мне11 на это ответ. Члену Совета Союза казачьих войск разрешено было поехать с казаками. Из штаба округа мы поехали в Совет Союза. С нами был адъютант Керенского лейтенант Ковалько, который также ехал вместе с казаками с особым поручением от правительства. В 15-ый Донской казачий полк поехал из Совета прапорщик Худяков. На железнодорожной станции, где ожидал их специально приготовленный паровоз, Худяков узнал, что ему предстоит быть свидетелем ареста казачьих офицеров в 15-ом полку. Это сказал ему подпоручик Клембовский, командированный с казаками для приведения в исполнение приказа Керенского об аресте офицеров по указанию фельдшера Гурова и его товарищей, и подтвердил личный адъютант Керенского лейтенант Ковалько. В казачьи эшелоны, кроме того, командировались представители от Совета Р. и СД. Не получив от Совета СКВ директив на случай ареста офицеров, прапорщик Худяков возвратился в Совет и спросил, как ему действовать в случае ареста офицеров. Совет просил не допустить, по возможности111, ареста офицеров, проверить на месте заявление Гурова и его товарищей и успокоить казаков разъяснением известной Совету обстановки. В помощь Худякову был уполномочен другой член Совета, П.А. Авдеев. Перед выездом в Ямбург Худяков и Авдеев были приняты военным генерал-губернатором Савинковым, который после некоторого колебания дал пропуск, ознакомил делегацию с обстановкой, изложив ход событий с момента окончания Московского совещания, где, между прочим, слово «родина» впервые было произнесено некоторыми представителями революционной демократии рядом со словом «революция». 30 августа Худяков и Авдеев ездили в головной эшелон 1-ой Донской казачьей дивизии. По словам Худякова, Временное правительство приказало подпоручику Клембовскому и представителям от Совета Р. и СД арестовать следующих офицеров: начальника 1-ой Донской казачьей дивизии генерала Грекова, 15-го Донского казачьего полка войскового старшину Еманова, подъесаула Васильева и прапорщика Краснуш-кина. Делегаты от Совета Худяков и Авдеев убедили Клембовского во избежание могущих быть осложнений не арестовывать офицеров, а взять с них слово поехать в Петроград и дать объяснение Временному правительству. Что они и сделали.
30 августа председателя Совета А.И. Дутова, атамана Терского казачьего войска Караулова и меня пригласил в штаб округа Б.В. Савинков, который более-менее подробно рассказал нам о событиях, начиная с 10 августа, т.е. со времени представления Временному правительству генералом Корниловым докладной записки о необходимости провести в жизнь предложенные им мероприятия для
I Слово «некоторых» вписано над строкой.
II Слово «мне» вписано над строкой.
III Слова «по возможности» вписаны над зачеркнутым: «ни в каком случае».
РАЗДЕЛ I
35
поднятия боеспособности нашей армии и оздоровления страны. А также ознакомил с теми официальными документами, которые касались переговоров Временного правительства с генералом Корниловым в последние августовские дни. Оттуда мы получили приглашение прибыть в 7 час. вечера в Зимний дворец к Керенскому. В 7 час. по распоряжению Керенского нас принял генерал Алексеев, назначенный в то время начальником Штаба Верховного главнокомандующего. Генерал Алексеев обратился ко мне со следующими словами: «Я принужден согласиться принять предложенную мне должность начальника Штаба Верх[овного] главнокомандующего, ибо если бы я отказался, то этот пост мог бы быть вручен другому человеку, не совсем подготовленному к такой ответственной обязанности в тяжелый момент: я опасался за судьбу отечества. Считаю необходимым провести все мероприятия для поднятия боевой мощи армии, предложенные генералом Корниловым. Кроме того, нахожу нужным предложить Временному правительству еще и ряд своих1 условий, при наличии которых, по моему мнению, правда, с большим трудом, можно добиться если не полного оздоровления, то, по крайней мере, относительной боеспособности армии, почти вконец развращенной большевистскими лозунгами.
Первое, на что необходимо обратить самое серьезное внимание, — это поднятие престижа власти офицеров в армии как ее фундамента. В данное время в связи с полным недоверием со стороны солдат к командному составу вследствие последних политических событий весьма важно наладить отношения между офицерами и солдатами и предотвратить возможность осложнений между ними. Уже начались случаи дикой, кровавой расправы солдат с офицерами. Такие осложнения под влиянием пропаганды безответственных лиц возможны, хотя и маловероятны, и в ваших казачьих частях, подошедших к Петрограду. Надеюсь, вы не откажете мне в помощи и поедете в казачьи части поговорить с казаками, чтобы своим авторитетом успокоить их. Теперь в казачьих частях еще сохранился порядок, и поддержать его крайне необходимо.
Временное правительство обещает провести в жизнь поставленные мною условия, но разве «им» можно верить? Оно даже при самом искреннем желании сделать это (если бы оно было) окажется бессильным перед тем ненужным привеском власти, который все время мешает работать правительству. Это — Совет рабочих и солдатских депутатов».
Отставка генерала Алексеева через неделю после его назначения вполне подтвердила это. Генерал Алексеев ознакомил нас с содержанием разговора его с генералом Корниловым по аппарату. Генерал Корнилов заявлял, что он готов согласиться сдать должность, если в России будет установлена твердая власть. Лично для себя он ничего не добивается, кроме искреннего желания спасти родину.
Мы обещали поехать в полки. Но на следующий день, когда мы собрались ехать, поездка наша по распоряжению Временного правительства была отменена.
После разговора с генералом Алексеевым Совет обратился к войскам с воззванием подчиниться Временному правительству. 31 августа Керенский вызвал члена Совета войскового старшину Грекова с воззванием к казакам. Ни само воззвание, ни объяснения Грекова не удовлетворили министра. Он вызвал президиум в полном составе и в присутствии министра призрения И.Н. Ефремова в непозволительном повышенном тоне обратился к президиуму Совета со следующими словами: «Почему Совет так поздно нашел возможность сказать свое слово о подчинении Временному правительству. Совет это слово сказал тогда,
Далее зачеркнуто: «мер».
36
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
когда стало ясно, что выступление1 генерала Корнилова ликвидировано. Кроме того, генерал Каледин поднял мятеж на Дону, грозит отрезать Москву и Петроград от угольного района, занял станцию Поворино, в Урюпинске сосредоточивает мятежные войска, разъезжает по области и призывает казаков к восстанию против Временного правительства. Совет в своем воззвании не вынес осуждения ни генералу Корнилову, ни генералу Каледину как мятежникам и предателям и изменникам родины. Я требую от Совета самого жестокого осуждения генералам Корнилову и Каледину. Если Совет это сделает, то все происшедшее я могу считать недоразумением. Совет СКВ в известном письме к министру-председателю не нашел возможным вынести осуждения, предоставив сделать это законному суду и беспристрастной истории. Все обвинения генерала Каледина по проверке оказались неосновательными, что засвидетельствовал Совету военный министр Верховский, заявив, что правительство было введено в заблуждение в отношении Дона и Каледина донесениями своих агентов" Союзов почтово-телеграфного, железнодорожного и начальников частей Юга и Юго-Востока. 1 сентября я был с прапорщиком Худяковым у министра-председателя Керенского по поводу появившихся в газетах заметок об отрешении от должности войскового атамана Каледина, предании его суду, аресте и воспрещении созыва Войскового круга на Дону. Керенский был ужасно недоволен Советом и держал себя по отношению к нам, членам Совета, возмутительно: кричал на нас, волновался, делал непозволительные скачки и жесты и все время подчеркивал, что он Верховный главнокомандующий, а мы — военнослужащие. Хотя мы разговаривали с ним не как с Верховным главнокомандующим, а как с министром, и не как военнослужащие, а представители казачества.
Член Совета казачьих войск Донского войска есаул Андрей Иванович АНИКЕЕВ
Надписанному: «некоторых», «своих агентов» верить, а зачеркнутое «ни в каком случае» и «мер» не читать. Слову «по возможности» вместо «ни в каком случае» верить. Есаул Андрей Иванович Аникеев.
Член Чрезвычайной комиссии полковник РАУПАХ ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 141-147. Автограф.
№8
Протокол допроса старшего мастера в наборной типографии Штаба Верховного главнокомандующего СЛ. Афанасьева
3 сентября 1917 г.
Протокол допроса свидетеля
1917 года сентября 3-го дня в гор. Могилев член Чрезвычайной следственной комиссией по расследованию дела о генер. Корнилове и др. в порядке ст. 7-ой Зак[она] 12 июля 1917 г. допрашивал нижепоименованных лиц, которые показали:
1 Далее зачеркнуто: «(6o)».
" Слова «своих агентов» вписаны над строкой.
РАЗДЕЛ I
37
Я, старший по наборной типографии Штаба Верх[овного] главнокомандующего] и председатель командного комитета нестр[оевого] старш[его] разряда Степан Лаврентьевич Афанасьев, 28 лет, православный, не судился.
По делу показываю:
В ночь на 28 августа с[его] года около трех часов дежурный ординарец Степанов разбудил старшего команды Иосифова и вышел с ним из помещения. Некоторое время спустя Иосифов вернулся, разбудил дежурных наборщиков и ушел с ними в типографию. Через несколько минут Иосифов разбудил меня и, показав мне воззвание', просил его прочесть, сказав, что сам в нем не разбирается. В воззвании генер. Корнилов обвинял правительство в том, что оно идет на поводу у большевиков, в числе которых много изменников, и, таким образом, работает в пользу германского генер [ального] штаба. Впоследствии я узнал, что оригинал воззвания принес н[ачальни]к типографии подп. Грин-фельдт, которого тогда же ночью вызвали с квартиры из Управления генерал-квартирмейстера.
Я собрал всю команду, разъяснил им содержание воззвания и предложил его не печатать. Предложение это было принято, причем с этим согласился и подполковник] Гринфельдт, заявивший, что он пойдет с командой даже под арест. Наше решение подп. Гринфельдт по телефону сообщил в квартирмейстерскую часть кн. Голицыну и получил от него ответ сообщить о нашем отказе в Комендантское управление. Оттуда сообщили, чтобы11 мы ждали распоряжения. Около двух часов дня 28 августа"1 электротехническая команда сообщила нам, чтобы мы готовились к смене всех нас. Вслед за этим пришел помощник н[ачальни]-ка типографии в[оенный] чиновник Ревин и по телефону получил приказание явиться в Комендантское управление. Вернувшись оттуда, чиновник Ревин принес оригиналы представляемых вам и помеченных номерами 2 и 3 воззванийw. Ревин сообщил нам, что, по словам коменданта полковника Квашнина-Самарина, город объявлен на осадном v положении и потому если принесенные им воззвания не будут нами напечатаны, то весь состав типографии^ будет расстрелян. Под такой угрозой большинством было решено исполнить работу. Чиновник Ревин тогда же сообщил со слов коменданта, что исполнение нами приказания о напечатают принесенных воззваний не освобождает нас от ответственности за заявленный ночью отказ и что о смягчении этой ответственности он только может похлопотать. Около трех часов дня заведующий типографией бюро печати капитан Братин вызвал к телефонуm ст[аршего] р[азряда] Жданова и спросил, какой последний номер приказа Верховного, заявил, что у них печатается приказ Верховного] главнокомандующего. ЖдановШ1 сообщил N° 886,
1 Далее зачеркнуто: «и».
" Часть слова, выделенная курсивом, вписана над строкой. 111 Слова «28 августа» вписаны над строкой.
w Здесь и далее в документе даны отсылки на документы-приложения, представленные следствию Афанасьевым. Приложение № 2 (телеграммы генералов Клембовского № 474/А, Щербачева № 493, Балуева № 10459 от 28 августа и Деникина № 145 от 27 августа) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 45. Приложение № 3 («Обращение к народу» генерала Л.Г. Корнилова от 28 августа 1917 г.) см.: Там же. Д. 11. Л. 46.
v Слово «осадном» вписано над зачеркнутым: «военном».
щ Далее зачеркнуто: «к 9 ч. вечера». Щ1 Далее слово неразборчиво.
vnl Фамилия «Жданов» вписана над зачеркнутым: «Я».
38
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
под которым и вышел представляемый мной приказ № 4Л Вечером того же 28 авг[уста] в нашей типографии было отпечатано обязательное постановление, экземпляр которого, помеченный № 5, представляю". 29 ав[густа] подп. Гринфельдт принес оригинал приказа № 897, который представлен в двух видах (№№ 6 и 7Ш). При этом на[чальни]к типографии нам сообщил, что получил приказы ночью от правителяIV канцелярии полковн[ика] Ковалевского. Почти одновременно с приказом № 897 было доставлено бойскаутому из Комендантского управления воззвание казакам, печатный экземпляр которого представляется и помечается № 8^. 30 авг[уста] вечеромт было представлено для напечатания объявление о приезде генер. Алексеева для официальных переговоров. Печатный экземпляр представляется и помечается № 99.
31 авг[уста] в 2 ч. дня мы получили из Комендантского управления для напечатания телеграмму Керенского. Печатный экземпляр представляется и помечается №ш1101Х. Около 7 ч. вечера того же 31 авг[уста] Комендантское управление] прислало нам для напечатания объявление ген. Корнилова, печатный экземпляр которого представляется и помечается номером 11х.
Из представляемых 11 номеров 1-ый и 4-ый511 у нас не печатались, остальные же печатались в числе от тысячи до десяти тысяч каждый.
В ночь с 30-го на 31-е комендантский адъютант капитан Никольский по телефону распорядился отпечатать приказ № 897 в количестве 100 тысяч экземпляров. Распоряжение это исполнено не было, т.к. подп. Гринфельдт потребовал письменного приказания дежурного генерала, какового не последовало. Больше ничего по делу я показать не могу. Показание мне прочитано.
Добавляю:
Н[ачальни]к типографии подп. Гринфельдт в ночь на 28 авг[уста] был вызван в Управление дежурного генерала полковником5"1 Ковалевским, который направил его в Управление генерал-квартирмейстера. Оттуда он и прибыл к нам с оригиналом воззвания, помеченного № 1. Кроме указанных документов в нашей типографии был напечатан еще разговор генералов Алексеева с Корниловым в ночь на 31 августа. Экземпляр, помечаемый № 12, представляю5"".
1 Приложение № 4 (приказ главковерха Л. Г. Корнилова № 886 от 28 августа) см.: Там же. Д. 11. Л. 44.
п Приложение № 5 (постановление коменданта Главной квартиры Квашнина-Самарина об объявлении Могилева и его окрестностей на осадном положении) см.: Там же. Д. 11. Л. 43.
111 Приложения № 6 и 7 (экземпляры приказа главковерха № 897 от 28 августа) см.: Там же. Д. 11. Л. 41, 41а, 42. w Так в тексте. v Так в тексте.
VI Приложение № 8 («Воззвание к казакам») см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 40. vn Слово «вечером» вписано над зачеркнутым: «около 2-х ч. дня». УШ Далее зачеркнуто: «9».
к Приложение № 10 см.: Там же. Д. 11. Л. 38а.
х Приложение № 11 (объявление Л.Г. Корнилова «К войскам и населению города Могилева» от 31 августа) см.: Там же. Д. 11. Л. 38.
XI Приложение № 1 (обращение Корнилова «По линиям железных дорог...») см.: Там же. Д. 11. Л. 44а. Приложение № 4 (приказ Корнилова № 886 от 28 августа) см.: Д. 11. Л. 44а.
хн Слово исправлено. Первоначально было: «подполковником».
хш Приложение № 12 (выдержки из разговора по прямому проводу генералов Алексеева и Корнилова от 30 августа) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 37.
РАЗДЕЛ t
39
Вписано: «бы», «28 августа», «осадном», «Жданов», «вечером». Зачеркнуто: «военном», «к 9 ч. вечера», «я», «около 2-х часов дня», «9», «под».
Степан АФАНАСЬЕВ Член Чрезвычайной комиссии полковник РАУПАХ ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. И. Л. 32-35. Подлинник. Рукопись.
№9
Протокол допроса начальника Кабинета министра-председателя и Верховного главнокомандующего В.Л. Барановского и штаб-офицера для поручений при начальнике Кабинета министра-председателя К. О. Данилевича
7 сентября 1917 г.
Протокол допроса свидетеля
1917 года сентября 7 дня, в гор. Могилеве, член Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о генерале Корнилове и др. допрашивал нижепоименованного, который показал:
Начальник Кабинета министра-председателя и Верховного главнокомандующего, ген.-майор Владимир Львович Барановский, 35 лет, православный, не судим, по делу показываю:
24 августа я прибыл в Ставку вместе с управляющим Военным министерством] Савинковым1, имея задачей установить границы предполагавшегося Петроградского генерал-губернаторства. С вокзала Савинков вместе с Лукомским и комиссаром Филоненко отправились к генер. Корнилову. Я же поехал в Управление генерал-квартирмейстера. С Савинковым я условился, что буду вызван около 10 '/г ч. к Верх[овному] главнокомандующему для доклада о границах предполагавшегося генерал-губернаторства. О том же я вел беседу и с генералом Романовским. В назначенный час я вошел в кабинет ген. Корнилова вместе с генер. Романовским и застал там, кроме хозяина, генерала Лукомского, Савинкова и Филоненко. После сделанного мною доклада были установлены границы Петроградского генерал-губернаторства. Я в точности теперь не припоминаю, что именно говорил тогда Савинков Корнилову, но знаю, что генер. Корнилов, не скрывая недовольства по поводу выделения Петрограда из его ведения, сказал приблизительно следующее: «Конечно, если 3-ий конный корпус будет введен в Петроград, то, согласно отданных мной распоряжений, он будет действовать самым решительным образом». На это Савинков заметил, что, конечно, если корпус будет введен в Петроград, то это укажет, что правительство пошло на решительные меры. На это я позволил себе заметить, что введение корпуса" еще ничего не значит и вовсе не доказывает желания правительства принять решительные меры. К этому я добавил, что лично я сомневаюсь, чтобы оно приняло их. Фразы: «Конечно, необходимо действовать самым
I Протокол пребывания управляющего Военным министерством Б.В. Савинкова 24 и 25 августа 1917 г. см.: Д. 14. Л. 34—36. Опубл.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. М., 1924. С. 206-209. (Приложение №2 —т. 2).
II Текст «введение корпуса» вписан над зачеркнутым: «это».
40
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ И
решительным образом и ударить так, чтобы это почувствовала вся Россия», — я не произносил. Утверждаю это категорически. Насколько я вспоминаю, кроме вышеуказанного1 сомнения в принятии правительством решительных мер, я ничего более не говорил. В пути или по возвращении домой я говорил поручику Данилевичу о том, что границы генерал-губернаторства установлены, и, высказав удивление относительно категорических заявлений Савинкова по поводу возможных со стороны правительства решительных мер, повторил ему свои по этому поводу сомнения. Был ли у Савинкова разговор с ген. Корниловым по поводу возможных со стороны правительства решительных мер в отношении Сов[ета] С. и Р. депутатов, я сказать не могу, т.к. был занят очерчиванием границ генерал-губернаторства и к их разговору не прислушивался. В кабинете у генер. Корнилова я вообще находился не более пяти минут. Я не могу утверждать, что Савинков говорил ген. Корнилову, что действия в Петрограде должны быть самые решительные и беспощадные. На обратном пути, в вагоне, беседуя с Савинковым, я слыхал от него, что ген. Лукомский встретил его не совсем любезно, не очень был якобы11 доволен его приездом и генер. Корнилов, и потому первый день его пребывания в Могилеве был для переговоров неудачен. Корнилов категорически и неуклонно требовал немедленного проведения предложенных им правительству мер. Второй день, по словам Савинкова, был удачнее, т.к. ему удалось прийти к соглашению с Корниловым, который даже лично проводил его к поезду. Беседовал Савинков с Корниловым на следующие темы: о комитетах и комиссарах, о введении в Петрограде военного положения, о дисциплинарной власти начальников и законе о смертной казни. Сущность разговоров по всем этим вопросам он мне не передавал, и я, видя его нежелание об этом распространяться, его и не расспрашивал. Между прочим, находясь в Ставке, я обратил внимание на то, что в Оперативном отделении, куда обыкновенно никто не допускался, было очень много"1 приезжих, не принадлежавших к составу Ставки офицеров. Разговоры велись почти исключительно на темы политические, причем все интересовались событиями в Петрограде. Больше ничего по делу я показать не могу. Показание мне прочитано.
Зачеркнуто: «это», «замечания», «каких-то совер[шенно]», надписано: «введение корпуса», «якобы».
Генерал-майор БАРАНОВСКИЙ
Я, и.д. штаб-офицера для поручений при н[ачальни]ке Кабинета министра-председателя и Верховного главнокомандующего поручик Константин Осипович Данилевич, 30 лет, православный, не судился, по делу показываю:
24 августа с. года я сопровождал генерала Барановского во время приезда его и управляющего Военным министерством в Ставку. На обратном пути из Ставки в Петроград я беседовал с генералом Барановским по поводу тех решений, которые были приняты в Ставке на случай подавления ожидавшего [ся] в Петрограде большевистского выступления. По словам Барановского, Савинков проводил мысль о необходимости подавления этого восстания вооруженной силойw. Корнилов всецело присоединялся к такому взгляду, говорил, что 3-му конному
I Далее зачеркнуто: «замечания».
II Слово «якобы» вписано над строкой.
III Далее зачеркнуто: «каких-то совер[шенно]». w Далее зачеркнуто: «и».
РАЗДЕЛ I
41
корпусу, направленному к Петрограду, даны указания действовать решительно в смысле водворения порядка. Взгляд Савинкова высказывался им не только как его личный, но и как отражающий мнение всего правительства. Вывод1 Барановским, по его словам, был взят под сомнение, и он высказался в том смысле, что едва ли правительство разделяет это мнение. Весь этот разговор с ген. Барановским я воспроизвожу по памяти и потому за детальную точность его не ручаюсь.
Больше ничего по делу я показать не могу.
Прочитано. Зачеркнуто: «и».
Поручик ДАНИЛЕВИЧ Член Чрезвычайной комиссии полковник РАУПАХ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 176-179 об. Подлинник. Рукопись.
№10
Показание младшего унтер-офицера 4-й тыловой автомобильной мастерской М.П. Булычева
6—9 октября 1917 г.
Протокол
1917 года октября 6—9 дня член Чрезвычайной комиссии по делу генерала Корнилова и его соучастниках допрашивал нижепоименованного:
Мл. унт.-оф. 4-ой тыловой автомобильной мастерской Михаил Петрович Булычев, 31 года, православный, не судился, по делу показываю:
Я, нижеподписавшийся, член Центрального исполнительного комитета Совета] раб[очих] и солд[атских] депутатов] Михаил Булычев в 12 ч. дня 27 августа был назначен комиссаром в г. Лугу от Временного военного комитета для освещения событий Лужскому гарнизону и принятию мер на случай появления Корниловских войск. Согласно назначения выехал в Лугу в 5 ч. дня, предупредивши11 телеграммой Исполнительный] комит[ет] Лужского Совета Р. и СД о своем приезде для доклада Совету, прибыл в Лугу в 8 ч. веч.ш, и тотчас же сделал доклад Исполнительному] комитету и Совету о назревающих событиях, и просил членов Совета быть готовыми к повторению 1 марта10, <т.е. тех событий>1У, когда Лужский гарнизон задержал 26 эшелонов, направлявшихся в Петроград на подавление революционного движения. После доклада Совету в Исполнительном] комитете были выработаны практические меры для задержания могущих прибыть эшелонов с войсками, о чем и было сообщено штабу округа и Временному] военному комитету в 113/4 час- ночи.
Около 10 час. веч. один за другим прибыло в Лугу 3 эшелона с войсками, которые дежурн[ым] начальником станции были в полном согласии с Советом задержаны, причем коменданту эшелонов указывалось на порчу паровозов как [на] причинуу неотправки их дальше. В составе прибывших трех эшелонов
I Перед словом «вывод» слово не разобрано, возможно «означенный».
II Так в тексте.
III Веч. — вечер.
w Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над строкой.
v Слово «причину» вписано над зачеркнутым: «следствие».
42
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ II
находился и штаб корпуса Крымова, о котором стало известно после получения на его имя телеграммы от Керенского в 10 ч. 45 м. веч., которая и была передана ему начальником станции. До получения соответствующих распоряжений из штаба округа и Времен[ного] в[оенного] комит[ета] Исполнительным комитетом было решено ни в какие переговоры со штабом Крымова не вступать, а, вооруживши гарнизон Луги, окружить эшелоны незаметным образом для прибывших войск.
В 2 час. ночи 28 августа, по получении приказа от штаба округа о задержании эшелонов, я вместе с начальником гарнизона отправился для переговоров к Крымову на предмет выяснения цели и направления прибывших войск.
По заявлению генер. Крымова, войска предназначались для выполнения боевой задачи на случай возможной десантной высадки немцев и направлялись согласно приказа главковерха Корнилова. По выслушании этих заявлений мною была передана ген. Крымову телеграмма Керенского по всем линиям ж.д. и поставлен вопрос: «Не поддерживает ли и он (Крымов) Корнилова в его авантюре?» В ответ на вопрос Крымов показал мне телеграмму от Керенского с приказанием вернуться обратно и повторил, что он преследует стратегические задачи и только приказы главковерха будет исполнять, приказы же Керенского считает для себя необязательными. Об отставке Корнилова и назначении Клембовского ему официально ничего не известно, и потому он считает и до сих пор главковерхом Корнилова, которому делает телеграфный запрос и ждет от него дальнейших приказаний.
С момента прибытия эшелонов и до разгрузки таковых члены Лужского Совета вели агитационно-осведомительную работу среди прибывших войск, распространяя экстренно отпечатанную в большом количестве ж.д. телеграмму Керенского. При этом выяснилось, что большинство из казаков корпуса Крымова не знали, куда и зачем их направляют. Остальные же указывали, что они направляются в Петроград для подавления восстания большевиков и для разгона Советов, которые, по их сведениям, арестовали правительство. Раздаваемые телеграммы Керенского производили довольно заметное впечатление на казаков, офицерство же к этой агитации относилось крайне несочувственно и призывало казаков отгонять от вагонов ораторов из чл[енов] Совета, считая таковых если не большевиками, так непременно сочувствующими им, и просили казаков не верить тому, что им говорят представители Лужского гарнизона.
В 8 час. утра 28 августа в присутствии нач. гарнизона я имел вторичный разговор с генер. Крымовым. Во время беседы я ему показал полученные мною телеграммы от штаба округа на мое и его имя и предложил Крымову вернуться обратно, заявляя, что Лужский гарнизон во исполнение приказа штаба округа и Вр[еменный] воен[ный] комит[ет] примут все меры, чтобы не пропустить эшелонов к Петрограду, движению же назад будут всячески содействовать. В ответ на это предложение Крымов заявил, что приказаний штаба округа он совершенно не признает и может вернуться обратно только по получении соответствующего приказа от главковерха. Беседа происходила в самой корректной форме, но уверенности в тоне Крымова, которая чувствовалась при первом разговоре, уже не было: проскальзывало (мое впечатление) сомнение и неуверенность в своих действиях.
К 8 час. утра в Лугу прибыло около 8 эшелонов, а к моменту разгрузки эшелонов (6 ч. веч.) на путях ж.д. находилось уже 12-13 эшелонов. Около 12 час. дня 28 авг[уста] полковником из штаба Крымова мне было заявлено, что прибывшие войска могут вернуться обратно, если им будут предоставлены паровозы, на что я дал свое согласие, и с этой целью мы с ним отправились к начальнику
РАЗДЕЛ I
43
станции. Во время разговора с начальником станции из Пскова к телефону ж.д. был вызван генер. Крымов и в моем присутствии получил приказ от генер. Дитерихса двигаться вперед по следующему маршруту: Уссурийской кон [ной] дивизии — в Царское Село, а Туземной дивизии — в Гатчину.
Телефонный приказ принимал полковник из штаба Крымова, а записывал под его диктовку член Исполнительного] комитета прапорщик Разумовский. По получении приказа Крымов в настойчивой форме заявил, чтобы через полчаса паровозы были готовы к отправлению, и демонстративно прекратил всякие переговоры со мною и с окружающими. Железнодорожники стали готовить паровозы, но предупредили нас, что готовы жертвовать собою, если это Исполнительный] комитет найдет нужным, т.е. могут повести паровозы вперед и создать крушение паровозов, т.к. их железнодорожный] путь в это время во многих местах был разобран. Паровозы часа через 2 были прицеплены к эшелонам, но трогаться с места приказа (вторичного) не поступало.
В 3 часа дня вместе с генералом Изергиным (командиром 4-го осадного полка, стоявшего в Луге) я отправился к Крымову для переговоров. Во время переговоров я показал ему последнюю телеграмму от штаба округа с приказанием портить ж.д. путь, если Крымов захочет двинуться вперед. В ответ на это Крымов заявил, что порча ж.д. пути его остановить не может, т.к. он может и пойдет во избежание крушения поездов походным порядком. На это я указал Крымову, что Лужский гарнизон во исполнение приказа штаба округа должен будет дать бой и потому польется братская кровь, которая должна быть дорога и ему (Крымову) и всем... Крымов ответил, что Лужск[ий] гарнизон, исполняя приказ шт[аба] округа1, будет действовать правильно, но что и он (Крымов), исполняя приказ от главковерха двигаться вперед, тоже будет действовать правильно. О пролитии же братской крови при выполнении боевых приказов говорить не приходится, и таковая из" тех, кто были на фронте, никого не устрашит... Разговор поддерживался в корректнейшей форме, и после этого заявления я удалился.
После разговора Крымовым были посланы казаки осмотреть ж.д. путь и, найдя таковой разобранным около ст. Преображенской, заставили с оружием в руках железнодорожников его восстанавливать.
В 4 ч. дня 28 авг[уста] Крымов занял ж.д. телеграф и телефон своими войсками. Лужский гарнизон в этом случае ему не оказал сопротивления, т.к. в руках Совета была радиостанция в 6 верстах от города, откуда я и поддерживал связь с Петроградом все время.
В 6 час. веч. эшелоны стали разгружаться и на ночь отошли на юг от Луги верст на 15 в дерев [ню] Заозерье, выставивши усиленные караулы и устроивши баррикады на Псковском шоссе с целью задержки Лужского гарнизона, если бы таковой попытался напасть на них.
В 7 час. веч. 28 авг[уста] я выехал на автомобиле в Петроград и, заехавши в Гатчину, сделал доклад Гатчинскому военному комитету о положении Луги. В 12 ч. дня 29 авг[уста] мною был сделан доклад в штабе округа, откуда я, не получивши никаких определенных указаний, выехал вновь в Лугу, давши телеграмму Лужск[ому] Исполнительному] комитету с просьбой усилить агитацию среди войск Крымова.
В 3 ч. 45 м. дня на имя генер. Крымова в Луге была получена телеграмма от Керенского с приказанием двигаться корпусу по его оперативному назначению
I Слова «шт[аба] округа» вписаны над строкой.
II Предлог «из» вписан над строкой.
44
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
в г. Нарву. Телеграмма в Лужск[ом] военн[ом] комитете возбудила сомнение и после запроса военному министру и Времен[ному] воен[ному] комитету была отменена. Крымову эта телеграмма не передавалась.
Весь день 29 августа в войсках Крымова через крестьян и невооруженные разъезды гарнизона продолжалась агитационная работа, причем от разъездов получались сведения, что в деревнях у казаков происходят митинги.
В 12 ч. ночи я приехал в Лугу.
В 1 ч. ночи 30 августа от разъездов было получено сообщение, что войска Крымова выступили из мест своей стоянки и идут по направлению к Луге. Около 3 ч. утра получены дополнительные сообщения, что казаки, не дойдя до Луги четырех верст, вернулись обратно в деревни ввиду отказа 13 и 15 полков наступать на Лугу ночью.
Около 5 ч. утра в полках Крымова происходили митинги, на которых казаков уговаривали идти в Петроград, и затем был дан Крымовым приказ «пробиться во что бы то ни стало через Лугу; 9 полку идти первым и, занявши город, пропускать по шоссе другие полки». К моменту выступления (7 ч. утра) 15 полк категорически отказался идти через Лугу, и потому Крымов решил обойти Лугу, выступивши в 8 ч. утра по направлению к Винд[аво]-Рыб[инской] ж.д. (ст. Оредеж).
В 9 час. утра 30 августа из Луги в штаб Крымова выехала делегация в составе генер. Изергина, начальника гарнизона и члена Исполнительного] комитета доктора Ладунга.
Около 11ч. дня делегация нагнала Крымова в 12-ти верстах от Луги и от Крымова узнала, что войска Крымова идут в обход Луги во избежание столкновения с Лужским гарнизоном. О неизбежности столкновения Крымов вынес впечатление еще ночью, когда его войска в четырех верстах от Луги встретились с нашими вооруженными заставами и, не желая вступать в бой, повернули обратно. Казаки из корпуса Крымова заявляли делегации, что теперь они убедились в авантюре Крымова и Корнилова, и просили дать им приказ от Временного правительства на предмет ареста Крымова и других офицеров. В 3 ч. дня доктором Ладунгом и в 4 ч. дня 30 авг[уста] мною были посланы телеграммы Временному правительству с просьбой издать официальный приказ об аресте Крымова и обещанием привести его в исполнение, но ответ на эту телеграмму был получен только 2 сентября от нач. Каб[инета] воен[ного] мин[истра] Барановского, извещающего о назначении Чрезв[ычайной] следственной] комиссии и о самоубийстве Крымова...
В 5 ч. веч. в Лугу прибыл полковник Самарин и, справившись о местонахождении отряда Крымова, выехал туда.
В 8 час. веч. недалеко от города я встретил ген. Крымова, возвращающегося в Лугу, и решил арестовать его. Полковник Самарин, узнавши о моем намерении, заявил, что Крымов под его покровительством и ответственностью следует в Петроград и потому арестован быть не может и что вообще в Луге создано слишком много шума в связи с прибытием войск Крымова.
Считаясь с заявлением полковника Самарина, я отменил распоряжение об аресте Крымова и тем самым не предупредил самоубийство Крымова11, за что и по сие время себя упрекаю...
В 9 ч. веч. полк. Самарин вместе с Крымовым на автомобиле выехал в Петроград, а вслед за ними выехала и делегация от казаков.
В 3 час. дня 31 августа вместе с другими делегатами, прибывшими из Петрограда, я выехал на ст. Оредеж, чтобы узнать о положении дел в корпусе Крымова. В 8 час. веч., прибывши туда, мы устроили совещание в штабе Дон-
РАЗДЕЛ I
45
ской дивизии, где нам командир дивизии определенно указывал, что Крымов от него все скрывал, и он ничего не знал о цели и направлении движения дивизии, и даже упрекал нас за то, что в Луге мы его ни с чем не ознакомили. Чувствовалась в словах начальника дивизии полная растерянность и желание «подделаться» к нам...
С утра 1 сентября мы (делегаты) вели агитационно-осведомительную работу в Донской дивизии и там убедились (в 9-ом полку), что казаки и особенно офицеры довольно сильно настроены против Керенского, Советов и большевиков, но против Временного правительства (в целом) резкого недовольства не высказывалось.
Добавляю, что, по моему наблюдению, Крымов и его штаб к приказу, полученному по телефону от Дитерихса, отнеслись как вполне к законному, и прекращение демонстративно переговоров с нами, как это я понял, означало поворот его отношений к нам. Считаю необходимым указать, что при беседе с казаками на ст. Оредеж мне и моим товарищам приходилось тратить много усилий, чтобы выяснить им, что такое Совет Раб. и С. деп. и кто такие большевики, так как у большинства казаков, особенно в 9-ом полку, понятие о тех и других было совершенно неправильное: они считали, что Советы сплошь состоят из большевиков. Станционный телеграф и телефон были заняты войсками Крымова только часа на 2, т.е. на время разгрузки эшелонов. По моему убеждению, если бы генерал Крымов захотел предпринять агрессивные действия по отношению к Лужскому гарнизону, то он имел бы полную фактическую возможность добиться успеха.
Михаил БУЛЫЧЕВ Член Комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 124-128. Автограф.
№11
Показания редактора газеты «Известия действующей армии» капитана А.П. Брагина1
4-5 сентября 1917 г.
Протокол
4 и 5 сентября 1917г. Чрезвычайная комиссия для расследования действий ген. Корнилова и др. производила допрос нижепоименованного], и он показал:
Александр Павлович Брагин, 39 лет, православный, капитан, под судом и следствием не был.
Я, капитан Александр Павлович Брагин, показывая все, что мне известно по поводу событий 28—31 августа, заявляю, что о существовании какого-либо заговора или организации, преследующей мятежные цели, мне ничего не было известно.
Смутные слухи, носившиеся давно, о том, что в стремлениях командного состава возродить погибшую боеспособность армии принимают горячее участие многие патриотически настроенные и сознательные общественные круга, — эти слухи после Московского совещания еще усилились.
Дополнительные показания А.П. Брагина см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 16.
4(3_ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
В частности, у нас в Ставке вполне определенно говорили о том, что ген. Корнилов находит горячую поддержку своим начинаниям в бывшем министре Савинкове, в министре-председателе А.Ф. Керенском и в верховном комиссаре Филоненко. А о каком бы то ни было заговоре никто не говорил, и я не слышал ничего.
С половины августа стали усиленно говорить о том, что в Петрограде готовится грандиозное восстание большевиков и что будто бы туда посылаются войска для поддержки Временного правительства.
28 августа рано утром (часов около 10) меня вызвали к коменданту Главной квартиры. Там я застал большое количество офицеров. Вышел комендант и чрезвычайно серьезным, как мне показалось, внушительным тоном сказал приблизительно так: «Верховный главнокомандующий приказал типографии Штаба отпечатать это воззвание. Но наборщики забастовали. Сегодня с трех часов пополудни вводится осадное положение в Могилеве. Поэтому неисполнение этого приказания грозит смертною казнью. Потрудитесь напечатать это воззвание в Вашей типографии, и как можно быстрее». С этими словами мне был передан отлитографированный оттиск (на шапирографе) воззвания Верховного главнокомандующего к железнодорожникам. Прочитавши его и увидя всю серьезность этого документа, я попросил коменданта дать мне письменное предписание; тот согласился, и скоро я получил от коменданта предписание за № 9928
Сильно взволнованный всем происходящим и в полной уверенности, что в Петрограде произошло действительно нечто чудовищное, я поехал к себе в типографию.
На улицах всюду уже собирались кучки солдат и публики, разъезжали конные патрули. Опасаясь, что забастовщики не ограничатся прекращением работ у себя, а попытаются прекратить работу и моей типографии, а может быть, и испортят дорогие машины, я попросил ехавшего во главе патруля прапорщика-текинца сопровождать меня до типографии и окарауливать" ее вплоть до распоряжения свыше о наряде охраны. Прапорщик согласился и по пути заехал ко мне во двор типографии. Я просил его не допускать никого в типографию, особенно же вооруженных людей. Затем мне позвонил секретарь начальника Штаба шт[абс]-ротмистр Кузьминский и спросил, идет ли печатание? Я ему ответил, что надеюсь на удачный исход полученного мною приказания, а затем сообщил штабс-ротмистру Кузьминскому о своих опасениях за целость казенного имущества, прося его о содействии. Тот ответил, что доложит ген. Луком-скому. Через несколько минут шт[абс]-ротмистр Кузьминский сообщил мне, что наряд от Текинского полка будет выслан для охраны типографии и ее личного состава.
Выйдя к наборщикам, я вкратце очертил им предстоящую нам задачу и рассказал им о том, как начальство ввиду устанавливаемого осадного положения решило расправиться с бастующими наборщиками штабной типографии. Я добавил, чтобы мои наборщики не боялись ничего, так как нас охраняют текинцы. Затем я известил о том, что хотя наши машины и стоят и придется работать на ручных станках, но мы обязаны выполнить приказание начальства, что за это приказание отвечает только тот, кто его отдал и т.д. «Придется работать день и ночь посменно», — сказал я наборщикам и печатникам. За сверхурочную же и успешную работу я обещал выхлопотать крупную награду <в 100 руб. каж-
I Предписание коменданта Главной квартиры Штаба главковерха А.П. Брагину № 9928 от 28 августа 1917 г. см.: Там же. Д. 11. Л. 89.
II Так в тексте.
РАЗДЕЛ I
47
дому по окончании всех заказов>'. Я вызвал сначала желающих; вышло 8 чел. После этого все наборщики согласились стать на работу, вполне согласившись и поверив мне, что им за это никакой ответственности не будет. Стали на ручные станки. Я немедленно донес рапортом о всем вышеизложенном (вкратце) генералу Лукомскому и просил его распоряжения о немедленной даче мне тока на моторы плоских машин. Результатом этого рапорта было то, что к вечеру прибыли монтеры и стали проводить ток к машинам.
Тем временем ко мне беспрестанно заезжали служащие в Комендантском управлении и брали отпечатанные партии воззваний и приказов Верховного главнокомандующего.
К вечеру я узнал, что и типография Штаба стала на работу и печатает то же, что и моя типография. Очередные №№п приказов (для проставления) мне были сообщены из штабной типографии чиновником Ревиным по телефону и подтверждены из Управления] дежурного генерала. За все это время в Могилеве было тихо. Шла только усиленная агитация среди солдат гарнизона о неподчинении генер. Корнилову.
Как я узнал впоследствии, тайком от меня, т.е. не докладывая мне ничего, наборщики вверенной мне типографии отпечатали в большом количестве приказ министра А.Ф. Керенского о неподчинении армии приказам генерала Корнилова. В ночь с 28-го на 29-ое была моя очередь дежурить по службе связи в Управлении генерал-квартирмейстера. Всю ночь шли телеграммы в Ставку и из Ставки; все работало обычным порядком: и телеграфисты, и писаря, и офицеры Генерального штаба. У меня было странное чувство: не то мы все бунтовщики, но очень хорошо исполняющие свой долг, не то мы все — самые честные офицеры, исполняющие свой долг, а бунтовщики — те, кто не слушает ген. Корнилова. И это ощущение все усиливалось, а с ним вместе росло и беспокойство.
28-го генерал Корнилов, как мне передавали, делал смотр гарнизону и произнес сильную патриотическую речь. Мне приходилось тогда беседовать с солдатами (по разным случаям), и общий голос их можно прорезюмировать™ так: «Мы теперь ничего не понимаем, совсем с толку сбиты... Кто прав, кто виноват — мы уже теперь понять не можем». И эти слова можно отнести не только к солдатам, но и к самым сознательным офицерам... Положительно, все недоумевали. Носились слухи о какой-то чудовищной провокации Львова, а потом все стали говорить, что конфликт генерала Корнилова с министром Керенским—чистое недоразумение; что, наоборот, они оба —люди, преисполненные самых горячих желаний спасти Россию, и никто из них не виноват, а виноват кто-то третий...
О воззвании офицеров (Офицерского союза) я узнал только тогда, когда оно уже было отпечатано без моего ведома. Типография, которой я заведую, была приобретена для газеты Ставки, которую я редактировал. Потом газета прекратилась, и типографию генерал Корнилов велел передать в пользование Военному союзу и Главному комитету Офицерского союза.
В последние дни августа предстоялw выйти приказ начальника Штаба (по дежурству) о придании типографии штатного характера для урегулирования ее отношений к обоим Союзам. Предполагал и я попасть на должность (штатную) начальника этой типографии. До сих же пор, ввиду того, что мною не сдана
I Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над строкой.
II №№ — номера.
III Так в тексте. 17 Так в тексте.
48
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
еще должность редактора, я продолжаю на ней числиться. Мои обязанности до сих пор заключались в заведовании этой типографией и ее оборудовании.
Подчинялся я 2-му генер.-квартирмейстеру, а последнее время по заведованию типографией — дежурному генералу согласно приказу Верховного главнокомандующего. Дежурному генералу я докладывал обо всех полученных мной заказах, и он одобрял все мои действия.
Больше добавить ничего не имею. Показания писал собственноручно.
Вписаны слова: «в 100 рублей каждому по окончании всех заказов». Представляю при сем предписание № 9928.
Капитан Александр Павлович БРАТИН Член Комиссии Н. КОЛОКОЛОВ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 84-88. Автограф. №12
Протокол допроса военного министра А.И. Верховского
11 октября 1917 г.
Протокол допроса
1917 года октября 11-го дня, в гор. Петрограде Чрезвычайная комиссия по делу о генер. Корнилове и др. допрашивала нижепоименованного, который на предложенные ему вопросы показал:
Я, военный министр генерал-майор Александр Иванович Верховский, 30 лет, православный, не судился, по делу показываю:
В Ставку я приехал 25 августа 1917 года для присутствования1 в комиссии по сокращению численности армии. В Ставке я тогда виделся только с Прониным, Сахаровым, Романовским, Лукомским, Корниловым и Филоненко. Разговор со всеми этими лицами, кроме Филоненко", имел"' приблизительно одну и ту же тему — о восстановлении боеспособности армии. Намечались тогда две линии: постепенные воспитательные меры, подбор командного состава, усиление деятельности организаций и т.д. Этот путь всеми упомянутыми лицами признавался слишком медленным. Вторая линия — это было предложение быстрых и решительных мер, подавление всякого сопротивления силой других и т.д. С генер. Лукомским я по поводу этого второго взгляда говорил подробнее и указывал ему, что такими решительными мерами всю Россию покорит центр, на что он возражал, что в этом и нет надобности, т.к. достаточно показать несколько главных центров. Такой же разговор с Корниловым закончился его вопросом: как я отнесусь к диктатуре, если таковую объявит Временное правительство? Я указал, что диктатура повлекла бы за собой резню офицеров и повела™ к совершенному расстройству боеспособности армии. К этому я прибавил, что если Bp. правительство диктатуру введет, то я сделаю все, чтобы уменьшить вред, который она может принести. На этом наш разговор закончился. Во
I Так в тексте.
II Слова «кроме Филоненко» вписаны над строкой.
III Слово «имел» вписано над зачеркнутым: «носил». п Слово «повела» вписано над строкой.
РАЗДЕЛ I
49
время разговора мною неоднократно высказывалась мысль о невозможности в настоящее время мечтать о единой организованной власти. Вышеупомянутые разговоры привели меня в отчаяние, т.к. давали основание предполагать, что диктатура близка к осуществлению. При этом у меня создалось впечатление, что мысль о диктатуре создалась и созревала в Ставке, и только для видимости мне указывали на возможность создания ее Временным правительством. Для того чтобы выяснить себе положение, я отправился к комиссару Временного правительства при Верх[овном] главнокомандующем Филоненко и спросил его, правда ли, что Временное правительство намеревается объявить диктатуру? От него я узнал, что это совершенная неправда и что Bp. правительство никогда диктатуры не объявит. На мой вопрос, что же значат те разговоры, которые ведутся в Ставке, и известны ли они Bp. правительству, — он ответил, что Корнилов в настоящий момент представляет из себя высоту, за которую борются две силы и которая переходит из рук в руки. Одна из этих сил офицерство Ставки и особенно Лукомский, приведенные в отчаяние разложением армии, они хотят сильными мерами создать порядок в армии, а другая — это он, Филоненко, который как представитель правительства сделает все возможное, чтобы оградить Корнилова от безумных шагов, что он надеется и достигнуть. Тогда же Филоненко просил меня упомянуть в разговоре с Корниловым1, что в случае если б последний предпринял самостоятельно какие-нибудь шаги, тогда я буду иметь возможность сформировать до двух корпусов настоящего войска со всеми вспомогательными частями и артиллерией и стать во главе их с сознанием своей силы и с моим боевым опытом, и11 ему, Корнилову, придется потратить много усилий, чтобы справиться с этим. Я исполнил эту просьбу Филоненко и сообщил изложенное Корнилову, который, ничего на это не ответив, сел только поглубже в кресло. В разговоре с Романовским, подл. Прониным и Сахаровым о применении решительных мер для поднятия боеспособности армии указывалось111, что эти меры могут быть осуществлены при опоре на казачество, Союз Георгиевских кавалеров и Союз офицеров. <Я возразил, что>1У казачеством всю Россию не покоришь, а союзы Георгиевский и Офицеров будут погублены и тем еще более подорвана боеспособность армии. На это упомянутые лица согласились дать указание Союзу офицеров и Георгиевских кавалеровv в Москве работать непосредственно под моим руководством.
Между прочим, Филоненко, не предлагая мне прямой координации действий на случай выступления Ставки, заявил полную готовность поступить в мое распоряжение. Я говорил из квартиры Филоненко с генер. Лукомским по телефону по поводу того, почему мне не дают поезда? Ничего такого, что бы составляло секрет, я тогда после разговора с Лукомским Филоненко не говорил. Я должен был ехать 26 августа в 1 час дня, не повидав Корнилова, который был на смотру, но к моменту отхода поезда ко мне прибыл офицер Генерального штаба с просьбой задержаться для переговоров с™ Корниловым. Разговор с Корниловым был около 6 часов вечера, это был™ разговор о двух корпусах, которыми я могу располагать. После этого разговора Корнилов мне заявил, что
I Далее зачеркнуто: «упомянуть».
II Союз «и» вписан над строкой.
III Слово «указывалось» вписано над зачеркнутым: «я указывал».
w Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над зачеркнутым: «Но в таком случае».
v Слова «и Георгиевских кавалеров» вписаны над строкой.
VI Далее зачеркнуто: «ним».
v Далее слово неразборчиво.
50
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
я свободен и могу выехать. 26 августа в 11 ч. утра я хотел представиться Корнилову, но сделать этого не мог, т.к., по словам ген. Лукомского, он смотрел опыты с самодвижущейся миной, а по другим полученным мною сведениям он находился на смотру. Фразой1 о борьбе двух сторон за высоту Филоненко иллюстрировал борьбу свою и Савинкова, с одной, и офицеров Ставки, с другой стороны, из-за разрабатывавшихся мероприятий по поднятию боеспособности армии. Еще в Петрограде Савинков спрашивал меня, не имеется ли препятствий для расквартирования в Московском округе11 одного казачьего полка, не мотивируя это ничем определенным. Я ответил, что с моей стороны к тому препятствий не имеется. О том же казачьем полку мне телеграфировал ген. Лу-комский, сообщавший, что в Москву посылается полк во время Государственного совещания. Я ответил, что за отсутствием места в самой Москве полк расквартирован быть не может, и предложил это сделать в пределах Московского округа. Ставка предложила мне вывести один из запасных полков и на его место поставить казаков. И на этот раз требование это мотивировано не было, почему я и запросил, почему Верховный главнокомандующий больше меня заботится о том, какую часть в Москве разместить. Ответа на этот вопрос не последовало.
Московское совещание было встречено с недоверием со стороны войск гарнизона, и когда мне удалось добиться не только доверия к нему, но и готовность охранять Совещание, то было получено известие о движении на Москву одного из казачьих полков, который и был мной остановлен в Можайске, а затем отправлен после Совещания в Каширу.
Впоследствии Лукомский сказал мне, что Верх[овный] главнокомандующий очень удивился задержанию мной полка в Можайске, на вопрос же мой, с какой целью он посылался, ген. Лукомский ответил, что он посылался на случай возможного большевистского восстания.
В день получения телеграммы генерала Корнилова с приказанием исполнять только его директивы были получены сведения от железнодорожных служащих о движении казачьих частей из Смоленска на Москву, из Курска о прибытии туда и о движении эшелонов на Харьков через станцию Козиевку. Это вызвало мое распоряжение о приостановлении дальнейшего продвижения в пределы Московского округа казачьих111 частей. Впоследствии легальность движения всех этих частей вполне определилась, кроме упомянутого казачьего полка, двигавшегося с ним железнодорожного батальона.
Сведений о сношениях генер. Корнилова с Калединым в то время ко мне не поступало, и я о них ничего не знал. По получении телеграммы Корнилова об исполнении его распоряжений мною были собраны командиры казачьих частей, расположенных в Москве, и им предложил вопрос о том, будут ли они поддерживать Временное правительство или же перейдут на сторону Корнилова. Вполне определенно они ответили, что ждут распоряжения с Дона от своих войсковых правительств и до получения таких указаний будут поддерживать только порядок, а не Временное правительство и не генер. Корнилова. На это я заметил командирам частей, что если они станут на сторону Корнилова, то я могу предоставить им эшелоны и они могут уезжать. Телеграмма моя об арестовании генер. Каледина была вызвана целым рядом донесений советов и Железнодорожного союза12, совершенно совпадавших с тем, что мне говорил генер. Лукомский в Ставке о захвате важнейших центров, фактическим движением на
I Слово «Фразой» вписано над зачеркнутым: «Вопросом».
II Текст, выделенный курсивом, вписан над строкой.
III Далее зачеркнуто: «вациских».
РАЗДЕЛ I
51
них казачьих частей и1 заявлением командиров казачьих частей в Москве. Тогда же прок[урор] Московской] суд[ебной] палаты Сталь показал мне телеграмму одного из командиров Московских казачьих частей о произведенном мной11 рассредоточении казачьих частей в округе с запросом, как поступить. Сведения о намерении казачества отрезать угольный район от Москвы поступили ко мне одновременно и от Временного правительства, и от Железнодорожного союза. После назначения генерала Алексеева ко мне поступили сведения, что генерал Корнилов и другие участники мятежа на свободе, что в Могилеве значительное количество войск, Ставка продолжает руководить фронтом и перевозками войск, и ни с какой стороны не принимаются меры для того, чтобы с этим покончить. Эти данные и послужили основанием к предполагавшейся отправке войск в Могилев. В телеграмме на имя генер. Алексеева111 я указал на необходимость ареста Корнилова, Лукомского, Романовского, Плющевского-Плющика, Пронина и Сахарова, исходя из того соображения, что Пронин и Сахаров тесно связаны, один с Союзом офицеров, а другой с Георгиевским союзом, а остальные тесно связаны между собой по своей служебной деятельности. Никаких определенных данных о виновности упомянутых лиц, помимо изложенного выше, в моем распоряжении не имелось, и указание на необходимость их ареста сделано мной как мера предупредительная. Больше ничего показать не могу. Прочитано.
Вписано: «кроме Филоненко», «повела», «и Георгиевских кавалеров», «фразой», «Алексеев», «я возразил, что», «указывалось», «ском округе», «произведенном мной», «с запросом, как поступить», «Алексеева».
Зачеркнуто: «упомянуть», «я указывал», «но в таком случае», «ним», «вопросом», «вациских»™, «с командирами», «Корнилова».
ВЕРХОВСКИЙ
Председатель комиссии4
Члены комиссии: полковник УКРАИНЦЕВ полковник РАУНАХ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 148-155. Подлинник. Рукопись.
№13
Протокол допроса помощника начальника Штаба Верховного главнокомандующего В.В. Вырубова
7 сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 7 дня член Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове и других полковник Украинцев допрашивал ниже поименованного:
Помощник начальника Штаба Верховного главнокомандующего Василий Васильевич Вырубов, 38 лет, православный, не судился, показал:
I Далее зачеркнуто: «разговором с командиром».
II Слова «произведенном мной» вписаны над строкой.
III Слово «Алексеева» вписано над зачеркнутым: «Корнилова». w Так в тексте.
v Подпись председателя отсутствует.
52
В Зимнем дворце я был задержан до 7 ч. 15 м. утра. Там же в это время я узнал, что ген. Корнилов обратился с воззванием к русскому народу1, но текста этого воззвания я еще не читал.
Так как представлялось весьма вероятным, что в этом деле ген. Корнилов действовал по соглашению с некоторыми членами Временного правительства и что только в последние дни, 26 и 27 августа, это соглашение или было нарушено, или народилось какое-то недоразумение, в 3 часа дня 28 августа П.Н. Милюков и я отправились еще раз к министру-председателю, чтобы сделать еще попытку склонить его к командированию в Могилев нескольких членов правительства и П.Н. Милюкова для выяснения и соглашения или уже, в крайнем случае, к продолжению переговоров по аппарату Юза. Но в этом было решительно отказано. Никаких переговоров с ген. Корниловым после 26 августа и [в] ночь на 27-е число не велось/Вечером 28-го числа я узнал, что была решительно отклонена поездка в Могилев представителей Союза казачьих войск.
От ген. Корнилова ожидалось полное подчинение Временному правительству. Хотя распоряжением министра-председателя временное верховное командование было передано ген. Клембовскому, но последний фактически едва ли мог осуществить это распоряжение и телеграммою просил освободить его от возложенных обязанностей".
Начинался распад верховного управления: Временное правительство запретило исполнять какие бы то ни было распоряжения ген. Корнилова и приостановило все перевозки войск, совершаемые по соображениям стратегическим; ген. Клембовский ответил, что он не может взять на себя одновременное управление и своим фронтом, и всеми армиями, тем более оставаясь в Пскове. Главнокомандующие оставались без указаний свыше, тревожно спрашивали министра-председателя, чьи распоряжения они должны выполнять. Этим периодом распада власти мог воспользоваться противник.
Это побудило меня принять утром 30 августа предложение вступить в должность начальника Штаба Верховного главнокомандующего. Верховное командование принимал на себя А.Ф. Керенский.
Я высказал свои условия вступления в должность и принял обязательство после переговоров по аппарату Юза с ген. Корниловым111 вполне спокойно пе-
I Воззвание Л.Г. Корнилова к русскому народу см.: Д. 60. Л. 52. Опубл.: Революционное движение в России... с. 446. (См. приложение № 3 — т. 2).
II Телеграмму министра-председателя А.Ф. Керенского главнокомандующему Северным фронтом В.Н. Клембовскому о назначении его временно исполняющим должность Верховного главнокомандующего и телеграмму В.Н. Клембовского об отказе от этой должности см.: Д. 60. Л. 59, 77. Опубл.: Революционное движение в России... С. 455-456.
1,1 Запись разговора по прямому проводу генерала М.В. Алексеева с Л.Г. Корниловым 30 августа см.: Д. 10. Л. 78-86 об. Опубл.: Мартынов Е.Н. Корнилов (Опыт военного переворота). М., 1927. С. 191-193.
24_ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
рейти к новому командованию при условии, что я не замедлю своим приездом в Могилев и что никакие войска не будут направлены чьим-либо распоряжением в этот пункт. Переговоры эти происходили в 2 часа дня и в 8 час. веч[ера] 30 августа.
31-го числа я выехал в Могилев и в Витебске узнал, что распоряжением А.Ф. Керенского в гор. Орше собирается отряд полк. Короткова для действий против Могилева и для ареста ген. Корнилова и других лиц. Пришлось остановиться в Витебске и Орше, чтобы приостановить возможность столкновения.
В 3 часа дня 1 сентября я прибыл в Могилев и тотчас же по аппарату из Москвы получил от ген. Верховского такое извещение: «Сегодня выезжаю в Ставку с крупным вооруженным отрядом для того, чтобы покончить то издевательство над здравым смыслом, которое до сих пор имеет место. Корнилов, Луком-ский, Романовский, Плющевский-Плющик, Пронин и Сахаров должны быть немедленно арестованы и препровождены. Это является целью моей поездки, которую считаю совершенно необходимой. Вызвал Вас к аппарату, надеюсь услышать, что эти аресты уже произведены»1.
В то же время по другому аппарату из Петрограда говорил А.Ф. Керенский, что «за сутки был получен целый ряд сообщений устных и письменных, что Ставка имеет большой гарнизон из всех родов оружия, что она объявлена на осадном положении, что на 10 верст в окружности выставлено сторожевое охранение, произведены фортификационные работы с размещением пулеметов и орудий... Я, принимая всю обстановку во внимание, не считал возможным подвергать Вас и Следственную комиссию возможному риску и предложил Ко-роткову двигаться»4.
Из всех сообщений, полученных А.Ф. Керенским, справедливым было одно: Могилев и окрестности радиусом на 10 верст объявлены на осадном положении3. Все остальное был вымысел, подсказываемый тем, что у страха глаза велики.
Чья-то злая воля толкала войска на Могилев. Если Верховский выражал надежду, что ген. Корнилов и другие арестованы, то зачем же он стремился в Могилев с 14 эшелонами войск? Для чего, до моего доклада, были двинуты из Орши части отряда полк. Короткова и дошли своими головными частями до ст. Лотва (около 20 верст от Могилева)?
Должен засвидетельствовать, что ген. Корнилов, согласно обещанию по аппарату, беспрепятственно передал командование над армиями, не выразил даже протеста против ареста. Что касается гарнизона, то войска его оставались совершенно спокойными в своих казармах, не делая никаких приготовлений к встрече двигающихся войск. Нехорошее возбуждение существовало только в Совете солдатских депутатов гарнизона под влиянием председателя и нескольких солдат. Пришлось призвать к спокойствию и порядку.
Направление дела о ген. Корнилове, сведения о событиях в Бердичеве создали среди чинов Штаба Верховного главнокомандующего столь тяжелую атмосферу, что в связи с некоторыми другими причинами я вынужден был вечером 5 сентября просить Верховного главнокомандующего освободить меня от моих обязанностей, так как нравственное мое состояние исключает возможность спокойной, плодотворной работы.
По общему убеждению, ген. Корнилов не поднимал руки против государственного строя, он стремился только к созданию власти сильной, рабочей,
1 Цитируется разговор по прямому проводу генерала А.И. Верховского с генералом М.В. Алексеевым 1 сентября 1917 г. Запись разговора см.: Д. 10. Л. 106—107.
РАЗДЕЛ I
25
умелой; он ничего не желал для себя, был готов работать с теми, кто был бы способен спасти родину и вывести ее из того тупика, в который она попала.
В этом стремлении к благу родины заключается причина, в силу которой на стороне ген. Корнилова симпатии многих. Страдая душой вследствие отсутствия власти сильной и деятельной, вследствие проистекающих отсюда несчастий России, я сочувствую идее ген. Корнилова и не могу пока отдать свои силы на выполнение должности начальника Штаба, сознавая полную беспомощность водворить порядок в войсках и вернуть им боевую мощь.
Генерал от инфантерии Мих[аил] АЛЕКСЕЕВ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 2-5. Автограф; Д. 12. Л. 1-4. Копия. Машинопись.
№4
Показание начальника Штаба Верховного главнокомандующего М.В.Алексеева
7 октября6 1917 г.
Протокол
7 октября 1917 года в Петрограде Чрезвычайная комиссия для расследования дела о б[ывшем] Верховном главнокомандующем ген. Корнилове дополнительно допрашивала нижепоименованного, и он показал:
Генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев.
8 дополнение к показанию моему, данному члену Чрезвычайной следственной комиссии Н.А. Колоколову, представляю в распоряжение Комиссии имеющиеся у меня документы, относящиеся к делу генерала Корнилова. Документы эти состоят из переговоров по телеграфному аппарату Юза, веденных мною 30 августа — 1 сентября 1917 г.
1) 30 августа с генер. Корниловым 1-8 листы
2) 30 августа с генер. Корниловым 9 лист
3) 1 сентября с генер. Лукомским 10-27 листы.
4) 1 сентября с генер. Верховским 28-29 листы.
5) 1 сентября с А.Ф. Керенским 30-35 листы.
6) 1 сентября Вырубова с А.Ф. Керенским 36 лист.
7) 1 сентября с полк. Барановским 37-39 листы1.
В пояснение этих переговоров показываю:
В ночь с 26 на 27 августа генерал Корнилов отрешен от должности Верховного главнокомандующего; во все армии и подчиненные ему округа были посланы приказания Временного правительства не исполнять распоряжений Верховного главнокомандующего; перевозки войск, производимые по оперативным соображениям, приостановлены распоряжением из Петрограда. 27 августа главнокомандующий Юго-Западным фронтом и все старшие чины, ведающие оперативной и продовольственной частью этого фронта, арестованы; власть перешла в руки малоопытных лиц и импровизированного штаба; почти то же произошло в Особой, I и VII армиях. Главнокомандующий Сев[ерным] фронтом генерал
1 Приложения к показанию см.: № 1 — ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 78-85; N° 2 — Там же. Л. 86, 86 об.; № 3 — Там же. Л. 87—104; № 4 —Там же. Л. 106-107; № 5 — Там же. Л. 109-114; № 6 — Там же. Л. 116; № 7 —Там же. Л. 118-120. Телегр. бланки.
26
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Клембовский, получив приказание вступить временно в исполнение обязанностей Верховного главнокомандующего, просил освободить от этого поручения, так как, оставаясь во Пскове, не имея непосредственно связи с фронтами, не будучи освобожден от командования армиями Сев[ерного] фронта, он фактически не мог управлять всеми армиями, не зная притом намерений и распоряжений ген. Корнилова. Не мог не знать ген. Клембовский и того, что ген. Корнилов отказался сложить с себя обязанности Верховного главнокомандующего, хотя распоряжения его армиями уже не исполнялись, да, как кажется, и не получались, так как на телеграфе перехватывались армейскими комитетами.
Вот поистине ужасающая картина высшего военного управления в течение 27—30 августа, а вернее, вплоть до вечера 1 сентября. Общего руководства не существовало вовсе, и если бы в этот период неприятель начал широкую наступательную операцию, дело окончилось бы катастрофой. Но общее внимание в эти дни было обращено на борьбу с ген. Корниловым; о неприятеле как будто забыли.
По этой-то причине я, насколько умел, убеждал министра-председателя как ночью с 27 на 28 августа, так и в 15 час. 28-го числа не менять Верховного главнокомандующего и не ставить на край гибели существование армии. По этой же причине 30 августа, по принятии должности начальника Штаба Верховного главнокомандующего, я вызвал ген. Корнилова к аппарату Юза, прежде всего просил не прерывать оперативной деятельности (лист 2-ой документов, лист 6-ой оборотная сторона, лист 7-ой).
Вполне признавая необходимость этого, ген. Корнилов указал на необходимость вывести начальников из опасного и неопределенного положения, сообщив им, чьи распоряжения ими должны исполняться (лист 4-ый, лист 8-ой — особенно).
Результатом этого разговора (документ № I в целом) и моего доклада его Верховному главнокомандующему А.Ф. Керенскому было распоряжение (циркулярное) от 30 августа, что ген. Корнилов обязуется до приезда в Могилев ген. Алексеева руководить операциями армий и что стратегические перевозки войск по железным дорогам надлежит выполнять согласно предположений (за исключением некоторых). Телеграмма эта была ген. Корниловым получена, распоряжения им сделаны (документ № II, лист 9). Но положение вопроса высшего управления армии от этого не улучшалось. Указанное выше распоряжение было дискредитировано ранее разосланными телеграммами, воззваниями правительства, подорвавшими окончательно значение и власть ген. Корнилова (документ № I, лист 6-ой); «смута» в войсках была уже доведена до крайности, и фактически армии оставались без общего управления до минуты моего приезда в Могилев 1 сентября.
Обстоятельства требовали моего скорейшего прибытия в Могилев, и я просил отправить меня в 6 час. у[тра] 31 августа, чтобы к ночи того же числа прибыть по назначению (лист 9). Но ожидалось прибытие в Петроград ген. Крымова. Мне необходимо было видеть его и выслушать его доклад о состоянии и месте нахождения частей его корпуса. Это задержало меня в Петрограде до 10 час. 31 августа (лист 17). Крайне неутешителен был доклад ген. Крымова: под влиянием идущих из Петрограда распоряжений и агитации (посылка делегаций) дивизии корпуса нравственно развалились и едва ли были пригодны к работе даже в том случае, если в деятельности их встретилась бы надобность даже в интересах самого Временного правительства в Петрограде. Безнаказанно нельзя разрушать войсковой порядок и ставить солдата в ложное положение. Ген. Кры-мов цитировал мне свой приказ, из коего я вывел заключение, что им не предъ-
РАЗДЕЛ I
27
являлось никаких требований идти против Временного правительства (ссылка на этот приказ на листе 32 документов). Нравственное разложение прочного дотоле корпуса произвело угнетающее впечатление на ген. Крымова.
На пути я видел несколько эшелонов Кавказской туземной дивизии: всадники были сбиты с толку развращенными солдатами кадра, т.е. русскими писарями, обозными и другими нестроевыми, настроение которых было скверное.
Перед отъездом в Могилев, вечером 30 августа, я доложил новому Верховному главнокомандующему, А.Ф. Керенскому, что ручаюсь за вполне спокойный исход дела в Могилеве, беспрепятственное вступление в должность (лист 31-ый документов). За это ручался характер моих разговоров с ген. Корниловым, изложенных в документах № I и № И. Но уже на пути настигали слухи, что в Могилеве расклеены какие-то объявления, что я ожидаюсь в качестве уполномоченного для переговоров, а в Витебске ко мне явились три представителя местного Совета раб[очих] и содд[атских] депутатов, из беседы с которыми я выяснил, что:
1) В г. Орше собирается отряд полк. Короткова для действий против Могилева. Депутаты показали мне перехваченную на телеграфе в Витебске телеграмму, адресованную А.Ф. Керенским полк. Короткову, кажется, за № 525. Телеграмма предписывала отряду двинуться к Могилеву и там действовать по указанию В.В. Вырубова и председателя Чрезвычайной следственной комиссии.
2) Во все это дело вмешались Советы раб[очих] и сол[датских] депутатов и распоряжались войсками. Депутаты в Витебске говорили мне: «Мы собираем 11/г тысячи штыков и 16 орудий. Так как у нас нет такого количества штыков, то мы обратились с просьбою к Смоленскому Совету Р. и С. депутатов] и получили обещание помощи...» Такое самочинное и вполне неумелое вмешательство не обещало ничего доброго. Напротив, грозило тяжкими последствиями.
3) Совет Витебский получал массу сведений из Могилева. Там, видимо, шпионил всяк, кто хотел. Но общий характер сведений относился к области сплетен; однако на них строились распоряжения.
Наиболее опасным представлялось указание А.Ф. Керенского полк. Короткову действовать в Могилеве, где я являлся бы старшим и ответственным начальником, по распоряжению г. Вырубова и председателя Следственной комиссии. Я вообще не мог допустить вооруженного столкновения в Могилеве, ибо это явилось бы преступлением и совершенно не вызывалось положением дел. Никоим образом я не мог бы допустить того, чтобы события развивались помимо меня и я явился бы только жалким зрителем их. Все это нужно было выяснить путем переговоров со Штабом Верховного главнокомандующего. На это ушла в Витебске вся ночь с 31 августа на 1 сентября. Документ № III заключает в себе разговор с ген. Лукомским. Выводы из разговора:
1) Меня ожидают как полномочного руководителя армии (лист 23).
2) Никакого сопротивления в Могилеве не готовится. Но столкновение возможно, если туда будут введены или подведены войска из других пунктов (листы 23 и 24).
3) Следовательно, и ген. Корнилов готов передать себя в распоряжение следственных властей.
Приказав отменить формирование в Витебске двух батарей из 7-го запасного артиллерийского] дивизиона и задержать отправление посаженных в вагоны 320 пехотинцев (к тому же неорганизованных), я поспешил в Оршу, чтобы предотвратить движение на Могилев частей отряда полк. Короткова. Думаю, что отчет о действиях и существовании этого отряда уже представлен полк. Ко-ротковым в Штаб Верховного главнокомандующего.
28
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
За короткое время моего пребывания в должности начальника Штаба я приказал этот отчет представить и получил ответ, что приказание будет исполнено. В Орше не сразу удалось устранить возможность движения к Могилеву частей полк. Короткова. Штаб-офицер этот указывал на категорическое приказание Верховного главнокомандующего и, видимо, находился под сильным впечатлением разговора по аппарату с помощником начальника Политического отдела Кабинета военного министра прапорщиком Толстым. Настаивая на необходимости занятия вооруженной силою Могилева, сей прапорщик давал сведения о местности, расположении пулеметов, делал указания, как удобнее брать город.
Трудно понять появление такого документа после моего отъезда из Петрограда с обязательством привести дело к благополучному концу. Видимо, главным виновником представления А.Ф. Керенскому неверных, непроверенных и явно преувеличенных сведений (лист 32 документов) был именно этот малосведущий офицер.
Полк. Коротков указывал, что движение его войск будет полезно и мне, так как создаст «бутафорию» атаки и заставит быть ген. Корнилова более сговорчивым. Приказав остановить двигавшиеся эшелоны на ст. Лотва, я продолжал путь в Могилев, куда прибыл в 15 час. Первые распоряжения и условия, в которых пришлось работать, полагаю, вполне характеризуются документами № IV, V, VI и VII (листы 28-39).
Должен только отметить несогласованность: ген. Верховский говорит, что о своем движении с вооруженным отрядом в Могилев он уже переговорил с Верховным главнокомандующим (лист 28). А.Ф. Керенский сообщил, что от него, кроме указаний полк. Короткову, «никаких других распоряжений каким бы то ни было войсковым частям не исходило» (лист 32) и «Москва же не может выступить без моего приказа». (Лист 34).
Документ №VII (листы 37-39) объяснил мне ту нервность, которая была внесена 1 сентября во все это дело.
Генерал от инфантерии АЛЕКСЕЕВ
Председатель Комиссии1
Члены Комиссии: полковник УКРАИНЦЕВ полковник РАУПАХ Нифлай] КОЛОКОЛОВ Мих[аил] ГОЛЬДМАН-ЛИБЕР
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 73-76. Автограф; Д. 12. Л. 5-7. Копия. Машинопись.
№5
Показание подполковника 110-го пехотного Камского полка М.Д. Аловского
4—6 сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 4—6-го дня член Чрезвычайной комиссии, учрежденной для расследования дела о генерале Корнилове и других, допрашивал нижепоименованного:
1 Подпись председателя отсутствует.
РАЗДЕЛ I
29
Подполковник Михаил Дмитриевич Аловский, 35 лет, православный, не судился, по делу показываю:
Показание записываю собственноручно.
Я, подполковник 110-го пех[отного] Камского полка Михаил Дмитриевич Аловский, член Главного комитета Союза офицеров армии и флота7, состою в прикомандировании к Управлению коменданта Главной квартиры с 23 июня сего года. Ни о какой организации заговора я не знал, не слыхал и не знаю. В составе Комитета я состою библиотекарем, членом культурно-просветительной комиссии и заведую рассылкой газеты «Вестник Главного комитета Союза офицеров»8. Как боевой офицер, бывший на фронтах в строю 34 месяца, в Комитете я работаю, как и другие члены, исключительно в направлении развития тех профессиональных идей Союза, которые указаны в уставе. Некоторая часть прессы с первых дней возникновения Союза, еще с офицерского съезда, бывшего в мае месяце, обвиняет Союз в контрреволюционности. На1 все эти обвинения Главный комитет выступал в своем «Вестнике» с рядом статей, указывающих на беспочвенность обвинений.
Обычная деловая работа Главного комитета шла до последних дней, Вечером 27 августа стали распространяться слухи в столовой, что ген. Корнилов устранен от верховного командования. Утром 28-го числа были вьшущены ген. Корниловым объявление и воззвание к народу. Члены Главного комитета, собравшиеся в этот день утром для обсуждения волнующих и тревожных вопросов, были поставлены перед фактами чрезвычайной важности: смещение Верховного главнокомандующего ген. Корнилова, отказ от верховного командования ген. Лукомского и Клембовского, заявление четырех главнокомандующих фронтами о гибельности смещения ген. Корнилова. Положение армии, оказавшейся фак^ тически без высшего руководительства, представилось ясно трагическим. Сопоставляя все это с теми заявлениями, которые делало правительство несколько дней раньше, что оно с полным доверием относится к ген. Корнилову, члены Комитета были в полном недоумении — гибель армии казалась неизбежной. Исключительно боязнь за целость и существование армии и доверие искренности заявлениям11 ген. Корнилова побудили, как это выяснилось при обмене мнений, присоединиться Главный комитет к ген. Корнилову. Кем было предложено обратиться с воззванием, не знаю, т.к. многие были взволнованы и сам я выходил в другие комнаты. Когда было оглашено воззвание, то т.к. оно по своему содержанию не отличалось от воззвания ген. Корнилова, то и было принято. Сколько было членов, принявших это воззвание, точно не припомню. 29-го и 30-го числа я, согласно предписанию коменданта Главной квартиры, исполнял обязанности цензора в почтово-телеграфной конторе. Когда стало известно о переговорах ген. Алексеева с ген. Корниловым, то Главный комитет, — мое личное мнение, — спокойно стал ожидать разъяснения конфликта. Число членов, обсуждавших воззвание, думаю, было больше десяти.
Зачеркнуто: «все».
Подполковник] АЛОВСКИЙ Член Комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 134-135. Автограф.
I Далее зачеркнуто: «все».
II Так в тексте.
30
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Мб
Показание командира учебного батальона 102-й пехотной дивизии Н.Х. Андерсона
3—7'сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 3—7 дня член Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове и других полковник Украинцев допрашивал нижепоименованного:
Командир учебного батальона 102-ой пехотной дивизии штабс-капитана 408-го пех[отного] Кузыцкого полка Николай Христофорович Андерсон, 31 года, православный, не судился, показываю:
Показание записываю собственноручно.
27 августа во время утреннего чая в гостин[ице] «Бристоль» я услышал, что генер. Корнилов отрешается от верховного командования. Весть эта передавалась из уст в уста с обычными комментариями, предположениями и создавала приподнятое настроение окружающих. Но никто ничего определенного не мог сказать. Все слухи и слухи.
В комитете приходящие члены и офицеры старались расспросить друг у друга, но каждый передавал то, что слышал, и слухам не было конца. Через некоторое время появилось воззвание генерала Корнилова «По линиям железных дорог». Там объявлялось, что «свершилась великая провокация», что не Корнилов посылал Львова к Керенскому, а он к нему. Это воззвание произвело сильное впечатление и приподняло нервы. После по слухам я узнал, что Корнилов отрешен от верховного командования и что нового Верховного нет, т.к. Клембовский отказался, а все другие главнокомандующие поддержали Корнилова. О переговорах Львова с Корниловым я совершенно не знал.
26-го, кажется, в Главный комитет пришел какой-то штатский. Я, как комендант гостиницы, подошел к нему и спросил, что ему нужно. Он назвал фамилию Львов и ответил: «Мне никого и ничего здесь не надо, я приехал от Керенского к Корнилову», — и я сейчас же отошел. Существовала ли какая-нибудь организация около Корнилова, кто был около него, я совершенно ничего не знал. Об Аладьине я впервые узнал, когда прочел его фамилию в воззвании Корнилова. О Завойке ничего не знал, пока не прочел о нем в газетах. Его самого никогда, так же как и Аладьина, не видел.
Филоненко за все время пребывания его в Могилеве я также не видел. Узнал из слухов, что он арестован будто бы Корниловым, а позже, что он уехал в Петроград.
Распространились слухи, что правительство ушло, что большевики в Петрограде произвели беспорядки и что посланы войска на Петроград. Казалось, что единственная власть теперь в руках Корнилова, поддержанного всеми главнокомандующими. Это давало еще надежду, что Россия не погибнет, т.к. правительство, судя по газетам, поддержало Корнилова в его требованиях, направленных к поднятию боевой мощи армии и порядка до последних дней. Мне пришлось особенно много слышать самых различных слухов. В комитете я исполняю должность квартирмейстера и заведую хозяйственной частью.
После болезни и выхода из лазарета при Штабе Верховного в первых числах августа я особенно был занят хозяйственными вопросами и большую часть времени проводил в гостинице «Париж», где и жил. Числа 27-го комендант Главной квартиры предложил членам комитета, в том числе и мне, быть цензорами и прислал предписания.
РАЗДЕЛ I
31
Это было поздно вечером, а на следующее утро я по просьбе Комитета просил сложить с меня всякие поручения коменданта, т.к. и в промежутки между очередями дежурств в цензуре вместо необходимого отдыха меня звали в комитет, чтобы я приезжающим офицерам давал бы квартиру и устраивал бы их на стол. Комендант меня утром же освободил от цензорской обязанности и приказал сходить в епархиальное училище осмотреть помещение для приезжающих офицеров и направлять их туда. По этому вопросу и являлись ко мне офицеры, приезжающие, как и всегда, в Комитет с мест, и даже направлялись офицеры, приехавшие и в Ставку. Пришлось, начиная с утра 28-го, почти безвыходно сидеть в Комитете или быть в гостинице «Париж», т.к. опять-таки приносили слухи, что гостинице «Париж» грозит опасность, и я, как комендант, был дома. Эти слухи особенно распространялись, когда уже после приезда ген. Алексеева начались митинги на улицах. Но никаких эксцессов в городе, видимо, не было. Вслед за выходом и расклейкой воззваний и приказов Корнилова утром, придя в Комитет, я увидел в комнате заседаний телеграмму от Главного комитета и несколько офицеров, читающих ее. Поинтересовавшись, узнал, что эту телеграмму принесли из Ставки. Видя общее нервное состояние читающих и недослушав, ушел к своему столу. Через некоторое время члены Комитета собрались на заседание. Была прочитана еще раз телеграмма всем членам Комитета и единогласно принята. Спокойно сидеть на заседании и даже вдуматься в текст было трудно при общем приподнятом настроении. Одно было ясно, что мы в этот момент должны поддержать Корнилова. Все с ней согласились, и телеграмма должна была быть редакционной комиссией только исправлена. В исправлении я не участвовал. Исправлялась ли она редакционной комиссией, в которой я не состою, или кем другим, не знаю.
С облегченной душой встретили весть о том, что идет в Могилев генерал Алексеев, назначенный начальником Штаба. Было решено встретить его на вокзале, для чего Комитетом были избраны два члена, которые и встретили его.
Штабс-капитан АНДЕРСОН Член Чрезвычайной комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 165а-16б об. Автограф. №7
Показание есаула 43-го Донского казачьего полка А.И. Аникеева
9 октября 1917 г.
Протокол допроса
1917 года октября 9 дня в гор. Петрограде член Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове полковник Раупах допрашивал нижепоименованного в качестве свидетеля, причем на предложенные вопросы он показал:
Я, член Совета Союза казачьих войск, есаул 43-го Донского казачьего полка Андрей Иванович Аникеев. 35 лет, православный, не судился, по делу показываю:
По делу о событиях, связанных с выступлением бывшего Верховного главнокомандующего, мне известно следующее:
27 августа вечером в Совете Союза казачьих войск было созвано экстренное заседание, на котором присутствовал я как член Совета. Члены Совета войско-
32
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
вой старшина Александр Николаевич Греков и Петр Афанасьевич Авдеев доложили, что в штабе Петроградского военного округа, куда они спешно были вызваны главнокомандующим, им сообщили, что Верховный главнокомандующий генерал Корнилов, получив приказ Керенского о смене, заявил о неподчинении этому приказу. Поэтому в настоящее время возник серьезный конфликт между генералом Корниловым и Временным правительством.
Положение рисовалось нам до чрезвычайности тяжелым. Трудно было учесть тяжесть последствий этого конфликта. Ясно было только одно, что по чьей-то вине сделан был большой прыжок в сторону гибели и позора России. Перед нами встал весь ужас возможности кровавой братоубийственной войны, ужас тем более для нас страшный, что в этот водоворот неизбежно должны быть вовлечены казачьи части, поставленные перед лицом жестокой необходимости стрелять друг в друга, так как казаки, подчиняясь приказу начальства, могли выступить и с той и с другой стороны, а разрешение конфликта могло вызвать употребление в дело оружия.
Совет постановил: «Командировать Временному правительству для предложения услуг Совета по принятию необходимых мер к ликвидации конфликта между Временным правительством и Верховным главнокомандующим и предотвращения братоубийственного столкновения — войскового атамана Терского войска М.А. Караулова, представителя Совета А. И. Дутова и товарища председателя А.И. Аникеева (меня)».
Около 24-х часов ночью мы поехали в Зимний дворец. Нас принял министр-председатель А.Ф. Керенский в присутствии управляющего (в то время) Военным министерством Савинкова. Керенский был взволнован. На вопросы отвечал довольно сдержанно. Савинков был откровеннее. Мы сообщили о цели посещения. Здесь мы узнали, что министр-председатель Керенский отдал уже приказ о смене Верховного главнокомандующего генерала Корнилова, но Корнилов не подчинился этому приказу. Мы предложили свои услуга принять участие ликвидировать конфликт, находя единственно правильное решение при сложившейся политической и военной обстановке в интересах спасения родины — разрешить его ТОЛЬКО ПУТЕМ ПРИМИРЕНИЯ, ибо дальнейшее разногласие между генералом Корниловым и Керенским могло быть причиной неисчислимых бедствий для России. На той же точке зрения стояли и Керенский и Савинков. Они говорили: «Кто бы ни вышел из начавшейся борьбы побежденным, победу будут торжествовать немцы». Хотя в то же время Керенский заявил, что о примирении с Корниловым в смысле оставления его на посту не могло быть и речи. Об этом, по его словам, еще можно было думать 26 августа. Но теперь, когда выяснилось, что генерал Корнилов задержал в Ставке комиссара Филоненко, собиравшегося ехать в Петроград, что против желания Временного правительства он отправил в Петроград в составе кавалерийского корпуса Туземную дивизию и корпус подчинил генералу Крымову, — никакое соглашение невозможно и генерал Корнилов должен покинуть пост.
Единственно, чем могут помочь члены СКВ1,— это принять на себя труд убедить генерала Корнилова подчиниться приказу Временного правительства сдать должность. Мы попросили разрешения Керенского поехать в Ставку, надеясь путем переговоров с генералом Корниловым уладить конфликт. Керенский разрешил, поставив условие, что мы едем с определенной целью — убедить генерала Корнилова сдать должность.
1 СКВ — Союз казачьих войск.
РАЗДЕЛ I
33
В разговоре с нами Савинков в присутствии Керенского рассказал, что 25 августа он возвратился из Ставки, куда ездил для переговоров с генералом Корниловым по вопросу о введении военного положения в Петрограде и выделении его из подчинения Верховному главнокомандующему. Из разговоров с генералом Корниловым он, Савинков, вынес впечатление, что разногласий между генералом Корниловым и Керенским как будто бы не было. При отъезде его из Ставки генерал Корнилов заявил, что он всемерно поддержит министра-председателя Керенского и Временное правительство.
26 августа из Ставки приехал член Государственной Думы В.Н. Львов с предложением от генерала Корнилова передать ему всю полноту военной и гражданской власти. Керенский и Савинков приглашались в Ставку. Неожиданность такого предложения удивила Керенского. Он попросил к аппарату генерала Корнилова и в присутствии В.Н. Львова спросил, уполномочивал ли он Львова говорить от его имени. Генерал Корнилов подтвердил. После этого разговора был отдан приказ о смене генерала Корнилова. Несмотря на громаднейшую важность создавшегося положения, — насколько удалось мне вывести заключение из слов Керенского и Савинкова, — разговор по аппарату Керенского с Корниловым носил характер очень краткой беседы и оставил после себя несколько весьма существенных невыясненных деталей. Что разговор, предшествовавший приказу Керенского, не был исчерпывающим, — это сознавал и сам Керенский, так как говорил, что 26 августа все происшедшее еще можно было бы считать недоразумением. Но дальнейший ход событий убедил его, что все это далеко не недоразумение. Подтверждение — задержание комиссара Филоненко в Ставке, посылка Туземной дивизии и генерала Крымова в Петроград.
28 августа утром я поехал в Политическое управление Военного министерства взять пропуски для командирования в Ставку к генералу Корнилову. Начальник Политического управления поручик Степун распорядился заготовить пропуски, а сам выехал в Зимний дворец. По возвращении оттуда он пригласил меня в кабинет и сообщил, что пропуски нам выданы быть не могут, так как надобность в нашей командировке в Ставку миновала.
29 августа в Совет Союза казачьих войск явились казаки 1-ой Донской казачьей дивизии (головных эшелонов 15-го Донск[ого] казачьего полка), двигавшейся к Петрограду в составе кавалерийского корпуса генерала Крымова, фельдшер Гуров, урядники Мельников и Даращев, и доложили председателю Совета, что их эшелоны подошли к гор. Ямбургу и встретили препятствие: железнодорожный путь был разобран, пропуск через город, по словам местного Совета Р и СД, воспрещен Временным правительством. От того же Совета казаки узнали, что их направляют в Петроград с контрреволюционными целями. Поэтому они приехали в Петроград выяснить цель их движения. В Петрограде они направились прямо к министру-председателю Керенскому, который сказал им, что генерал Корнилов поднял мятеж против Временного правительства, что он изменник родине и хочет воспользоваться казаками для мятежных целей. Керенский приказал не исполнять приказаний офицеров о движении к Петрограду и таких офицеров арестовывать. Казаки эти стали просить командировать с ними в эшелоны кого-нибудь из членов Совета, чтобы освещением обстановки успокоить казаков. Председатель Совета войсковой старшина Александр Иванович Дутов попросил меня поехать в штаб округа и исходатайствовать пропуск. В штабе округа давно уже ожидали казаков, чтобы отправить их в свои части. В то время, когда я спрашивал разрешения начальника штаба военного генерал-губернатора полковника (ныне генерала) Багратуни поехать вместе с казаками в
34
ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
сотни 15-го Донского казачьего полка, ему прислали на подпись бумагу, которую он начал читать вслух в моем присутствии. Бумага эта касалась ареста некоторых1 офицеров 1-ой Донской казачьей дивизии и начальника этой дивизии генерала Грекова. Когда полковник Багратуни дочитал бумагу до того места, где отдавалось приказание об их аресте, он, не знаю почему, остановился и докончил чтение про себя, а затем после подписи приказал вручить по принадлежности тем уполномоченным от правительства, которые командировались в казачьи эшелоны. Для меня стало ясно, что Временное правительство распорядилось об аресте казачьих офицеров, а еще яснее — после того, когда я узнал, что казаки, бывшие со мною, произведены в офицеры. Я подумал: «За что?» Распоряжение Временного правительства об аресте офицеров дало мне11 на это ответ. Члену Совета Союза казачьих войск разрешено было поехать с казаками. Из штаба округа мы поехали в Совет Союза. С нами был адъютант Керенского лейтенант Ковалько, который также ехал вместе с казаками с особым поручением от правительства. В 15-ый Донской казачий полк поехал из Совета прапорщик Худяков. На железнодорожной станции, где ожидал их специально приготовленный паровоз, Худяков узнал, что ему предстоит быть свидетелем ареста казачьих офицеров в 15-ом полку. Это сказал ему подпоручик Клембовский, командированный с казаками для приведения в исполнение приказа Керенского об аресте офицеров по указанию фельдшера Гурова и его товарищей, и подтвердил личный адъютант Керенского лейтенант Ковалько. В казачьи эшелоны, кроме того, командировались представители от Совета Р. и СД. Не получив от Совета СКВ директив на случай ареста офицеров, прапорщик Худяков возвратился в Совет и спросил, как ему действовать в случае ареста офицеров. Совет просил не допустить, по возможности111, ареста офицеров, проверить на месте заявление Гурова и его товарищей и успокоить казаков разъяснением известной Совету обстановки. В помощь Худякову был уполномочен другой член Совета, П.А. Авдеев. Перед выездом в Ямбург Худяков и Авдеев были приняты военным генерал-губернатором Савинковым, который после некоторого колебания дал пропуск, ознакомил делегацию с обстановкой, изложив ход событий с момента окончания Московского совещания, где, между прочим, слово «родина» впервые было произнесено некоторыми представителями революционной демократии рядом со словом «революция». 30 августа Худяков и Авдеев ездили в головной эшелон 1-ой Донской казачьей дивизии. По словам Худякова, Временное правительство приказало подпоручику Клембовскому и представителям от Совета Р. и СД арестовать следующих офицеров: начальника 1-ой Донской казачьей дивизии генерала Грекова, 15-го Донского казачьего полка войскового старшину Еманова, подъесаула Васильева и прапорщика Краснуш-кина. Делегаты от Совета Худяков и Авдеев убедили Клембовского во избежание могущих быть осложнений не арестовывать офицеров, а взять с них слово поехать в Петроград и дать объяснение Временному правительству. Что они и сделали.
30 августа председателя Совета А.И. Дутова, атамана Терского казачьего войска Караулова и меня пригласил в штаб округа Б.В. Савинков, который более-менее подробно рассказал нам о событиях, начиная с 10 августа, т.е. со времени представления Временному правительству генералом Корниловым докладной записки о необходимости провести в жизнь предложенные им мероприятия для
I Слово «некоторых» вписано над строкой.
II Слово «мне» вписано над строкой.
III Слова «по возможности» вписаны над зачеркнутым: «ни в каком случае».
РАЗДЕЛ I
35
поднятия боеспособности нашей армии и оздоровления страны. А также ознакомил с теми официальными документами, которые касались переговоров Временного правительства с генералом Корниловым в последние августовские дни. Оттуда мы получили приглашение прибыть в 7 час. вечера в Зимний дворец к Керенскому. В 7 час. по распоряжению Керенского нас принял генерал Алексеев, назначенный в то время начальником Штаба Верховного главнокомандующего. Генерал Алексеев обратился ко мне со следующими словами: «Я принужден согласиться принять предложенную мне должность начальника Штаба Верх[овного] главнокомандующего, ибо если бы я отказался, то этот пост мог бы быть вручен другому человеку, не совсем подготовленному к такой ответственной обязанности в тяжелый момент: я опасался за судьбу отечества. Считаю необходимым провести все мероприятия для поднятия боевой мощи армии, предложенные генералом Корниловым. Кроме того, нахожу нужным предложить Временному правительству еще и ряд своих1 условий, при наличии которых, по моему мнению, правда, с большим трудом, можно добиться если не полного оздоровления, то, по крайней мере, относительной боеспособности армии, почти вконец развращенной большевистскими лозунгами.
Первое, на что необходимо обратить самое серьезное внимание, — это поднятие престижа власти офицеров в армии как ее фундамента. В данное время в связи с полным недоверием со стороны солдат к командному составу вследствие последних политических событий весьма важно наладить отношения между офицерами и солдатами и предотвратить возможность осложнений между ними. Уже начались случаи дикой, кровавой расправы солдат с офицерами. Такие осложнения под влиянием пропаганды безответственных лиц возможны, хотя и маловероятны, и в ваших казачьих частях, подошедших к Петрограду. Надеюсь, вы не откажете мне в помощи и поедете в казачьи части поговорить с казаками, чтобы своим авторитетом успокоить их. Теперь в казачьих частях еще сохранился порядок, и поддержать его крайне необходимо.
Временное правительство обещает провести в жизнь поставленные мною условия, но разве «им» можно верить? Оно даже при самом искреннем желании сделать это (если бы оно было) окажется бессильным перед тем ненужным привеском власти, который все время мешает работать правительству. Это — Совет рабочих и солдатских депутатов».
Отставка генерала Алексеева через неделю после его назначения вполне подтвердила это. Генерал Алексеев ознакомил нас с содержанием разговора его с генералом Корниловым по аппарату. Генерал Корнилов заявлял, что он готов согласиться сдать должность, если в России будет установлена твердая власть. Лично для себя он ничего не добивается, кроме искреннего желания спасти родину.
Мы обещали поехать в полки. Но на следующий день, когда мы собрались ехать, поездка наша по распоряжению Временного правительства была отменена.
После разговора с генералом Алексеевым Совет обратился к войскам с воззванием подчиниться Временному правительству. 31 августа Керенский вызвал члена Совета войскового старшину Грекова с воззванием к казакам. Ни само воззвание, ни объяснения Грекова не удовлетворили министра. Он вызвал президиум в полном составе и в присутствии министра призрения И.Н. Ефремова в непозволительном повышенном тоне обратился к президиуму Совета со следующими словами: «Почему Совет так поздно нашел возможность сказать свое слово о подчинении Временному правительству. Совет это слово сказал тогда,
Далее зачеркнуто: «мер».
36
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
когда стало ясно, что выступление1 генерала Корнилова ликвидировано. Кроме того, генерал Каледин поднял мятеж на Дону, грозит отрезать Москву и Петроград от угольного района, занял станцию Поворино, в Урюпинске сосредоточивает мятежные войска, разъезжает по области и призывает казаков к восстанию против Временного правительства. Совет в своем воззвании не вынес осуждения ни генералу Корнилову, ни генералу Каледину как мятежникам и предателям и изменникам родины. Я требую от Совета самого жестокого осуждения генералам Корнилову и Каледину. Если Совет это сделает, то все происшедшее я могу считать недоразумением. Совет СКВ в известном письме к министру-председателю не нашел возможным вынести осуждения, предоставив сделать это законному суду и беспристрастной истории. Все обвинения генерала Каледина по проверке оказались неосновательными, что засвидетельствовал Совету военный министр Верховский, заявив, что правительство было введено в заблуждение в отношении Дона и Каледина донесениями своих агентов" Союзов почтово-телеграфного, железнодорожного и начальников частей Юга и Юго-Востока. 1 сентября я был с прапорщиком Худяковым у министра-председателя Керенского по поводу появившихся в газетах заметок об отрешении от должности войскового атамана Каледина, предании его суду, аресте и воспрещении созыва Войскового круга на Дону. Керенский был ужасно недоволен Советом и держал себя по отношению к нам, членам Совета, возмутительно: кричал на нас, волновался, делал непозволительные скачки и жесты и все время подчеркивал, что он Верховный главнокомандующий, а мы — военнослужащие. Хотя мы разговаривали с ним не как с Верховным главнокомандующим, а как с министром, и не как военнослужащие, а представители казачества.
Член Совета казачьих войск Донского войска есаул Андрей Иванович АНИКЕЕВ
Надписанному: «некоторых», «своих агентов» верить, а зачеркнутое «ни в каком случае» и «мер» не читать. Слову «по возможности» вместо «ни в каком случае» верить. Есаул Андрей Иванович Аникеев.
Член Чрезвычайной комиссии полковник РАУПАХ ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 141-147. Автограф.
№8
Протокол допроса старшего мастера в наборной типографии Штаба Верховного главнокомандующего СЛ. Афанасьева
3 сентября 1917 г.
Протокол допроса свидетеля
1917 года сентября 3-го дня в гор. Могилев член Чрезвычайной следственной комиссией по расследованию дела о генер. Корнилове и др. в порядке ст. 7-ой Зак[она] 12 июля 1917 г. допрашивал нижепоименованных лиц, которые показали:
1 Далее зачеркнуто: «(6o)».
" Слова «своих агентов» вписаны над строкой.
РАЗДЕЛ I
37
Я, старший по наборной типографии Штаба Верх[овного] главнокомандующего] и председатель командного комитета нестр[оевого] старш[его] разряда Степан Лаврентьевич Афанасьев, 28 лет, православный, не судился.
По делу показываю:
В ночь на 28 августа с[его] года около трех часов дежурный ординарец Степанов разбудил старшего команды Иосифова и вышел с ним из помещения. Некоторое время спустя Иосифов вернулся, разбудил дежурных наборщиков и ушел с ними в типографию. Через несколько минут Иосифов разбудил меня и, показав мне воззвание', просил его прочесть, сказав, что сам в нем не разбирается. В воззвании генер. Корнилов обвинял правительство в том, что оно идет на поводу у большевиков, в числе которых много изменников, и, таким образом, работает в пользу германского генер [ального] штаба. Впоследствии я узнал, что оригинал воззвания принес н[ачальни]к типографии подп. Грин-фельдт, которого тогда же ночью вызвали с квартиры из Управления генерал-квартирмейстера.
Я собрал всю команду, разъяснил им содержание воззвания и предложил его не печатать. Предложение это было принято, причем с этим согласился и подполковник] Гринфельдт, заявивший, что он пойдет с командой даже под арест. Наше решение подп. Гринфельдт по телефону сообщил в квартирмейстерскую часть кн. Голицыну и получил от него ответ сообщить о нашем отказе в Комендантское управление. Оттуда сообщили, чтобы11 мы ждали распоряжения. Около двух часов дня 28 августа"1 электротехническая команда сообщила нам, чтобы мы готовились к смене всех нас. Вслед за этим пришел помощник н[ачальни]-ка типографии в[оенный] чиновник Ревин и по телефону получил приказание явиться в Комендантское управление. Вернувшись оттуда, чиновник Ревин принес оригиналы представляемых вам и помеченных номерами 2 и 3 воззванийw. Ревин сообщил нам, что, по словам коменданта полковника Квашнина-Самарина, город объявлен на осадном v положении и потому если принесенные им воззвания не будут нами напечатаны, то весь состав типографии^ будет расстрелян. Под такой угрозой большинством было решено исполнить работу. Чиновник Ревин тогда же сообщил со слов коменданта, что исполнение нами приказания о напечатают принесенных воззваний не освобождает нас от ответственности за заявленный ночью отказ и что о смягчении этой ответственности он только может похлопотать. Около трех часов дня заведующий типографией бюро печати капитан Братин вызвал к телефонуm ст[аршего] р[азряда] Жданова и спросил, какой последний номер приказа Верховного, заявил, что у них печатается приказ Верховного] главнокомандующего. ЖдановШ1 сообщил N° 886,
1 Далее зачеркнуто: «и».
" Часть слова, выделенная курсивом, вписана над строкой. 111 Слова «28 августа» вписаны над строкой.
w Здесь и далее в документе даны отсылки на документы-приложения, представленные следствию Афанасьевым. Приложение № 2 (телеграммы генералов Клембовского № 474/А, Щербачева № 493, Балуева № 10459 от 28 августа и Деникина № 145 от 27 августа) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 45. Приложение № 3 («Обращение к народу» генерала Л.Г. Корнилова от 28 августа 1917 г.) см.: Там же. Д. 11. Л. 46.
v Слово «осадном» вписано над зачеркнутым: «военном».
щ Далее зачеркнуто: «к 9 ч. вечера». Щ1 Далее слово неразборчиво.
vnl Фамилия «Жданов» вписана над зачеркнутым: «Я».
38
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
под которым и вышел представляемый мной приказ № 4Л Вечером того же 28 авг[уста] в нашей типографии было отпечатано обязательное постановление, экземпляр которого, помеченный № 5, представляю". 29 ав[густа] подп. Гринфельдт принес оригинал приказа № 897, который представлен в двух видах (№№ 6 и 7Ш). При этом на[чальни]к типографии нам сообщил, что получил приказы ночью от правителяIV канцелярии полковн[ика] Ковалевского. Почти одновременно с приказом № 897 было доставлено бойскаутому из Комендантского управления воззвание казакам, печатный экземпляр которого представляется и помечается № 8^. 30 авг[уста] вечеромт было представлено для напечатания объявление о приезде генер. Алексеева для официальных переговоров. Печатный экземпляр представляется и помечается № 99.
31 авг[уста] в 2 ч. дня мы получили из Комендантского управления для напечатания телеграмму Керенского. Печатный экземпляр представляется и помечается №ш1101Х. Около 7 ч. вечера того же 31 авг[уста] Комендантское управление] прислало нам для напечатания объявление ген. Корнилова, печатный экземпляр которого представляется и помечается номером 11х.
Из представляемых 11 номеров 1-ый и 4-ый511 у нас не печатались, остальные же печатались в числе от тысячи до десяти тысяч каждый.
В ночь с 30-го на 31-е комендантский адъютант капитан Никольский по телефону распорядился отпечатать приказ № 897 в количестве 100 тысяч экземпляров. Распоряжение это исполнено не было, т.к. подп. Гринфельдт потребовал письменного приказания дежурного генерала, какового не последовало. Больше ничего по делу я показать не могу. Показание мне прочитано.
Добавляю:
Н[ачальни]к типографии подп. Гринфельдт в ночь на 28 авг[уста] был вызван в Управление дежурного генерала полковником5"1 Ковалевским, который направил его в Управление генерал-квартирмейстера. Оттуда он и прибыл к нам с оригиналом воззвания, помеченного № 1. Кроме указанных документов в нашей типографии был напечатан еще разговор генералов Алексеева с Корниловым в ночь на 31 августа. Экземпляр, помечаемый № 12, представляю5"".
1 Приложение № 4 (приказ главковерха Л. Г. Корнилова № 886 от 28 августа) см.: Там же. Д. 11. Л. 44.
п Приложение № 5 (постановление коменданта Главной квартиры Квашнина-Самарина об объявлении Могилева и его окрестностей на осадном положении) см.: Там же. Д. 11. Л. 43.
111 Приложения № 6 и 7 (экземпляры приказа главковерха № 897 от 28 августа) см.: Там же. Д. 11. Л. 41, 41а, 42. w Так в тексте. v Так в тексте.
VI Приложение № 8 («Воззвание к казакам») см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 40. vn Слово «вечером» вписано над зачеркнутым: «около 2-х ч. дня». УШ Далее зачеркнуто: «9».
к Приложение № 10 см.: Там же. Д. 11. Л. 38а.
х Приложение № 11 (объявление Л.Г. Корнилова «К войскам и населению города Могилева» от 31 августа) см.: Там же. Д. 11. Л. 38.
XI Приложение № 1 (обращение Корнилова «По линиям железных дорог...») см.: Там же. Д. 11. Л. 44а. Приложение № 4 (приказ Корнилова № 886 от 28 августа) см.: Д. 11. Л. 44а.
хн Слово исправлено. Первоначально было: «подполковником».
хш Приложение № 12 (выдержки из разговора по прямому проводу генералов Алексеева и Корнилова от 30 августа) см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 37.
РАЗДЕЛ t
39
Вписано: «бы», «28 августа», «осадном», «Жданов», «вечером». Зачеркнуто: «военном», «к 9 ч. вечера», «я», «около 2-х часов дня», «9», «под».
Степан АФАНАСЬЕВ Член Чрезвычайной комиссии полковник РАУПАХ ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. И. Л. 32-35. Подлинник. Рукопись.
№9
Протокол допроса начальника Кабинета министра-председателя и Верховного главнокомандующего В.Л. Барановского и штаб-офицера для поручений при начальнике Кабинета министра-председателя К. О. Данилевича
7 сентября 1917 г.
Протокол допроса свидетеля
1917 года сентября 7 дня, в гор. Могилеве, член Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о генерале Корнилове и др. допрашивал нижепоименованного, который показал:
Начальник Кабинета министра-председателя и Верховного главнокомандующего, ген.-майор Владимир Львович Барановский, 35 лет, православный, не судим, по делу показываю:
24 августа я прибыл в Ставку вместе с управляющим Военным министерством] Савинковым1, имея задачей установить границы предполагавшегося Петроградского генерал-губернаторства. С вокзала Савинков вместе с Лукомским и комиссаром Филоненко отправились к генер. Корнилову. Я же поехал в Управление генерал-квартирмейстера. С Савинковым я условился, что буду вызван около 10 '/г ч. к Верх[овному] главнокомандующему для доклада о границах предполагавшегося генерал-губернаторства. О том же я вел беседу и с генералом Романовским. В назначенный час я вошел в кабинет ген. Корнилова вместе с генер. Романовским и застал там, кроме хозяина, генерала Лукомского, Савинкова и Филоненко. После сделанного мною доклада были установлены границы Петроградского генерал-губернаторства. Я в точности теперь не припоминаю, что именно говорил тогда Савинков Корнилову, но знаю, что генер. Корнилов, не скрывая недовольства по поводу выделения Петрограда из его ведения, сказал приблизительно следующее: «Конечно, если 3-ий конный корпус будет введен в Петроград, то, согласно отданных мной распоряжений, он будет действовать самым решительным образом». На это Савинков заметил, что, конечно, если корпус будет введен в Петроград, то это укажет, что правительство пошло на решительные меры. На это я позволил себе заметить, что введение корпуса" еще ничего не значит и вовсе не доказывает желания правительства принять решительные меры. К этому я добавил, что лично я сомневаюсь, чтобы оно приняло их. Фразы: «Конечно, необходимо действовать самым
I Протокол пребывания управляющего Военным министерством Б.В. Савинкова 24 и 25 августа 1917 г. см.: Д. 14. Л. 34—36. Опубл.: Владимирова В. Контрреволюция в 1917 г. М., 1924. С. 206-209. (Приложение №2 —т. 2).
II Текст «введение корпуса» вписан над зачеркнутым: «это».
40
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ И
решительным образом и ударить так, чтобы это почувствовала вся Россия», — я не произносил. Утверждаю это категорически. Насколько я вспоминаю, кроме вышеуказанного1 сомнения в принятии правительством решительных мер, я ничего более не говорил. В пути или по возвращении домой я говорил поручику Данилевичу о том, что границы генерал-губернаторства установлены, и, высказав удивление относительно категорических заявлений Савинкова по поводу возможных со стороны правительства решительных мер, повторил ему свои по этому поводу сомнения. Был ли у Савинкова разговор с ген. Корниловым по поводу возможных со стороны правительства решительных мер в отношении Сов[ета] С. и Р. депутатов, я сказать не могу, т.к. был занят очерчиванием границ генерал-губернаторства и к их разговору не прислушивался. В кабинете у генер. Корнилова я вообще находился не более пяти минут. Я не могу утверждать, что Савинков говорил ген. Корнилову, что действия в Петрограде должны быть самые решительные и беспощадные. На обратном пути, в вагоне, беседуя с Савинковым, я слыхал от него, что ген. Лукомский встретил его не совсем любезно, не очень был якобы11 доволен его приездом и генер. Корнилов, и потому первый день его пребывания в Могилеве был для переговоров неудачен. Корнилов категорически и неуклонно требовал немедленного проведения предложенных им правительству мер. Второй день, по словам Савинкова, был удачнее, т.к. ему удалось прийти к соглашению с Корниловым, который даже лично проводил его к поезду. Беседовал Савинков с Корниловым на следующие темы: о комитетах и комиссарах, о введении в Петрограде военного положения, о дисциплинарной власти начальников и законе о смертной казни. Сущность разговоров по всем этим вопросам он мне не передавал, и я, видя его нежелание об этом распространяться, его и не расспрашивал. Между прочим, находясь в Ставке, я обратил внимание на то, что в Оперативном отделении, куда обыкновенно никто не допускался, было очень много"1 приезжих, не принадлежавших к составу Ставки офицеров. Разговоры велись почти исключительно на темы политические, причем все интересовались событиями в Петрограде. Больше ничего по делу я показать не могу. Показание мне прочитано.
Зачеркнуто: «это», «замечания», «каких-то совер[шенно]», надписано: «введение корпуса», «якобы».
Генерал-майор БАРАНОВСКИЙ
Я, и.д. штаб-офицера для поручений при н[ачальни]ке Кабинета министра-председателя и Верховного главнокомандующего поручик Константин Осипович Данилевич, 30 лет, православный, не судился, по делу показываю:
24 августа с. года я сопровождал генерала Барановского во время приезда его и управляющего Военным министерством в Ставку. На обратном пути из Ставки в Петроград я беседовал с генералом Барановским по поводу тех решений, которые были приняты в Ставке на случай подавления ожидавшего [ся] в Петрограде большевистского выступления. По словам Барановского, Савинков проводил мысль о необходимости подавления этого восстания вооруженной силойw. Корнилов всецело присоединялся к такому взгляду, говорил, что 3-му конному
I Далее зачеркнуто: «замечания».
II Слово «якобы» вписано над строкой.
III Далее зачеркнуто: «каких-то совер[шенно]». w Далее зачеркнуто: «и».
РАЗДЕЛ I
41
корпусу, направленному к Петрограду, даны указания действовать решительно в смысле водворения порядка. Взгляд Савинкова высказывался им не только как его личный, но и как отражающий мнение всего правительства. Вывод1 Барановским, по его словам, был взят под сомнение, и он высказался в том смысле, что едва ли правительство разделяет это мнение. Весь этот разговор с ген. Барановским я воспроизвожу по памяти и потому за детальную точность его не ручаюсь.
Больше ничего по делу я показать не могу.
Прочитано. Зачеркнуто: «и».
Поручик ДАНИЛЕВИЧ Член Чрезвычайной комиссии полковник РАУПАХ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 176-179 об. Подлинник. Рукопись.
№10
Показание младшего унтер-офицера 4-й тыловой автомобильной мастерской М.П. Булычева
6—9 октября 1917 г.
Протокол
1917 года октября 6—9 дня член Чрезвычайной комиссии по делу генерала Корнилова и его соучастниках допрашивал нижепоименованного:
Мл. унт.-оф. 4-ой тыловой автомобильной мастерской Михаил Петрович Булычев, 31 года, православный, не судился, по делу показываю:
Я, нижеподписавшийся, член Центрального исполнительного комитета Совета] раб[очих] и солд[атских] депутатов] Михаил Булычев в 12 ч. дня 27 августа был назначен комиссаром в г. Лугу от Временного военного комитета для освещения событий Лужскому гарнизону и принятию мер на случай появления Корниловских войск. Согласно назначения выехал в Лугу в 5 ч. дня, предупредивши11 телеграммой Исполнительный] комит[ет] Лужского Совета Р. и СД о своем приезде для доклада Совету, прибыл в Лугу в 8 ч. веч.ш, и тотчас же сделал доклад Исполнительному] комитету и Совету о назревающих событиях, и просил членов Совета быть готовыми к повторению 1 марта10, <т.е. тех событий>1У, когда Лужский гарнизон задержал 26 эшелонов, направлявшихся в Петроград на подавление революционного движения. После доклада Совету в Исполнительном] комитете были выработаны практические меры для задержания могущих прибыть эшелонов с войсками, о чем и было сообщено штабу округа и Временному] военному комитету в 113/4 час- ночи.
Около 10 час. веч. один за другим прибыло в Лугу 3 эшелона с войсками, которые дежурн[ым] начальником станции были в полном согласии с Советом задержаны, причем коменданту эшелонов указывалось на порчу паровозов как [на] причинуу неотправки их дальше. В составе прибывших трех эшелонов
I Перед словом «вывод» слово не разобрано, возможно «означенный».
II Так в тексте.
III Веч. — вечер.
w Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над строкой.
v Слово «причину» вписано над зачеркнутым: «следствие».
42
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ II
находился и штаб корпуса Крымова, о котором стало известно после получения на его имя телеграммы от Керенского в 10 ч. 45 м. веч., которая и была передана ему начальником станции. До получения соответствующих распоряжений из штаба округа и Времен[ного] в[оенного] комит[ета] Исполнительным комитетом было решено ни в какие переговоры со штабом Крымова не вступать, а, вооруживши гарнизон Луги, окружить эшелоны незаметным образом для прибывших войск.
В 2 час. ночи 28 августа, по получении приказа от штаба округа о задержании эшелонов, я вместе с начальником гарнизона отправился для переговоров к Крымову на предмет выяснения цели и направления прибывших войск.
По заявлению генер. Крымова, войска предназначались для выполнения боевой задачи на случай возможной десантной высадки немцев и направлялись согласно приказа главковерха Корнилова. По выслушании этих заявлений мною была передана ген. Крымову телеграмма Керенского по всем линиям ж.д. и поставлен вопрос: «Не поддерживает ли и он (Крымов) Корнилова в его авантюре?» В ответ на вопрос Крымов показал мне телеграмму от Керенского с приказанием вернуться обратно и повторил, что он преследует стратегические задачи и только приказы главковерха будет исполнять, приказы же Керенского считает для себя необязательными. Об отставке Корнилова и назначении Клембовского ему официально ничего не известно, и потому он считает и до сих пор главковерхом Корнилова, которому делает телеграфный запрос и ждет от него дальнейших приказаний.
С момента прибытия эшелонов и до разгрузки таковых члены Лужского Совета вели агитационно-осведомительную работу среди прибывших войск, распространяя экстренно отпечатанную в большом количестве ж.д. телеграмму Керенского. При этом выяснилось, что большинство из казаков корпуса Крымова не знали, куда и зачем их направляют. Остальные же указывали, что они направляются в Петроград для подавления восстания большевиков и для разгона Советов, которые, по их сведениям, арестовали правительство. Раздаваемые телеграммы Керенского производили довольно заметное впечатление на казаков, офицерство же к этой агитации относилось крайне несочувственно и призывало казаков отгонять от вагонов ораторов из чл[енов] Совета, считая таковых если не большевиками, так непременно сочувствующими им, и просили казаков не верить тому, что им говорят представители Лужского гарнизона.
В 8 час. утра 28 августа в присутствии нач. гарнизона я имел вторичный разговор с генер. Крымовым. Во время беседы я ему показал полученные мною телеграммы от штаба округа на мое и его имя и предложил Крымову вернуться обратно, заявляя, что Лужский гарнизон во исполнение приказа штаба округа и Вр[еменный] воен[ный] комит[ет] примут все меры, чтобы не пропустить эшелонов к Петрограду, движению же назад будут всячески содействовать. В ответ на это предложение Крымов заявил, что приказаний штаба округа он совершенно не признает и может вернуться обратно только по получении соответствующего приказа от главковерха. Беседа происходила в самой корректной форме, но уверенности в тоне Крымова, которая чувствовалась при первом разговоре, уже не было: проскальзывало (мое впечатление) сомнение и неуверенность в своих действиях.
К 8 час. утра в Лугу прибыло около 8 эшелонов, а к моменту разгрузки эшелонов (6 ч. веч.) на путях ж.д. находилось уже 12-13 эшелонов. Около 12 час. дня 28 авг[уста] полковником из штаба Крымова мне было заявлено, что прибывшие войска могут вернуться обратно, если им будут предоставлены паровозы, на что я дал свое согласие, и с этой целью мы с ним отправились к начальнику
РАЗДЕЛ I
43
станции. Во время разговора с начальником станции из Пскова к телефону ж.д. был вызван генер. Крымов и в моем присутствии получил приказ от генер. Дитерихса двигаться вперед по следующему маршруту: Уссурийской кон [ной] дивизии — в Царское Село, а Туземной дивизии — в Гатчину.
Телефонный приказ принимал полковник из штаба Крымова, а записывал под его диктовку член Исполнительного] комитета прапорщик Разумовский. По получении приказа Крымов в настойчивой форме заявил, чтобы через полчаса паровозы были готовы к отправлению, и демонстративно прекратил всякие переговоры со мною и с окружающими. Железнодорожники стали готовить паровозы, но предупредили нас, что готовы жертвовать собою, если это Исполнительный] комитет найдет нужным, т.е. могут повести паровозы вперед и создать крушение паровозов, т.к. их железнодорожный] путь в это время во многих местах был разобран. Паровозы часа через 2 были прицеплены к эшелонам, но трогаться с места приказа (вторичного) не поступало.
В 3 часа дня вместе с генералом Изергиным (командиром 4-го осадного полка, стоявшего в Луге) я отправился к Крымову для переговоров. Во время переговоров я показал ему последнюю телеграмму от штаба округа с приказанием портить ж.д. путь, если Крымов захочет двинуться вперед. В ответ на это Крымов заявил, что порча ж.д. пути его остановить не может, т.к. он может и пойдет во избежание крушения поездов походным порядком. На это я указал Крымову, что Лужский гарнизон во исполнение приказа штаба округа должен будет дать бой и потому польется братская кровь, которая должна быть дорога и ему (Крымову) и всем... Крымов ответил, что Лужск[ий] гарнизон, исполняя приказ шт[аба] округа1, будет действовать правильно, но что и он (Крымов), исполняя приказ от главковерха двигаться вперед, тоже будет действовать правильно. О пролитии же братской крови при выполнении боевых приказов говорить не приходится, и таковая из" тех, кто были на фронте, никого не устрашит... Разговор поддерживался в корректнейшей форме, и после этого заявления я удалился.
После разговора Крымовым были посланы казаки осмотреть ж.д. путь и, найдя таковой разобранным около ст. Преображенской, заставили с оружием в руках железнодорожников его восстанавливать.
В 4 ч. дня 28 авг[уста] Крымов занял ж.д. телеграф и телефон своими войсками. Лужский гарнизон в этом случае ему не оказал сопротивления, т.к. в руках Совета была радиостанция в 6 верстах от города, откуда я и поддерживал связь с Петроградом все время.
В 6 час. веч. эшелоны стали разгружаться и на ночь отошли на юг от Луги верст на 15 в дерев [ню] Заозерье, выставивши усиленные караулы и устроивши баррикады на Псковском шоссе с целью задержки Лужского гарнизона, если бы таковой попытался напасть на них.
В 7 час. веч. 28 авг[уста] я выехал на автомобиле в Петроград и, заехавши в Гатчину, сделал доклад Гатчинскому военному комитету о положении Луги. В 12 ч. дня 29 авг[уста] мною был сделан доклад в штабе округа, откуда я, не получивши никаких определенных указаний, выехал вновь в Лугу, давши телеграмму Лужск[ому] Исполнительному] комитету с просьбой усилить агитацию среди войск Крымова.
В 3 ч. 45 м. дня на имя генер. Крымова в Луге была получена телеграмма от Керенского с приказанием двигаться корпусу по его оперативному назначению
I Слова «шт[аба] округа» вписаны над строкой.
II Предлог «из» вписан над строкой.
44
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
в г. Нарву. Телеграмма в Лужск[ом] военн[ом] комитете возбудила сомнение и после запроса военному министру и Времен[ному] воен[ному] комитету была отменена. Крымову эта телеграмма не передавалась.
Весь день 29 августа в войсках Крымова через крестьян и невооруженные разъезды гарнизона продолжалась агитационная работа, причем от разъездов получались сведения, что в деревнях у казаков происходят митинги.
В 12 ч. ночи я приехал в Лугу.
В 1 ч. ночи 30 августа от разъездов было получено сообщение, что войска Крымова выступили из мест своей стоянки и идут по направлению к Луге. Около 3 ч. утра получены дополнительные сообщения, что казаки, не дойдя до Луги четырех верст, вернулись обратно в деревни ввиду отказа 13 и 15 полков наступать на Лугу ночью.
Около 5 ч. утра в полках Крымова происходили митинги, на которых казаков уговаривали идти в Петроград, и затем был дан Крымовым приказ «пробиться во что бы то ни стало через Лугу; 9 полку идти первым и, занявши город, пропускать по шоссе другие полки». К моменту выступления (7 ч. утра) 15 полк категорически отказался идти через Лугу, и потому Крымов решил обойти Лугу, выступивши в 8 ч. утра по направлению к Винд[аво]-Рыб[инской] ж.д. (ст. Оредеж).
В 9 час. утра 30 августа из Луги в штаб Крымова выехала делегация в составе генер. Изергина, начальника гарнизона и члена Исполнительного] комитета доктора Ладунга.
Около 11ч. дня делегация нагнала Крымова в 12-ти верстах от Луги и от Крымова узнала, что войска Крымова идут в обход Луги во избежание столкновения с Лужским гарнизоном. О неизбежности столкновения Крымов вынес впечатление еще ночью, когда его войска в четырех верстах от Луги встретились с нашими вооруженными заставами и, не желая вступать в бой, повернули обратно. Казаки из корпуса Крымова заявляли делегации, что теперь они убедились в авантюре Крымова и Корнилова, и просили дать им приказ от Временного правительства на предмет ареста Крымова и других офицеров. В 3 ч. дня доктором Ладунгом и в 4 ч. дня 30 авг[уста] мною были посланы телеграммы Временному правительству с просьбой издать официальный приказ об аресте Крымова и обещанием привести его в исполнение, но ответ на эту телеграмму был получен только 2 сентября от нач. Каб[инета] воен[ного] мин[истра] Барановского, извещающего о назначении Чрезв[ычайной] следственной] комиссии и о самоубийстве Крымова...
В 5 ч. веч. в Лугу прибыл полковник Самарин и, справившись о местонахождении отряда Крымова, выехал туда.
В 8 час. веч. недалеко от города я встретил ген. Крымова, возвращающегося в Лугу, и решил арестовать его. Полковник Самарин, узнавши о моем намерении, заявил, что Крымов под его покровительством и ответственностью следует в Петроград и потому арестован быть не может и что вообще в Луге создано слишком много шума в связи с прибытием войск Крымова.
Считаясь с заявлением полковника Самарина, я отменил распоряжение об аресте Крымова и тем самым не предупредил самоубийство Крымова11, за что и по сие время себя упрекаю...
В 9 ч. веч. полк. Самарин вместе с Крымовым на автомобиле выехал в Петроград, а вслед за ними выехала и делегация от казаков.
В 3 час. дня 31 августа вместе с другими делегатами, прибывшими из Петрограда, я выехал на ст. Оредеж, чтобы узнать о положении дел в корпусе Крымова. В 8 час. веч., прибывши туда, мы устроили совещание в штабе Дон-
РАЗДЕЛ I
45
ской дивизии, где нам командир дивизии определенно указывал, что Крымов от него все скрывал, и он ничего не знал о цели и направлении движения дивизии, и даже упрекал нас за то, что в Луге мы его ни с чем не ознакомили. Чувствовалась в словах начальника дивизии полная растерянность и желание «подделаться» к нам...
С утра 1 сентября мы (делегаты) вели агитационно-осведомительную работу в Донской дивизии и там убедились (в 9-ом полку), что казаки и особенно офицеры довольно сильно настроены против Керенского, Советов и большевиков, но против Временного правительства (в целом) резкого недовольства не высказывалось.
Добавляю, что, по моему наблюдению, Крымов и его штаб к приказу, полученному по телефону от Дитерихса, отнеслись как вполне к законному, и прекращение демонстративно переговоров с нами, как это я понял, означало поворот его отношений к нам. Считаю необходимым указать, что при беседе с казаками на ст. Оредеж мне и моим товарищам приходилось тратить много усилий, чтобы выяснить им, что такое Совет Раб. и С. деп. и кто такие большевики, так как у большинства казаков, особенно в 9-ом полку, понятие о тех и других было совершенно неправильное: они считали, что Советы сплошь состоят из большевиков. Станционный телеграф и телефон были заняты войсками Крымова только часа на 2, т.е. на время разгрузки эшелонов. По моему убеждению, если бы генерал Крымов захотел предпринять агрессивные действия по отношению к Лужскому гарнизону, то он имел бы полную фактическую возможность добиться успеха.
Михаил БУЛЫЧЕВ Член Комиссии полковник УКРАИНЦЕВ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 124-128. Автограф.
№11
Показания редактора газеты «Известия действующей армии» капитана А.П. Брагина1
4-5 сентября 1917 г.
Протокол
4 и 5 сентября 1917г. Чрезвычайная комиссия для расследования действий ген. Корнилова и др. производила допрос нижепоименованного], и он показал:
Александр Павлович Брагин, 39 лет, православный, капитан, под судом и следствием не был.
Я, капитан Александр Павлович Брагин, показывая все, что мне известно по поводу событий 28—31 августа, заявляю, что о существовании какого-либо заговора или организации, преследующей мятежные цели, мне ничего не было известно.
Смутные слухи, носившиеся давно, о том, что в стремлениях командного состава возродить погибшую боеспособность армии принимают горячее участие многие патриотически настроенные и сознательные общественные круга, — эти слухи после Московского совещания еще усилились.
Дополнительные показания А.П. Брагина см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 28. Л. 16.
4(3_ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
В частности, у нас в Ставке вполне определенно говорили о том, что ген. Корнилов находит горячую поддержку своим начинаниям в бывшем министре Савинкове, в министре-председателе А.Ф. Керенском и в верховном комиссаре Филоненко. А о каком бы то ни было заговоре никто не говорил, и я не слышал ничего.
С половины августа стали усиленно говорить о том, что в Петрограде готовится грандиозное восстание большевиков и что будто бы туда посылаются войска для поддержки Временного правительства.
28 августа рано утром (часов около 10) меня вызвали к коменданту Главной квартиры. Там я застал большое количество офицеров. Вышел комендант и чрезвычайно серьезным, как мне показалось, внушительным тоном сказал приблизительно так: «Верховный главнокомандующий приказал типографии Штаба отпечатать это воззвание. Но наборщики забастовали. Сегодня с трех часов пополудни вводится осадное положение в Могилеве. Поэтому неисполнение этого приказания грозит смертною казнью. Потрудитесь напечатать это воззвание в Вашей типографии, и как можно быстрее». С этими словами мне был передан отлитографированный оттиск (на шапирографе) воззвания Верховного главнокомандующего к железнодорожникам. Прочитавши его и увидя всю серьезность этого документа, я попросил коменданта дать мне письменное предписание; тот согласился, и скоро я получил от коменданта предписание за № 9928
Сильно взволнованный всем происходящим и в полной уверенности, что в Петрограде произошло действительно нечто чудовищное, я поехал к себе в типографию.
На улицах всюду уже собирались кучки солдат и публики, разъезжали конные патрули. Опасаясь, что забастовщики не ограничатся прекращением работ у себя, а попытаются прекратить работу и моей типографии, а может быть, и испортят дорогие машины, я попросил ехавшего во главе патруля прапорщика-текинца сопровождать меня до типографии и окарауливать" ее вплоть до распоряжения свыше о наряде охраны. Прапорщик согласился и по пути заехал ко мне во двор типографии. Я просил его не допускать никого в типографию, особенно же вооруженных людей. Затем мне позвонил секретарь начальника Штаба шт[абс]-ротмистр Кузьминский и спросил, идет ли печатание? Я ему ответил, что надеюсь на удачный исход полученного мною приказания, а затем сообщил штабс-ротмистру Кузьминскому о своих опасениях за целость казенного имущества, прося его о содействии. Тот ответил, что доложит ген. Луком-скому. Через несколько минут шт[абс]-ротмистр Кузьминский сообщил мне, что наряд от Текинского полка будет выслан для охраны типографии и ее личного состава.
Выйдя к наборщикам, я вкратце очертил им предстоящую нам задачу и рассказал им о том, как начальство ввиду устанавливаемого осадного положения решило расправиться с бастующими наборщиками штабной типографии. Я добавил, чтобы мои наборщики не боялись ничего, так как нас охраняют текинцы. Затем я известил о том, что хотя наши машины и стоят и придется работать на ручных станках, но мы обязаны выполнить приказание начальства, что за это приказание отвечает только тот, кто его отдал и т.д. «Придется работать день и ночь посменно», — сказал я наборщикам и печатникам. За сверхурочную же и успешную работу я обещал выхлопотать крупную награду <в 100 руб. каж-
I Предписание коменданта Главной квартиры Штаба главковерха А.П. Брагину № 9928 от 28 августа 1917 г. см.: Там же. Д. 11. Л. 89.
II Так в тексте.
РАЗДЕЛ I
47
дому по окончании всех заказов>'. Я вызвал сначала желающих; вышло 8 чел. После этого все наборщики согласились стать на работу, вполне согласившись и поверив мне, что им за это никакой ответственности не будет. Стали на ручные станки. Я немедленно донес рапортом о всем вышеизложенном (вкратце) генералу Лукомскому и просил его распоряжения о немедленной даче мне тока на моторы плоских машин. Результатом этого рапорта было то, что к вечеру прибыли монтеры и стали проводить ток к машинам.
Тем временем ко мне беспрестанно заезжали служащие в Комендантском управлении и брали отпечатанные партии воззваний и приказов Верховного главнокомандующего.
К вечеру я узнал, что и типография Штаба стала на работу и печатает то же, что и моя типография. Очередные №№п приказов (для проставления) мне были сообщены из штабной типографии чиновником Ревиным по телефону и подтверждены из Управления] дежурного генерала. За все это время в Могилеве было тихо. Шла только усиленная агитация среди солдат гарнизона о неподчинении генер. Корнилову.
Как я узнал впоследствии, тайком от меня, т.е. не докладывая мне ничего, наборщики вверенной мне типографии отпечатали в большом количестве приказ министра А.Ф. Керенского о неподчинении армии приказам генерала Корнилова. В ночь с 28-го на 29-ое была моя очередь дежурить по службе связи в Управлении генерал-квартирмейстера. Всю ночь шли телеграммы в Ставку и из Ставки; все работало обычным порядком: и телеграфисты, и писаря, и офицеры Генерального штаба. У меня было странное чувство: не то мы все бунтовщики, но очень хорошо исполняющие свой долг, не то мы все — самые честные офицеры, исполняющие свой долг, а бунтовщики — те, кто не слушает ген. Корнилова. И это ощущение все усиливалось, а с ним вместе росло и беспокойство.
28-го генерал Корнилов, как мне передавали, делал смотр гарнизону и произнес сильную патриотическую речь. Мне приходилось тогда беседовать с солдатами (по разным случаям), и общий голос их можно прорезюмировать™ так: «Мы теперь ничего не понимаем, совсем с толку сбиты... Кто прав, кто виноват — мы уже теперь понять не можем». И эти слова можно отнести не только к солдатам, но и к самым сознательным офицерам... Положительно, все недоумевали. Носились слухи о какой-то чудовищной провокации Львова, а потом все стали говорить, что конфликт генерала Корнилова с министром Керенским—чистое недоразумение; что, наоборот, они оба —люди, преисполненные самых горячих желаний спасти Россию, и никто из них не виноват, а виноват кто-то третий...
О воззвании офицеров (Офицерского союза) я узнал только тогда, когда оно уже было отпечатано без моего ведома. Типография, которой я заведую, была приобретена для газеты Ставки, которую я редактировал. Потом газета прекратилась, и типографию генерал Корнилов велел передать в пользование Военному союзу и Главному комитету Офицерского союза.
В последние дни августа предстоялw выйти приказ начальника Штаба (по дежурству) о придании типографии штатного характера для урегулирования ее отношений к обоим Союзам. Предполагал и я попасть на должность (штатную) начальника этой типографии. До сих же пор, ввиду того, что мною не сдана
I Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над строкой.
II №№ — номера.
III Так в тексте. 17 Так в тексте.
48
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
еще должность редактора, я продолжаю на ней числиться. Мои обязанности до сих пор заключались в заведовании этой типографией и ее оборудовании.
Подчинялся я 2-му генер.-квартирмейстеру, а последнее время по заведованию типографией — дежурному генералу согласно приказу Верховного главнокомандующего. Дежурному генералу я докладывал обо всех полученных мной заказах, и он одобрял все мои действия.
Больше добавить ничего не имею. Показания писал собственноручно.
Вписаны слова: «в 100 рублей каждому по окончании всех заказов». Представляю при сем предписание № 9928.
Капитан Александр Павлович БРАТИН Член Комиссии Н. КОЛОКОЛОВ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 84-88. Автограф. №12
Протокол допроса военного министра А.И. Верховского
11 октября 1917 г.
Протокол допроса
1917 года октября 11-го дня, в гор. Петрограде Чрезвычайная комиссия по делу о генер. Корнилове и др. допрашивала нижепоименованного, который на предложенные ему вопросы показал:
Я, военный министр генерал-майор Александр Иванович Верховский, 30 лет, православный, не судился, по делу показываю:
В Ставку я приехал 25 августа 1917 года для присутствования1 в комиссии по сокращению численности армии. В Ставке я тогда виделся только с Прониным, Сахаровым, Романовским, Лукомским, Корниловым и Филоненко. Разговор со всеми этими лицами, кроме Филоненко", имел"' приблизительно одну и ту же тему — о восстановлении боеспособности армии. Намечались тогда две линии: постепенные воспитательные меры, подбор командного состава, усиление деятельности организаций и т.д. Этот путь всеми упомянутыми лицами признавался слишком медленным. Вторая линия — это было предложение быстрых и решительных мер, подавление всякого сопротивления силой других и т.д. С генер. Лукомским я по поводу этого второго взгляда говорил подробнее и указывал ему, что такими решительными мерами всю Россию покорит центр, на что он возражал, что в этом и нет надобности, т.к. достаточно показать несколько главных центров. Такой же разговор с Корниловым закончился его вопросом: как я отнесусь к диктатуре, если таковую объявит Временное правительство? Я указал, что диктатура повлекла бы за собой резню офицеров и повела™ к совершенному расстройству боеспособности армии. К этому я прибавил, что если Bp. правительство диктатуру введет, то я сделаю все, чтобы уменьшить вред, который она может принести. На этом наш разговор закончился. Во
I Так в тексте.
II Слова «кроме Филоненко» вписаны над строкой.
III Слово «имел» вписано над зачеркнутым: «носил». п Слово «повела» вписано над строкой.
РАЗДЕЛ I
49
время разговора мною неоднократно высказывалась мысль о невозможности в настоящее время мечтать о единой организованной власти. Вышеупомянутые разговоры привели меня в отчаяние, т.к. давали основание предполагать, что диктатура близка к осуществлению. При этом у меня создалось впечатление, что мысль о диктатуре создалась и созревала в Ставке, и только для видимости мне указывали на возможность создания ее Временным правительством. Для того чтобы выяснить себе положение, я отправился к комиссару Временного правительства при Верх[овном] главнокомандующем Филоненко и спросил его, правда ли, что Временное правительство намеревается объявить диктатуру? От него я узнал, что это совершенная неправда и что Bp. правительство никогда диктатуры не объявит. На мой вопрос, что же значат те разговоры, которые ведутся в Ставке, и известны ли они Bp. правительству, — он ответил, что Корнилов в настоящий момент представляет из себя высоту, за которую борются две силы и которая переходит из рук в руки. Одна из этих сил офицерство Ставки и особенно Лукомский, приведенные в отчаяние разложением армии, они хотят сильными мерами создать порядок в армии, а другая — это он, Филоненко, который как представитель правительства сделает все возможное, чтобы оградить Корнилова от безумных шагов, что он надеется и достигнуть. Тогда же Филоненко просил меня упомянуть в разговоре с Корниловым1, что в случае если б последний предпринял самостоятельно какие-нибудь шаги, тогда я буду иметь возможность сформировать до двух корпусов настоящего войска со всеми вспомогательными частями и артиллерией и стать во главе их с сознанием своей силы и с моим боевым опытом, и11 ему, Корнилову, придется потратить много усилий, чтобы справиться с этим. Я исполнил эту просьбу Филоненко и сообщил изложенное Корнилову, который, ничего на это не ответив, сел только поглубже в кресло. В разговоре с Романовским, подл. Прониным и Сахаровым о применении решительных мер для поднятия боеспособности армии указывалось111, что эти меры могут быть осуществлены при опоре на казачество, Союз Георгиевских кавалеров и Союз офицеров. <Я возразил, что>1У казачеством всю Россию не покоришь, а союзы Георгиевский и Офицеров будут погублены и тем еще более подорвана боеспособность армии. На это упомянутые лица согласились дать указание Союзу офицеров и Георгиевских кавалеровv в Москве работать непосредственно под моим руководством.
Между прочим, Филоненко, не предлагая мне прямой координации действий на случай выступления Ставки, заявил полную готовность поступить в мое распоряжение. Я говорил из квартиры Филоненко с генер. Лукомским по телефону по поводу того, почему мне не дают поезда? Ничего такого, что бы составляло секрет, я тогда после разговора с Лукомским Филоненко не говорил. Я должен был ехать 26 августа в 1 час дня, не повидав Корнилова, который был на смотру, но к моменту отхода поезда ко мне прибыл офицер Генерального штаба с просьбой задержаться для переговоров с™ Корниловым. Разговор с Корниловым был около 6 часов вечера, это был™ разговор о двух корпусах, которыми я могу располагать. После этого разговора Корнилов мне заявил, что
I Далее зачеркнуто: «упомянуть».
II Союз «и» вписан над строкой.
III Слово «указывалось» вписано над зачеркнутым: «я указывал».
w Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над зачеркнутым: «Но в таком случае».
v Слова «и Георгиевских кавалеров» вписаны над строкой.
VI Далее зачеркнуто: «ним».
v Далее слово неразборчиво.
50
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
я свободен и могу выехать. 26 августа в 11 ч. утра я хотел представиться Корнилову, но сделать этого не мог, т.к., по словам ген. Лукомского, он смотрел опыты с самодвижущейся миной, а по другим полученным мною сведениям он находился на смотру. Фразой1 о борьбе двух сторон за высоту Филоненко иллюстрировал борьбу свою и Савинкова, с одной, и офицеров Ставки, с другой стороны, из-за разрабатывавшихся мероприятий по поднятию боеспособности армии. Еще в Петрограде Савинков спрашивал меня, не имеется ли препятствий для расквартирования в Московском округе11 одного казачьего полка, не мотивируя это ничем определенным. Я ответил, что с моей стороны к тому препятствий не имеется. О том же казачьем полку мне телеграфировал ген. Лу-комский, сообщавший, что в Москву посылается полк во время Государственного совещания. Я ответил, что за отсутствием места в самой Москве полк расквартирован быть не может, и предложил это сделать в пределах Московского округа. Ставка предложила мне вывести один из запасных полков и на его место поставить казаков. И на этот раз требование это мотивировано не было, почему я и запросил, почему Верховный главнокомандующий больше меня заботится о том, какую часть в Москве разместить. Ответа на этот вопрос не последовало.
Московское совещание было встречено с недоверием со стороны войск гарнизона, и когда мне удалось добиться не только доверия к нему, но и готовность охранять Совещание, то было получено известие о движении на Москву одного из казачьих полков, который и был мной остановлен в Можайске, а затем отправлен после Совещания в Каширу.
Впоследствии Лукомский сказал мне, что Верх[овный] главнокомандующий очень удивился задержанию мной полка в Можайске, на вопрос же мой, с какой целью он посылался, ген. Лукомский ответил, что он посылался на случай возможного большевистского восстания.
В день получения телеграммы генерала Корнилова с приказанием исполнять только его директивы были получены сведения от железнодорожных служащих о движении казачьих частей из Смоленска на Москву, из Курска о прибытии туда и о движении эшелонов на Харьков через станцию Козиевку. Это вызвало мое распоряжение о приостановлении дальнейшего продвижения в пределы Московского округа казачьих111 частей. Впоследствии легальность движения всех этих частей вполне определилась, кроме упомянутого казачьего полка, двигавшегося с ним железнодорожного батальона.
Сведений о сношениях генер. Корнилова с Калединым в то время ко мне не поступало, и я о них ничего не знал. По получении телеграммы Корнилова об исполнении его распоряжений мною были собраны командиры казачьих частей, расположенных в Москве, и им предложил вопрос о том, будут ли они поддерживать Временное правительство или же перейдут на сторону Корнилова. Вполне определенно они ответили, что ждут распоряжения с Дона от своих войсковых правительств и до получения таких указаний будут поддерживать только порядок, а не Временное правительство и не генер. Корнилова. На это я заметил командирам частей, что если они станут на сторону Корнилова, то я могу предоставить им эшелоны и они могут уезжать. Телеграмма моя об арестовании генер. Каледина была вызвана целым рядом донесений советов и Железнодорожного союза12, совершенно совпадавших с тем, что мне говорил генер. Лукомский в Ставке о захвате важнейших центров, фактическим движением на
I Слово «Фразой» вписано над зачеркнутым: «Вопросом».
II Текст, выделенный курсивом, вписан над строкой.
III Далее зачеркнуто: «вациских».
РАЗДЕЛ I
51
них казачьих частей и1 заявлением командиров казачьих частей в Москве. Тогда же прок[урор] Московской] суд[ебной] палаты Сталь показал мне телеграмму одного из командиров Московских казачьих частей о произведенном мной11 рассредоточении казачьих частей в округе с запросом, как поступить. Сведения о намерении казачества отрезать угольный район от Москвы поступили ко мне одновременно и от Временного правительства, и от Железнодорожного союза. После назначения генерала Алексеева ко мне поступили сведения, что генерал Корнилов и другие участники мятежа на свободе, что в Могилеве значительное количество войск, Ставка продолжает руководить фронтом и перевозками войск, и ни с какой стороны не принимаются меры для того, чтобы с этим покончить. Эти данные и послужили основанием к предполагавшейся отправке войск в Могилев. В телеграмме на имя генер. Алексеева111 я указал на необходимость ареста Корнилова, Лукомского, Романовского, Плющевского-Плющика, Пронина и Сахарова, исходя из того соображения, что Пронин и Сахаров тесно связаны, один с Союзом офицеров, а другой с Георгиевским союзом, а остальные тесно связаны между собой по своей служебной деятельности. Никаких определенных данных о виновности упомянутых лиц, помимо изложенного выше, в моем распоряжении не имелось, и указание на необходимость их ареста сделано мной как мера предупредительная. Больше ничего показать не могу. Прочитано.
Вписано: «кроме Филоненко», «повела», «и Георгиевских кавалеров», «фразой», «Алексеев», «я возразил, что», «указывалось», «ском округе», «произведенном мной», «с запросом, как поступить», «Алексеева».
Зачеркнуто: «упомянуть», «я указывал», «но в таком случае», «ним», «вопросом», «вациских»™, «с командирами», «Корнилова».
ВЕРХОВСКИЙ
Председатель комиссии4
Члены комиссии: полковник УКРАИНЦЕВ полковник РАУНАХ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 10. Л. 148-155. Подлинник. Рукопись.
№13
Протокол допроса помощника начальника Штаба Верховного главнокомандующего В.В. Вырубова
7 сентября 1917 г.
Протокол
1917 года сентября 7 дня член Чрезвычайной комиссии по делу о генерале Корнилове и других полковник Украинцев допрашивал ниже поименованного:
Помощник начальника Штаба Верховного главнокомандующего Василий Васильевич Вырубов, 38 лет, православный, не судился, показал:
I Далее зачеркнуто: «разговором с командиром».
II Слова «произведенном мной» вписаны над строкой.
III Слово «Алексеева» вписано над зачеркнутым: «Корнилова». w Так в тексте.
v Подпись председателя отсутствует.
52
No comments:
Post a Comment
Note: Only a member of this blog may post a comment.