Monday, August 19, 2013

14 Дело генерала Л.Г.Корнилова Том 2

ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
№66
Протокол допроса прапорщика Корниловского полка П.М. Яковенко
6 сентября 1917 г.
Протокол допроса свидетеля
1917 года сентября 6-го дня в гор. Могилеве член Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о генер. Корнилове и др. допрашивал нижепоименованного, который на предложенные ему вопросы заявил:
Я, прапорщик Корниловского полка Павел Михайлович Яковенко. 29 лет, православный, не судился, по делу показываю.
До 24 августа с[его] года наш полк находился в гор. Проскурове и переформировался там для отправки на Северный фронт. В уверенности, что именно туда мы идем, мы и выступили из Проскурова 24 августа. 27 августа, часов в 10 или 12, мы прибыли в Могилев и здесь совершенно неожиданно получили приказание выгрузиться и расквартироваться в городе. Около 5 ч. дня командир 10-ой роты, в которой я состою, подпор[учик] Григорьев передал мне от имени к[оманди]ра полка, что полк прибыл в Ставку ввиду объявления генерала Корнилова диктатором. Сам ли Корнилов объявил себя таковым или это сделало правительство, подпор[учик] Григорьев мне не говорил и я об этом его не спрашивал. На другой день с утра я и прапорщики Колоколов и Горбацевич стали наводить в городке справки о намерениях генерала Корнилова. Горбацевич и Колоколов отправились к губернскому комиссару и от оставшегося за него его помощника узнали, что объявление диктатуры делается генер. Корниловым самовольно и идет вразрез с желаниями правительства. Узнав об этом, я сообщил все1 наиболее сознательным из солдат своей роты и старался убедить их не допускать кровопролития, т.е. не вступать в борьбу с какими бы то ни было другими войсками. 29-го утром полк был приведен к помещению Штаба Верховного] главнокомандующего], из штаба вышел генер. Корнилов и объявил полку, что не подчинился требованию Временного правительства, имея в виду исключительно благо родины. Далее он указал" на разруху в армии и тылу и сказал, что необходимо создать твердую власть. О том, что эту власть берет именно он, ген. Корнилов не говорил. Уже после этого командир полка капитан Неженцев в помещении 3-го батальона указал нам, офицерам, и части бывших там случайно1" солдат, что Петроград в руках Крымова, что Керенский не существует и что войска Каледина отрезали Юг. 30 августа было созвано экстренное совещание полковых и ротных комитетов, на котором присутствовали, т.е. были приглашены, все офицеры полка. На этом совещании прап[орщик] Горбацевич, как член президиума полкового комитета, ознакомил собрание с текущими событиями по газете «Новая жизнь»136. Тут же командир полка капитан Неженцев заявил, что свято верит генер. Корнилову и пойдет за ним при всяких условиях. Председатель полкового комитета подполковник] Дударев первоначально не хотел созывать собрание, ссылаясь на осадное положение, но товарищ его, подпор[учик] Кондратьев, настаивал на необходимости его созвать, и когда за его мнение высказалось еще девять человек, то собрание было созвано,
Слово «все» вписано над зачеркнутым «об этом». Далее зачеркнуто: «что».
Слово исправлено. Первоначально было: «случайных*.
РАЗДЕЛ i
361
и председательствовал в нем подпор[учик] Кондратьев. Став председателем, подп[оручик] Кондратьев стал определенно высказываться за действия генерала Корнилова. На этом собрании прап[орщик] Горбацевич доложил, что он не присоединяется к Корнилову и1 остается верным правительству. К этому заявлению присоединился я, прап[орщик] Колоколов и прап[орщик] Шморгунов. После этого по распоряжению командира полка все мы четверо были арестованы. Таким образом, мы содержались под арестом с вечера" 30 августа111 до вечера 1 сентября. До настоящего времени в полку среди некоторых офицеров еще существует весьма сочувственное отношение к Корнилову, скажу даже более, стремление14, оправдать его поступок и дискредитировать правительство. К числу таких офицеров относится подпор[учик] Григорьев, который еще 2 или 3 сентября говорил, что и приехавшую комиссию, да и всех их надо отсюда выгнать. Говорил он это в помещении офицеров 10-ой и 11-ой рот, но слова эти могли слышать и все находящиеся там вестовые.
4 сентября к[оманди]р полка указал мне, что мне надо уйти из полка, т.к. полк по своему настроению должен быть однороден, я же расхожусь во взглядах с большинством офицеров и солдат. Кроме того, он указал мне, что и рота меня не желает. Последнее обстоятельство не соответствует действительности, но сейчас его проверить трудно, т.к. всем солдатам, не сочувствующим Корнилову, было предложено уйти в другие части. Другим сроком ухода было назначено 12 ночи 5 сентября.
Больше ничего по делу я показать не могу. Прочитано.
Зачеркнуто: «об этом», «что», «их», «вечера». Подписано: «все», «о», «вечера», «стремление».
Прапорщик ЯКОВЕНКО Член Чрезвычайной комиссии полковник РАУПАХ
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 11. Л. 158-159 об. Подлинник. Рукопись.
I Слово «и» вписано над строкой.
II Слово «вечера» вписано над строкой.
III Далее зачеркнуто: «вечера».
w Слово «стремление» вписано над строкой.
РАЗДЕЛ II. ПЕТРОГРАДСКИЙ ОКРУЖНОЙ СУД
№67
Протокол допроса помощника начальника Главного управления по делам милиции С.А. Балавинского
27 августа 1917 г.
Протокол допроса
1917 года, августа 27 дня, судебный следователь Петроградского окружного суда 16-го участка гор. Петрограда в помещении б. Зимнего дворца допрашивал нижепоименованного в качестве свидетеля с соблюдением 443 ст. Уст[ава] уголовного] судопроизводства]137, и он показал:
Я, Сергей Александрович Балавинский, 51 года, православный, помощник начальника Главного управления по делам милиции.
Вчера, 26 сего августа, около девяти часов вечера, когда Александр Федорович Керенский вернулся с бывшим обер-прокурором Святейшего Синода во Временном правительстве Владимиром Николаевичем Львовым с прямого провода из Военного министерства к себе в кабинет в Зимний дворец, я случайно находился в кабинете Керенского и хотел уйти ввиду предстоящей беседы его со Львовым, но А.Ф. Керенский попросил меня остаться, и я оставался в кабинете во все время разговора А.Ф. Керенского с В.Н. Львовым. А.Ф. Керенский привез с собою два документа: прежде всего он прочел вслух В.Н. Львову ленту телеграфа прямого провода со Ставкой, содержащую разговор его, Керенского, с Верховным главнокомандующим генералом Корниловым, ту самую, которую вы мне теперь предъявляете (свидетелю предъявляется телеграфная лента, представленная при допросе А.Ф. Керенского1), и В.Н. Львов подтвердил правильность изложенного на ленте разговора. Затем А.Ф. Керенский прочел вслух В.Н.Львову предъявляемую мне написанную собственноручно В.Н.Львовым записку138, и тот также подтвердил правильность этой записки, удостоверяя, что все предложения в этой записке исходили от генерала Корнилова. В дальнейшем своем разговоре А.Ф. Керенский просил объяснить В.Н. Львова, что так как обязательный выезд его, Керенского, в Ставку мотивируется ожидаемым сегодня выступлением большевиков, то чем же другим мотивируется необходимость выезда его, Керенского, в Ставку, если выступления большевиков не будет, но В.Н.Львов <продолжал настаивать на том>", что выступление
I Стенограмму допроса А.Ф. Керенского от 8 октября см. документ № 28 — т. 2.
II Текст, заключенный в угловые скобки, вписан над зачеркнутым: «категорически удостоверил».
РАЗДЕЛ II
363
большевиков 27 августа предполагается1, а вторую часть приведенного вопроса А.Ф. Керенского оставил без ответа. Далее, В.Н. Львов говорил, что все общество и все в Ставке так возбуждены против А.Ф. Керенского и Временного правительства, что генерал Корнилов не ручается за личную безопасность А.Ф. Керенского ни в одном месте России, и потому приезд А.Ф. Керенского и Савинкова в Ставку необходим, а В.Н. Львов, со своей стороны, дает А.Ф. Керенскому «добрый совет» принять и исполнить требования генерала Корнилова; В.Н. Львов говорил, что генерал Корнилов во вновь образуемом им Кабинете11 министров предлагает пост А.Ф. Керенскому — министра юстиции и Савинкову — военного и, как мне кажется, морского министра. В своем разговоре с В.Н. Львовым А.Ф. Керенский несколько раз возвращался к вопросу о том, что так как, по имеющимся у него точным сведениям, сегодня, 27 августа, выступления большевиков не будет, то чем же в таком случае мотивируется и какие другие причины делаемого генералом Корниловым предложения и необходимости вызова его, Керенского, и Савинкова в Ставку, но В.Н. Львов этот вопрос А.Ф. Керенского обходил молчанием.
В своем разговоре В.Н. Львов упоминал, что он четыре ночи уже не спал, чувствует себя утомленным, и просил А.Ф. Керенского скорее принимать решение. О чем будет вести в своем кабинете разговор вернувшийся А.Ф. Керенский, я сначала не знал, и, присутствуя в кабинете при разговоре А.Ф. Керенского с В.Н. Львовым, я остался последним незамеченным. Более пока ничего добавить не имею. Показание прочитано.
На второй странице показания в 5-ой строке зачеркнуто «категорически удостоверил» и надписано «продолжал настаивать на том», в 6-ой строке зачеркнуто «будет» и надписано «предполагается» и в 17-ой строке зачеркнуто «Совете» и надписано «Кабинете».
Сергей Александрович БАЛАВИНСКИЙ
Судебный следователь ШУЛЬЦ
Присутствовал тов. прокурора] Суд[ебной] палаты
ПОВОЛОЦКИЙ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 4-5. Подлинник. Рукопись; Д. 4. Л. 4-5. Заверенная копия. Машинопись; Д. 17. Л. 1—2. Копия. Машинопись.
№68
Протокол допроса подпоручика 29-го саперного батальона,
прикомандированного к 10-му армейскому
конно -железнодорожному батальону М.Д. Белкова
31 августа 1917 г.
Протокол допроса
1917 года, августа 31-го дня, судебный следователь Петроградского окружного суда 16-го участка гор. Петрограда, в здании б. Департамента полиции допрашивал нижепоименованного в качестве свидетеля с соблюдением 443 ст. Уст[ава] уголовного] судопроизводства], и он показал:
I Слово «предполагается» вписано над зачеркнутым: «будет».
II Слово «Кабинете» вписано над зачеркнутым: «Совете».
364
ДЕПО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Я, Михаил Дмитриевич Белков, 33 лет, православный, подпоручик 29-го саперного батальона, прикомандированный к 10-му армейскому конно-желез-нодорожному батальону, живу в действующей армии, ст. Радашковичи Либаво-Роменской ж.д. управления полевой дороги, грамотный, не судился, участвующим в деле — посторонний.
Вчера, 30-го сего августа, около 8 часов вечера я был на Варшавском вокзале, собираясь ехать к своей семье на платформу Карташевскую. У билетной кассы я обратился к одному незнакомому мне до того офицеру, оказавшемуся затем подпоручиком Вирбелауэром, с вопросом, не известно ли ему чего-либо нового о Корнилове. На это подпоручик Вирбелауэр сразу и охотно сообщил мне, видя во мне, очевидно, офицера, верного присяге и надежного, следующее: будучи командирован в гор. Петроград по служебным делам на 18 дней, в пути ему, Вирбелауэру, пришлось ехать с одним из эшелонов корниловцев. Из разговора его с офицерами он узнал, что за 6 дней до открытого выступления Корнилова приказом Верховного главнокомандующего были вызваны в Ставку по четыре офицера от полков армии для изучения английских бомбометов и минометов. В предписании этом было указано о необходимости командировать кадровых офицеров. По прибытии командированных офицеров в Ставку, коих собралось там около 4000 человек, было устроено заседание, на котором офицерам сообщили, что цель их вызова не изучение бомбометов и минометов, а что они должны спасти родину и подавить «большевистский» Петроград. Частью этого заседания руководил один какой-то полковник, а частью Верховный главнокомандующий, генерал Корнилов. Из собравшихся к генералу Корнилову отдельными лицами были предложены вопросы: 1) как генерал Корнилов смотрит на украинизацию Малороссии. На что генерал Корнилов отвечал, что он не имеет ничего против благоприятного разрешения национальных вопросов, но что он против Рады; 2) Каковы отношения генерала Корнилова к Временному правительству и, в частности, к военному министру Керенскому, на что генерал Корнилов заверил собрание, что у него отношение к Временному правительству и Керенскому самое лучшее и что он ожидает вот-вот приезда в Ставку министра Керенского. Всем собравшимся объявили, что не разделяющие изложенных целей могут свободно заявить о нежелании своем участвовать в задуманном плане, но когда четыре офицера заявили о таком своем нежелании, они тут же были арестованы. Согласившиеся с изложенным планом офицеры были снабжены деньгами в размере по 120 рублей каждому, равно им были даны адреса на Сергиевскую и Фонтанку, но куда именно и к кому, подпоручик Вирбелауэр не знал, где офицеры эти должны были получить все дальнейшие инструкции и суточных по 25 рублей, а также в Петрограде же должно было быть произведено распределение этих офицеров. По словам подпоручика Вирбелауэра, настроение части офицеров этого эшелона и, в особенности, начальника этого эшелона, капитана, но фамилия его Вирбелауэру осталась неизвестной, было антиправительственное, а из беседы дальнейшей подпоручик Вирбелауэр узнал, что командированные в г. Петроград офицеры должны были войти в состав военных училищ и других частей гарнизона в количестве, обеспечивающем офицера на взвод. Одновременно с наступлением генерала Корнилова на Петроград офицеры, подчинившие своей воле юнкеров и солдат, должны были поднять восстание в Петрограде в пользу Корнилова. Подпоручик Вирбелауэр, по его словам, стал убеждать офицеров отказаться от такого дела, явно контрреволюционного, часть офицеров эшелона пришла в уныние, поняв, что они заговорщики-контрреволюционеры, и на станции Вы-
РАЗДЕЛ II
365
рица некоторые из них в числе двадцати одного человека бежали из эшелона. Начальник эшелона, капитан, записал имена бежавших, говоря, что они будут преданы суду. На платформе, на станции Вырица, подпоручик Вирбелауэр имел разговоры с казаками-корниловцами, убеждая их не идти против Петрограда. Один из казаков доложил об этих разговорах подпоручика Вирбелауэра начальнику штаба отряда князя Гагарина, и через некоторое время начальник эшелона командированных офицеров и казаков объявил подпоручику Вирбе-лауэру о его арестовании. Однако подпоручик Вирбелауэр, воспользовавшись отсутствием начальника эшелона, отлучившегося в штаб князя Гагарина, и подошедшим поездом, следовавшим в Петроград, вскочил в отходивший поезд и прибыл в г. Петроград. По словам подпоручика Вирбелауэра, офицеры, командированные в Петроград, были снабжены предписаниями следующего содержания: «По получении сего предписываю вам отправиться в гор. Петроград для изучения английских бомбометов и минометов. Срок командировки истекает 10 сентября», — следует подпись «Полковник», и самую подпись подпоручик Вирбелауэр, по его словам, не помнит, а отправляли этих командированных офицеров в Петроград, прицепляя один-два вагона к поездам, следовавшим в Петроград. Узнав все эти подробности от подпоручика Вирбелауэра, который, из показанного им мне удостоверения, оказался адъютантом 17-го корпусного воздухоплавательного отряда, частью около кассы, а частью уже в вагоне, я сейчас же до отхода поезда вышел из вагона, отложив свою поездку в Карташевку, поехал на Гороховую1 в Политический отдел Керенского и заявил там обо всем дежурному офицеру капитану Рогачеву. Из разговора с подпоручиком Вирбелауэром я узнал, что он тоже ездил в Зимний дворец и заявил обо всем какому-то офицеру Генерального штаба. Подпоручик Вирбелауэр должен находиться у своей семьи в Гатчине или на станции Сиверской, и сегодня я сговорился с ним встретиться в Гатчине, чтобы вместе ехать в Петроград, но поездами мы, видимо, разошлись, и я с подпоручиком Вирбелауэром не встретился. Более ничего добавить не имею.
Показание прочитано и записано с моих слов вполне точно.
Зачеркнуто: «в Зимний дворец», надписано: «на Гороховую».
Подпоручик БЕЛКОВ
Судебный следователь ПГУЛЬЦ
Товарищ прокурора Судеб[ной] палаты ПОВОЛОЦКИЙ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 16-17 об. Подлинник. Рукопись; Д. 4. Л. 12-15. Заверенная копия. Машинопись.
1 Слова «на Гороховую» вписаны над зачеркнутым: «в Зимний дворец».
366
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
№69
Протокол допроса начальника штаба Кавказского туземного конного корпуса В.Н. Гатовского, командующего Черкесским конным волком К.С. Султан-Гирея, мл. унтер-офицера из вольноопределяющихся Кавказской туземной конной дивизии команды шоферов и мотоциклистов Г.Ф. Припутневича, прапорщика 18-го Вологодского пехотного полка В.Н. Ершова, хорунжего 1-го Амурского полка М.В. Матвеева, священника 1-го казачьего Амурского полка Я.А. Попова, подъесаула 10-го Амурского казачьего полка Ф.А. Слюсарева, сотника 1-го Амурского казачьего полка Б.А. Савицкого
4 сентября 1917 г.
Протокол допроса
1917 года сентября 4-го дня судебный следователь Петроградского окружного суда по важнейшим делам Гудвилович в камере своей допросил нижепоименованных в качестве свидетелей с соблюдением 443 ст. У[става] уголовного] судопроизводства], и допрашиваемые показали:
1). Владимир Николаевич Гатовский, 38 л[ет], полковник Генерального штаба, начальник штаба Кавказского туземного конного корпуса, православный, не судился, живу временно в Петрограде, Чесменская 2, кв. 3.
В первой половине августа Кавказская туземная конная дивизия, блестяще закончившая Галицийскую операцию (с 25 июня по 17 июля) на Юго-Западном фронте и отведенная на отдых в район Проскурова, была срочно переброшена в распоряжение Верховного главнокомандующего на Северный фронт в район Ново-Сокольники — Невель — Великие Луки. Переброска началась, кажется, числа 10 августа. Начальник дивизии генерал князь Багратион, обогнав двигавшуюся эшелонами дивизию, вместе со мною прибыл в Ставку, в Могилев, для выяснения предстоящей задачи дивизии. Здесь нам было указано генералом Лукомским, что дивизия, расположившись в указанном районе, составит резерв главнокомандующего на случай развития операций немцев на Северном фронте. Здесь же определилось, что вопрос формирования Кавказского туземного корпуса придачею дивизии других полков разрешен положительно. К дивизии должны были быть присоединены 1-ый Дагестанский конный полк, 1-ый Осетинский конный полк и 3-я Туркестанская батарея, которая вместе с пешею Осетинскою бригадою, переформируемою в конный полк, должны были составить вторую дивизию корпуса. Эти сведения были переданы кн. Багратиону генералом Лукомским в присутствии меня, полковника Баева и генерала Картаци. Известно мне, что в то же пребывание в Ставке кн. Багратион был у Верховного главнокомандующего Корнилова, но я при этом не присутствовал; сам князь говорил мне потом, что приглашен он был к Корнилову для собеседования по вопросу о переформировании корпуса. Пробыв один день в Ставке, мы уехали к месту расположения дивизии — в Ново-Сокольники, где помещался штаб. Там я и пробыл до 21 августа. Затем, в связи с операциями, начавшимися на Рижском фронте, дивизии было приказано перейти с занимаемого района на станцию Дно. 22 августа, как только началось передвижение эшелонов дивизии к новому месту назначения, я был уволен начальником дивизии в кратковременный отпуск в гор. Петроград для устройства моих личных дел, где и находился до 27 августа. В Петрограде 26 августа я получил от начальника дивизии
РАЗДЕЛ II
367
телеграмму с приказанием немедленно выехать в штаб и с извещением, что сам начальник дивизии выехал в Ставку. Телеграмма эта была подана 24 августа, но до меня дошла только 26 августа в 18 часов, т.е. через час после ухода поезда, на котором я мог бы ехать. Ввиду этого я и должен был отложить выезд из Петрограда до 27 августа.
На станцию Дно я прибыл 28 августа в 2 часа, причем узнал, что наша дивизия поданными уже эшелонами (Черкесского конного полка) двигается якобы в направлении на Гатчину для действия против немцев и, кроме сего, для того, чтобы быть ближе к Петрограду на случай возникновения там беспорядков на почве усилившегося движения большевиков. Тут же на вокзале говорилось, что большевики фактически уже захватили власть, что именем министра-председателя Керенского пользуются для подписания тех актов и распоряжений, которым в действительности он сам и не сочувствует. Пробыв на станции около двух часов в ожидании автомобиля, который должен был отвезти меня в штаб дивизии, который находился в 9 верстах от станции Дно, я, зайдя на телеграф, получил от бывшего там офицера Черкесского конного полка корнета Курнако-ва телеграмму за подписью министра-председателя Керенского, адресованную железным дорогам и комитетам, о конфликте между генералом Корниловым и Временным правительством, о смещении генерала Корнилова и о назначении Верховным главнокомандующим генерала Клембовского. Приехав ночью в штаб, я разбудил кн. Багратиона, который выразил удивление по поводу моего прибытия, так как полагал, что в связи с происходившими в Петрограде беспорядками, о чем у него были весьма распространенные тогда сведения, он опасался, что я могу быть арестован. Я сказал, что в Петрограде по наружным признакам все спокойно. На это кн. Багратион выразил удивление, сказав, что по циркулирующим здесь слухам, которые в действительности дошли и до меня на станции, в Петрограде большие беспорядки, но что власть фактически в руках большевиков. Распространялись слухи также и о том, что сам Керенский, находясь во власти большевиков, в то же время солидарен с Корниловым. В ту же ночь была получена телеграмма из Ставки за подписью заведующего службой связи Карамышева о том, что все главнокомандующие отказались заменить генерала Корнилова. Под утро, около 7 час, я был разбужен телефонистом, который передал мне телеграмму из штаба Петроградского военного округа за подписью полковника Баграшева с изложением подлинной телеграммы министра-председателя (на чье имя она была адресована, я не помню) с требованием о прекращении дальнейшего продвижения войсковых эшелонов. В ответ на эту телеграмму начальник дивизии приказал немедленно же отправить две телеграммы: одну в Ставку Верховному главнокомандующему с точной передачей полученной телеграммы и с просьбой дать по сему поводу надлежащие разъяснения1; другую — в штаб Петроградского военного округа на имя полковника Баграшева с извещением, что копия телеграммы передана Верховному главнокомандующему с просьбой об указаниях и с ходатайством все телеграммы, отменяющие распоряжения военного начальства, посылать не непосредственно, а через подлежащие войсковые инстанции. Ни на одну из этих телеграмм ответа получено не было. Между тем кн. Багратион сообщил мне, что приказ о сформировании корпуса подписан Корниловым и что мы подчиняемся, на основании предписания Корнилова, командиру 3-го конного корпуса генералу Крымову. На следующее утро кн. Багратион показал мне полученные им от начальника штаба генерала Крымова на станции Орша приказ и инструкцию генерала Крымова о
1 Слово «разъяснения» вписано над зачеркнутым: «распоряжения».
368
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
предстоящих действиях в Петрограде; в то же утро прибыл из Ставки кн. Гагарин, назначенный начальником 1-ой Кавказской туземной дивизии. Он передал, что главнокомандующим остается генерал Корнилов и что мы должны продолжать исполнение его приказаний. Вечером 28 августа был получен приказ генерала Корнилова о том, что он остается Верховным главнокомандующим, и такая же телеграмма по линиям железных дорог за подписью товарища министра путей сообщения, генерала Кислякова. В этот день эшелоны наши постепенно продвигались вперед. 29 августа утром, около 8 час, в штаб дивизии у станции Дно прибыл назначенный командиром 3-го кавалерийского корпуса генерал Краснов (генерал Крымов объединял командование обоими корпусами как командующий Отдельной армией) и сообщил, что вызван генералом Крымовым для принятия командования. Обстановка для него была совершенно неясна, и он просил поделиться с ним имеющимися у нас сведениями. Кн[язь] ознакомил его с приказом генерала Крымова. Штаб дивизии в 17 часов в тот же день выступил далее через станцию Оредеж и прибыл на станцию Чолово 30 августа в 6 часов. Утром начальник дивизии рассказал мне о том, что на станции Оредеж нас догнали эшелоны с двумя сотнями конного Осетинского полка, отказывавшиеся следовать с нами, но что он уговорил их к дальнейшему совме-стно[му] продвижению.
30 августа замечалась нервность настроения людей, причем осетины вместе с командой штаба собрались на митинг, на котором, обвиняя полковника Федора Ивановича Жиляева (комендант штаба) в том, что он приказал снять с вагона красный флаг, заявили, что арестовывают его. Полковник Жиляев объяснил, что не «снять», а «смотать» красный флаг он в действительности приказал по просьбе железнодорожного начальства, во избежание смешивания этого флага с железнодорожным сигналом. Невзирая на мои разъяснения по этому же поводу, полковник Жиляев был оставлен под арестом и выпущен лишь через два часа с передачей оружия командиру корпуса. К этому времени от начальника первой дивизии князя Гагарина, находившегося на ст. Вырица, были получены сведения о том, что у Царского Села расположены вооруженные части и что разъезды его были обстреляны из деревни неподалеку от Царского Села. Принимая во внимание остроту создавшегося положения и совершенную неясность общей обстановки, командир корпуса отправил генералу кн. Гагарину телеграмму с воспрещением вооруженных действий и в согласии с постановлением комитета на станции Чолово командировал избранных делегатов для приглашения членов комитетов всех частей корпуса на станцию Чолово. Утром 31-го прибыли не только члены комитета, но и делегированные из Петрограда Ингушского конного полка полковник Мерчуле, передавший командиру корпуса сношение военного министра от 29 августа за № 3009 с предложением командиру корпуса, мне и командирам бригад явиться немедленно в Петроград; с полковником же Мерчуле прибыла и мусульманская делегация. Благожелательным воздействием мусульманских делегатов, объяснивших осетинам общую обстановку, внесено было немедленно полное успокоение, и командир корпуса вместе со мною и с командирами бригад, в соответствии с вышеприведенным сношением военного министра, совместно с делегацией отбыл в Петроград, где после посещения штаба округа были приняты министром-председателем и Верховным главнокомандующим Керенским, выразившим нам свое полное удовлетворение по поводу нашей деятельности.
По поводу предъявляемых мне вами приказа генерала Крымова за № 1 и инструкции его для личного сведения (предъявлены перечисленные документы, представленные при допросе свидетелем кн. Багратионом 3 сентября), на которых
РАЗДЕЛ II
369
сделана помета о получении их 25 августа, я объясняю, что помета эта сделана чернилами мною по памяти и ошибочно, как теперь припоминаю, бумаги эти были получены 26-го, как мне об этом говорил кн. Багратион. Телеграммы, напечатанной в номере «Известий Совета рабочих и солдатских депутатов» от 3 сего сентября, я раньше никогда не видал и о получении подобной телеграммы кн. Багратионом ничего не слышал. Более ничего показать не могу.
Зачеркнуто: «распоряжения», надписано: «разъяснения».
Владимир ГАТОВСКИЙ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ1
2) Крым Селетович Султан-Гирей, 40 л[ет], полковник, командующий Черкесским конным полком, мусульманского вероисповедания], не судился, проживаю временно в Петрограде, в гостинице «Астория».
В первой половине августа11 наш полк, который стоял около Проскурова, получил приказание грузиться на железной дороге и следовать в северном направлении для расположения в районе станции Ново-Сокольники. Никаких больше указаний относительно цели нашего передвижения и возлагаемой на нас задачи не было, и можно было делать только разные более или менее правдоподобные предположения. До Ново-Сокольников мой полк следовал последним. В район Ново-Сокольников мы прибыли, кажется, числа 17 августа, но, ввиду нового приказа, не остановились в Ново-Сокольниках, а проследовали дальше до станции Дно, где и разгрузились. Здесь по окрестным деревням мы простояли до 27 августа утра, когда последовало распоряжение о том, что дивизия переходит в район Гатчины и111 что первым отправляется™ туда Ингушский конный полк, с первым эшелоном которого должны следовать квартирьеры всей дивизии, которым прибыть на станцию Дно к 12 часамv. Таким образом, 27 августа части нашего полка стали собираться на станцию для отправления. Посадка, однако, задержалась, так как железнодорожное начальство выказывало какую-то нерешительность и объясняло, что получает противоречивые приказания: с одной стороны, из Петрограда сообщают, чтобы не перевозить наших частей, а с другой стороны, военное начальство требует перевозки. Здесь же впервые до меня дошли слухи о происходящих в Петрограде беспорядках. Так, напр[имер], кроме многих других, один знакомый еще по западному краю проводник железнодорожный рассказывал, что по Петрограду ходят какие-то мерзавцы с черными флагами, кричат «Долой войну!» и «Да здравствует Германия!» и т.п. Ничего нельзя было разобрать. Вечером все-таки нас повезли, и к ночи41 28 августа мы прибыли на станцию Вырица. Дальше следовать нельзя было, так как шедший впереди Ингушский полк обнаружил, что путь впереди испорчен.
Тут только я впервые узнал о конфликте между Временным правительством и генералом Корниловым, причем последний объявлялся изменником родины и
I Здесь и далее в документе текст, выделенный курсивом, вписан чернилами.
II Слово «августа» вписано над строкой.
III Слово «и» вписано в строку.
™ Часть слова, выделенная курсивом, исправлена чернилами.
v Так в тексте.
41 Слово «ночи» вписано над зачеркнутым «утру».
370
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г, КОРНИЛОВА. ТОМ II
отрешенным от должности и т.п. Все это меня крайне поразило, так как до этого момента до меня не доходило никаких сведений о возможности чего-либо подобного. Знал о разногласиях между Корниловым и Временным правительством, но чтобы разногласия могли обостриться до такой степени, предполагать было невозможно. Несмотря на это, мы все-таки были в полном неведении, куда нас ведут. В Вырицу мы прибыли1 в ночь на 29-ое, а утром, мы еще не успели разгрузиться, как на станцию прибыла из Петрограда мусульманская делегация в составе: председателя Всероссийского мусульманского союза139 1)" Ахмеда Цаликова (Конногвардейский пер. 6, кв. 4), 2) внука Шамиля (адрес тот же), 3) члена Союза горцев Северного Кавказа и Дагестана140 Айтека Намитокова, 4) члена Военной грузинской организации ротмистра князя Ма-чабели (адреса его не знаю, полагаю, что он известен в штабе округа), 5) товарища председателя Всероссийского союза воинов-мусульман141 Османа Бека Тукумбекова (он — лейтенант флота, живет в «Астории», № 109) и некоторых других лиц, которых я не помню. От них только мы узнали о настоящем положении вещей, а именно, что в Петрограде полный порядок, никаких революционно-анархических выступлений нет, что рабочие, солдаты гарнизона находятся в полном согласии с Временным правительством. После этого, когда полк выгрузился, я собрал полковой комитет, председателем которого я состою, и мы решили пока никакой депутации никуда не посылать, так как я состоял председателем не только полкового, но и дивизионного комитета, и хотел выждать111 остальные части нашей дивизии, чтобы собрать дивизионный комитет и принять решение от имени крупной части; во всяком случае, я решил дальше не двигаться, так как не находил возможным втягивать Черкесский полк и черкесский народ в междоусобную борьбу русских. Об этом я тогда же заявил своему бригадному командиру полковнику князю Чавчавадзе, который вполне разделил и одобрил образ моих мыслей. К тому же времени была получена телеграмма и от кн. Багратиона о том, чтобы приостановить всякое движение вперед и никаких выступлений против войск Временного правительства не предпринимать. Был также приказ кн. Багратиона о собрании комитетов для обсуждения создавшегося положения.
К утру 31 августа я прибыл на станцию Чолово, где находился штаб нашего корпуса; туда же собрались и комитеты почти от всех полков, и на общем собрании комитетов под моим председательством было единогласно постановлено выразить полное доверие и подчинение Временному правительству, послать делегацию от корпусного комитета Керенскому и просить самое строгое расследование сделать для того, чтобы выяснить, кто именно втянул нас в такую некрасивую историю. Затем все наше начальство отправилось в Петроград, где и представлялось министру-председателю Керенскому. Более ничего сказать не могу.
Вписано: «августа». Зачеркнуто: «утру», «не утром 28», надписано: «ночи».
Крым СУЛТАН-ГИРЕЙ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
I Далее зачеркнуто: «не утром 28-го, а».
II Здесь и далее текст пронумерован чернилами.
III Так в тексте.
РАЗДЕЛ II
371
3) Георгий Францевич Припутневич, 25 лет, младший унтер-офицер из вольноопределяющихся Кавказской туземной конной дивизии, команды шоферов и мотоциклистов, православный, не судился, живу временно в Петрограде, Литейный пр. 45, кв. 23.
В половине августа сего года наша дивизия, которая в то время стояла в районе Проскурова, получила приказание грузиться на железной дороге, и стали нас перевозить на север. Говорили, что следуем в Гатчину или в Петроград на формирование из дивизии в корпус, а впрочем, наверное тогда никто ничего не знал. Я следовал с эшелонами штаба дивизии. Числа 21-го мы прибыли на станцию Дно и тут простояли неделю. 27 августа стали поступать какие-то странные сведения: с одной стороны, были телеграммы Керенского о том, что генерал Корнилов отрешается от должности, что его приказов не следует исполнять, а с другой стороны, генерал Корнилов призывал к повиновению и заявлял, что имеет в виду спасение родины и т.п. Часов в 11 вечера ко мне пришел товарищ и предупредил меня, что меня будто бы хотят арестовать, тогда я пошел в хозяйственную канцелярию и выяснил, что арестовать меня не собираются, а имеется только приказ о моем откомандировании из части к этапному коменданту. Тогда я в тот вечер пошел объясняться к начальнику штаба полковнику Гатовскому, который сказал, что он тут ни при чем, а что мое откомандирование находится в зависимости от начальника команды связи — подполковника Жиляева. Полковник Гатовский стал меня расспрашивать о том, не знаю ли я сам причин моего откомандирования, и выразился в том смысле, что как работник я хорош, но что, может быть, мое откомандирование находится в связи с какими-нибудь моими неприемлемыми политическими воззрениями. В дальнейшем разговоре полковник Гатовский заявил мне, что он, со своей стороны, согласен отменить распоряжение подполковника Жиляева при том условии, если я соглашусь с его, Гатовского, точкой зрения на положение вещей. Затем он стал развивать мне свою точку зрения, которая состояла в том, что Керенский — больной человек, развелся с женой, что он занимается не делами, а любовью во дворцах; что, как штатский человек, он совершенно не способен управлять армией и что нашим начальником является только Верховный главнокомандующий Корнилов, а никак не Временное правительство. Гатовский требовал от меня, чтобы я в этом направлении вел агитацию среди команды. На это я давал Гатовскому уклончивые ответы в том смысле, что целью нашей деятельности является спасение родины, а не партийные раздоры. На этом наш разговор окончился, и Гатовский отпустил меня; он сказал на прощание, что надеется на меня как на порядочного человека, который поймет положение вещей. Отчисление мое не состоялось. 28 августа мы погрузились, и 29-го мы прибыли на станцию Чолово, рано утром — часа в 3. Здесь соединились два штабных эшелона: эшелон Кабардинского полка и один эшелон Осетинской пешей бригады. Стали обмениваться взглядами по вопросу о том, куда и зачем нас ведут. Тут же вышел инцидент с подполковником Жиляевым, который приказал убрать с вагона красное знамя с надписью «Земля и воля», — этот поступок возмутил эшелоны, подполковник был потребован на объяснение, причем он говорил, что ему известны железнодорожные правила, которые запрещают выставлять красные флаги на вагонах ввиду того, что это является железнодорожным сигналом. Тем не менее подполковник Жиляев был арестован, но впоследствии освобожден. На паровозе находился поручик Ка-нуков и всадник. Их сняли с паровоза — это был тот паровоз, который должен был нас везти дальше. Тут же было образовано заседание представителей эшелонов, на котором было постановлено немедленно собрать корпусной съезд и
372
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
до сбора корпусного съезда потребовать от командующего корпусов кн. Багратиона приостановления всех действий против Временного правительства и движения эшелонов. К кн. Багратиону от комитетов был делегирован я. Передавая требование1 собравшегося комитета, я указал на необходимость приостановить как движение эшелонов, так и прочее, согласно постановлению комитета. На это кн. Багратион ответил, что он не может дать такого распоряжения от своего имени ввиду того, что командиром корпуса является генерал Крымов, и, таким образом, его распоряжение может быть не исполнено передовыми частями. Тогда я спросил его, что он предпримет, если эшелоны заставят его дать такое распоряжение, так как первоначально кн. Багратион предлагал сообщить от имени комитетов. Он сначала не соглашался дать от своего имени распоряжения, которое требовалось мною, и когда я вышел от него, чтобы доложить о нашем разговоре комитету, то явился штабс-ротмистр Севоев, который и сказал, что кн. Багратион подписал требуемое распоряжение. Решено было послать делегатов для собрания всех полковых комитетов, которые и собрались 30 августа на станции Чолово. Тогда же прибыли делегации: мусульманская, делегация от Совета рабочих и солдатских депутатов и от Временного правительства, и от 1-ой гвардейской дивизии. 31 утром было созвано корпусное совещание, на котором было решено послать делегацию в Петроград в Совет рабочих и солдатских депутатов и во Временное правительство с изъявлением солидарности с ними. Тем дело и кончилось.
Зачеркнуто: «требование».
Георгий ПРИПУТНЕВИЧ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
4) Владимир Ионович Ершов, 20 лет, прапорщик 18-го Вологодского пехотного полка, православный, не судился, живу временно в Петрограде, «Северная» гостиница, 196.
25 августа сего года в нашем полку, который находился на позиции на" Западном фронте, была получена телефонограмма, кажется, от начальника дивизии, о том, что требуются в Ставку для изучения новейших минометов и бомбометов английского образца кадровые или опытные боевые офицеры. Того же 26-го числа наш батальонный командир от имени полкового командира предложил мне эту командировку, на что я и согласился. В Ставку, в гор. Могилев, я прибыл 27 августа, где и остановился в вагоне Штаба. Кроме меня там было еще человек 25 офицеров, таким же образом командированных, как и я. В самый день приезда в Ставку в вагон к нам явился какой-то111 штабной офицер, которого я, ввиду позднего прибытия в Ставку, видел только мельком и фамилии его не знаю, и сказал мне, что мои товарищи по дороге в Петроград все мне объяснят. Вслед за тем он вышел из вагона. Оказалось, что наш вагон прицепили к отправлявшемуся в Петроград поезду, и мы поехали очень скоро после того. По дороге в Петроград товарищи-офицеры объяснили мне, что в Петрограде предполагается бунт большевиков, что Временное правительство будет свергнуто, что будет объявлена «диктатура пролетариата», заключен сепаратный мир с Германией и т.п., и что на нас, собственно, будет возложено
1 Далее зачеркнуто: «требование». п  Слово «на» вписано над строкой. 111 Частица «то» вписана в строку.
РАЗДЕЛ II_373
5) Михаил Васильевич Матвеев, 30 лет, хорунжий 1-го Амурского казачьего полка, православный, не судился, живу временно в Петрограде, Екатерининский канал, 27, кв. 14.
Мой полк входит в состав Уссурийской дивизии и 3-го конного корпуса. В августе сего года стояли мы в Подольской губ. Числа с 17 августа наш полк стал грузиться на железной дороге для отправки на север. Я следовал в четвертом эшелоне. Куда именно нас везут, было неизвестно, а слухи и предположения были разные. Привезли нас в Великие Луки, где мы пробыли до 27 августа, когда нам было внезапно приказано выступать на станцию для погрузки в вагоны, причем обозов с собою приказано было не брать, а фуража захватить как можно больше. На вопрос, куда мы идем, никто ничего не знал, думали, что поедем под Ригу, так как там дела были скверные. Провезли нас через Дно, Псков и взяли направление на Нарву; не доезжая последней, стала происходить задержка в движении эшелонов, по какой причине, тогда не было в точности известно. Пошли слухи, что в Петрограде неладно, будто бы большевики производят беспорядки. Кем были пущены эти слухи, неизвестно. На Нарве-2-ой скопились все эшелоны нашего полка. В общем, дальше Ямбурга наши эшелоны не пошли. Во время стоянки на Нарве-2-й пришло корниловское воззвание через начальника дивизии. В этом воззвании Корнилов приглашал Временное правительство к себе в Ставку. Оно было прочитано по сотням по распоряжению начальника дивизии. Об отрешении Корнилова от должности Верховного главнокомандующего точных сведений тогда еще не было, а были только слухи. По поводу этого воззвания началась с казаками частная беседа, и когда один из казаков сказал, что Корнилов есть изменник и подлец и что он на немецкие деньги бежал из плена, я возразил; осуждать его у нас нет данных, что мы не знаем еще, может и Керенский оказаться «жуликом 96-ой пробы». Уже после этого мне была впервые показана телеграмма, в которой министр-председатель Керенский объявлял об отрешении Корнилова от должности и о том, чтобы
1  Слово «список» вписано в строку.
" В делах № 29 и № 4 (ГА РФ. Ф. 1780) предписание не обнаружено.
принятие мер к предотвращению и подавлению беспорядков. По прибытии в Петроград нам надлежало обратиться к нескольким лицам для получения дальнейших инструкций, а именно, насколько припоминаю, к генералу Федорову, кажется, на Сергеевской ул., 36, а остальных фамилий не помню, так как данный мне кем-то из товарищей список1 я разорвал и бросил. На дорожные расходы мне было дано в Ставке 150 рублей тем самым офицером штаба. Доехали мы только до станции Вырица, так как дальше ехать было нелепо ввиду порчи пути. Наш вагон прицепили к одному из корниловских эшелонов. В Вырице нас отцепили и поставили в тупик. В Вырицу мы прибыли 30 августа. Простояли там до 1 сентября, узнали здесь истинное положение вещей, и я решил ехать в Петроград, где явился в штаб, который и послал меня к Вам. Более я ничего показать не могу. Предъявляю вам предписание Штаба Верховного главнокомандующего о командировании меня в Петроград. (Представлено предписание)11.
Вписано: «на», «то», «список».
Владимир ЕРШОВ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
374
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
никаких его распоряжений не исполнять. Собственно, движение наше вперед тут и приостановилось. Пошли разные митинги; благодаря близости города Нарвы казаки часто ходили туда, на митингах принимали участие разные посторонние лица из города, рабочие и т.п., которые призывали казаков не верить офицерам, убеждали казаков, что офицеры — это изменники и контрреволюционеры и т.п., под влиянием такой проповеди и несколько человек офицеров было казаками «арестовано», собственно, без всякого повода, совершенно зря. Добавляю, что фразу относительно Керенского я сказал просто как полемический прием, который, конечно, должен быть признан неудачным.
Хорунжий Михаил Васильевич МАТВЕЕВ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
6) Яков Афанасьевич Попов, 40 лет, священник 1-го казачьего Амурского полка, православный, проживаю временно в Петрограде по Фонтанке, 52.
Вместе с полком, в котором я состою священником, я прибыл с Юго-Западного фронта в Нарву, и здесь, в то время, когда происходили разные митинги и обсуждалось создавшееся положение в связи с конфликтом между Верховным главнокомандующим Корниловым и Временным правительством, я, между прочим, сказал, что нужно слушаться Корнилова как Верховного главнокомандующего, сказал я так потому, что совершенно не знал тогда, что Корнилов смещен. После того один из офицеров нашего полка сказал мне, что на собрании какой-то казак говорил, что и я, тоже высказывался в том смысле, что нужно слушаться якобы Корнилова, а не Временное правительство, и что лучше было бы мне по этому поводу поехать в Петроград и здесь объясниться. Я так и сделал: прибыл в Петроград в штаб, а оттуда меня послали к вам. Более я ничего пока сказать не могу.
Полковой священник ПОПОВ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
7) Федор Андреевич Слюсарев, 32 лет, подъесаул 1-го Амурского казачьего полка, православный, не судился, живу в Петрограде временно, Фонтанка, 52, кв. 33.
Вместе с полком, в котором я служу, я прибыл из-под Проскурова в Нарву, причем совершенно не было известно, для чего именно и куда нас перебрасывают. О конфликте между Корниловым и Временным правительством узнали в Нарве, равно как и об отрешении Корнилова от должности Верховного главнокомандующего. Настроение у казаков было, безусловно, за Временное правительство, из офицеров решительно никто не только не уговаривал казаков, но даже и речи не произносил о том, что надо поддержать Корнилова против Временного правительства, что в конфликте между ними надо присоединиться к Корнилову. Конфликт этот был совершенно неожиданным. По пути движения к Нарве, ввиду слухов о каких-то выступлениях большевиков, принимались меры предосторожности, так, например, на паровозе ставили офицера, чтобы машинист не ушел. Можно было ожидать какого-нибудь крушения и т.п. Обо всем этом ходили слухи, но от кого именно они исходили, кто их распространял—неизвестно. Во время стоянки в Нарве я, по постановлению полкового комитета, был арестован за то, что какой-то казак доложил комитету, что подслушал фразу из разговора моего с другим офицером, которому я будто бы
РАЗДЕЛ II
375
сказал, что «Корнилов был прав, а кадеты поступали правильно». Действительно ли я сказал такую фразу и по какому поводу она была произнесена, я совершенно в настоящее время не помню. Более ничего показать не могу.
Федор СЛЮСАРЕВ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
8) Борис Александрович Савицкий, 21 года, сотник 1-го Амурского казачьего полка, православный, не судился, живу временно в Петрограде, Фонтанка, 52, комната 33.
С тем полком, в котором я служу, нас в половине августа перевезли из-под Проскурова в Великие Луки, причем не было известно, для чего именно и куда, собственно, нас везут. 23 или 24 августа из штаба дивизии последовало распоряжение в спешном порядке грузиться на железную дорогу и выступать в боевом порядке, т.е. все обозы оставить сзади, а с собой взять патроны и самое необходимое. По этому поводу делались самые разнообразные предположения. Около Нарвы стало известно, что движение эшелонов под каким-то предлогом тормозится; в Нарве выяснилось окончательно, что железнодорожная администрация не дает нам паровозов. Тут же в Нарве были получены сведения о конфликте между генералом Корниловым и Временным правительством, о. том, что Корнилов смещен и что распоряжения его не подлежат исполнению. Обстановка была весьма неясная, и настроение казаков было неопределенное. Однако, по мере выяснения обстановки, настроение казаков явно определилось на стороне Временного правительства. Никаких призывов со стороны офицеров к поддержке генерала Корнилова не было. Под влиянием разных посторонних ораторов, призывавших на митингах казаков к недоверию офицерам и т.п., некоторые из нашего офицерского состава были объявлены арестованными. Большую роль при этом сыграло также и сведение личных счетов. В планы и намерения генерала Корнилова я не был посвящен, да и не думаю, чтобы, вообще кто-либо из офицеров мог что-нибудь знать о том, куда и для чего нас везут. По крайней мере, никаких подобных разговоров до меня не доходило. Более ничего показать не могу.
Сотник САВИЦКИЙ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 84-92. Подлинник. Машинопись; Д. 4. Л. 45-47, 49-54. Заверенная копия. Машинопись.
№70
Протокол допроса чиновника военного времени Н.В. Данилова и младшего унтер-офицера команды связи Кавказского туземного корпуса И.К. Новикова
6 сентября 1917 г.
Протокол допроса
1917 года сентября 6-го дня судебный следователь Петроградского окружного суда по важнейшим делам В. Гудвилович в камере своей допросил нижепоименованных свидетелей с соблюдением 443 ст. У[става] уголовного] судопроизводства], и допрашиваемые показали:
376
дело генерала л.г. корнилова. том ii
Николай Васильевич Данилов, 32 л[ет], чиновник военного времени, из мещан гор. Жиздры, православный, не судился, живу временно в Петрограде, в гостинице «Версаль», на углу Пантелеймоновской ул. и Фонтанки.
Я состою делопроизводителем штаба Кавказской туземной конной дивизии, ныне корпуса, с 21 февраля 1915 года. Летом, в последнее время, перед переброской нашей дивизии на север, она стояла в Подольской губ., откуда и началась перевозка ее в северном направлении 11 августа. Сначала совершенно ничего не знали, куда и зачем нас везут, на пути же следования, по мере того как мы приближались к Ново-Сокольникам, стали говорить как между солдатами, так и среди офицеров, что нас двигают на Петроград. Оговариваюсь, что я могу говорить о разговорах и настроениях среди служивших в штабе, в команде мотоциклистов и в команде связи, т.е. солдат русского1 происхождения, тогда как остальные солдаты, туземцы с Кавказа, которые вообще считались как настроенные реакционно. В Ново-Сокольниках, куда мы прибыли между 16 и 18 августа, мы простояли дней пять; затем числа 21-го или 22-го погрузились, и нас повезли на станцию Дно, куда мы прибыли на другой день. Здесь штаб корпуса расквартировался в имении Марьина Дубрава, верстах в семи от станции. 27 августа в штабе дивизии была получена телеграмма временно управляющего Министерством путей сообщения Ливеровского, в коей была приведена телеграмма министра-председателя А.Ф. Керенского, в которой приказано было генералу Корнилову сдать командование, говорилось о присылке к нему, Керенскому, члена Государственной Думы Львова, и войска призывались к единению и спокойствию. Вместе с тем была получена копия телеграммы генерала Корнилова за № 563, в которой он называл себя сыном крестьянина-казака. Телеграммы эти были объявлены в приказе по дивизии за № 206. Приказ этот я сам писал в инспекторской канцелярии, на машинке, и слышал, что офицеры штаба в недалеко находившейся комнате кричали приветственные слова по адресу генерала Корнилова, но подробно разобраться в этом, равно как и узнать голоса, было невозможно, так как, кроме того, что я занят был своим делом, это все происходило через комнату от того помещения, в котором я находился.
В тот же вечер в инспекторскую канцелярию, в которой находился я и чиновник Павлов, а также ротмистр Максимович, писарь Павел Двукраев и еще какие-то писаря, но кто именно, я не помню, вошел начальник штаба дивизии полковник Гатовский. Подойдя ко мне, он меня спросил, каково мое настроение, я ответил, что теперь, как я полагаю, в Петрограде происходит борьба, на чьей стороне будет верх еще, по моему мнению, не решен вопрос об этом. В то же время полковник Гатовский говорил, что в Петрограде пока еще спокойно, что получена телеграмма от министра-председателя Керенского о том, что нашей дивизии, собственно, нечего там делать. Однако полковник по этому поводу выражал недоумение, почему министр-председатель не делает распоряжений относительно нашей дивизии через Верховного главнокомандующего. Далее он выражался в том смысле, что если его Верховный главнокомандующий не слушается, то, значит, он, Керенский, не пользуется достаточным авторитетом и доверием, власть его слишком слаба, и потому она должна быть передана в более сильные руки, а именно в руки Верховного главнокомандующего Корнилова, который, по словам полковника Гатовского, ничуть не посягает на свободу. На запрос же полковника Гатовского по поводу настроения команды я ответил, что в команде, между прочим, царит неудовольствие
Далее зачеркнуто: «настроения*.
РАЗДЕЛ II
377
по поводу откомандирования нескольких лиц, на что полковник Гатовский ответил, что это, собственно, дело подполковника Жиляева, начальника команды связи, так как он ответственен за команду. Тогда же ротмистр Максимович говорил, что обнаружено1, что в Стокгольме находилось отделение германского генерального штаба, которое работало заодно с нашими большевиками. Открытие это, по его словам, было сделано капитаном Генерального штаба Никитиным, в Петрограде. Этот самый капитан Никитин раньше состоял адъютантом в нашем же штабе. Еще полковник Гатовский говорил про министра-председателя, что он кокаинист и морфинист, что он помещается во дворце и спит на кровати Александра III и т.п.; что он развелся со своей женой.
28 августа штаб дивизии выступил на станцию Дно для погрузки. По пути на станцию чиновник военного времени Сергей Михайлович Павлов говорил мне, что он видел" у полковника Гатовского план города Петрограда, с отметками на нем, сделанными синим карандашом, и что полковник Гатовский сказал ему, Павлову, по секрету, что штаб нашей дивизии будет расквартирован в Петрограде на Знаменской площади. Об этом полковник Гатовский, по словам Павлова, просил никому не говорить. Во время погрузки на ст. Дно старший унтер-офицер штаба дивизии Скляднев, состоявший членом комитета штаба дивизии, передал мне номер «Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» от того же 28 августа. Так как на этой станции кроме наших частей были также и казаки Уссурийской дивизии и 3-го Уральского казачьего полка, желавшие знать об истинном положении вещей, то я и стал им читать этот номер «Известий» вслух. Тут же стоял и подполковник кн. Дадиани, который, прослушав некоторое время чтение, отправился за командиром дивизии генералом кн. Багратионом, который в то время находился у телеграфа.
Кн. Багратион по приходе спросил меня, откуда я взял читаемую мной газету, на что я ему и ответил, как было дело. Тогда он стал просматривать газету и, заметив, что там, между прочим, говорилось о назначении Багратиона помощником военного министра, сказал: «Вот вам уже первая ложь: я на станции Дно, а в газете говорится, будто бы меня назначили помощником военного министра». Основываясь на этом, кн. Багратион стал доказывать слушателям, что вообще в газетах содержатся неверные сведения, и старался вызвать недоверие к сведениям, заключавшимся в прочитанной мною газете. Тогда некоторые из солдат стали выражать кн. Багратиону недоверие вообще. Поговорив некоторое время с солдатами, кн. Багратион взял меня за руку и пошел со мною по направлению к классным вагонам, и тут он мне сказал: «Раньше, чем читать такую газету массе, надо было бы прежде самому прочитать ее и усвоить содержание про себя». Кроме того, он приказал мне прийти к нему в вагон перед самым отходом поезда. Я это исполнил; кн. в своем купе сказал мне1" следующее: «Министр-председатель окружен большевиками, не дающими ему полностью осуществлять власть, а так как большевики, по мнению кн. Багратиона, работают совместно с немцами, то и надо сделать так, чтобы министра-председателя вырвать из их рук и дать возможность генералу Корнилову создать новое правительство по его, Корнилова, выбору и усмотрению. При этом кн. Багратион убеждал меня в том, что выступление генерала Корнилова ведет к спасению отечества и что на свободу генерал Корнилов не посягает. Тогда среди
I Слово «обнаружено» вписано над зачеркнутым: «открыто».
II Слово «видел» вписано над зачеркнутым: «был».
III Слова «сказал мне» вписаны над строкой.
378
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
солдат возникло брожение и постепенно росло убеждение в том, что нас ведут на Петроград для свержения Временного правительства.
На станции Чолово, куда прибыли утром, сошлось 4 эшелона: штаба корпуса—2, кабардинцев — 1 и осетин — 1. На этой станции начальник команды связи подполковник Жиляев приказал снять с вагона революционное знамя, т.е. красный флаг. За это подполковник Жиляев был солдатами арестован. Тут же был созван временный комитет из чинов названных эшелонов. Комитет этот постановил: 1) эшелоны остановить и впредь не двигаться, пока не будет получено приказание от Временного правительства; 2) выбрать две партии делегатов и отправить в оба конца по линии для оповещения замыслов нашего начальства против Временного правительства и для немедленного созыва комитетов всех частей дивизии; и 3) потребовать от кн. Багратиона дать телеграмму впереди находящимся эшелонам, чтобы они остановили движение вперед и не предпринимали бы никаких действий против войск Временного правительства. Такая телеграмма, после того как к кн. Багратиону ходил уполномоченный от комитета Припутневич, в действительности была дана. Когда к 30 августа были собраны делегаты всех комитетов, то состоялось корпусное совещание на той же станции Чолово, на котором было постановлено послать в Петроград делегатов для заверения Временного правительства в преданности нашей дивизии (или вернее — корпуса) Временному правительству. В состав этой делегации был избран и я.
По прибытии в Петроград мы являлись к министру-председателю, а также были в Исполнительном комитете Совета рабочих и солдатских депутатов. Когда штаб дивизии стоял в Марьиной Дубраве, то туда из Ставки приезжал Чеченского конного полка полковник Келлер, который, кажется, находился в прикомандировании к Ставке, в то же время он был назначен командиром 2-го Осетинского конного полка. Тогда же в штабе дивизии был и генерал Краснов — начальник не помню какой Донской дивизии. Полковник Келлер выбыл из штаба дивизии, вернее был командирован в ставки Верховного главнокомандующего и Северного фронта 26 или 27 августа. Во время движения со станции Дно к Петрограду к командиру дивизии на станциях являлся дежурный офицер с докладами, но о чем именно были доклады командиру, я не знаю, так как когда я находился у кн. Багратиона в купе, то по приходе дежурного офицера меня просили выйти из купе, а потом, по окончании доклада, меня снова пригласили в купе. Добавляю еще, что того же 27 августа, когда наш штаб дивизии стоял в Марьиной Дубраве, то писарь оперативного отделения Мирошниченко, имени и отчества его я не помню, высказывался в том смысле, что теперь от Временного правительства никого не осталось1, даже А.Ф. Керенского, и что теперь Временное правительство заключается в генерале Корнилове. Начальник дивизии кн. Багратион вместе с начальником штаба полковником Гатовским ездили в Ставку еще из Подольской губ. и возвратились в Ново-Сокольники 17 августа. Затем кн. Багратион ездил еще раз в Ставку из Марьиной Дубравы11 и вскоре вернулся обратно. Полковник Гатовский ездил в Петроград со станции Ново-Сокольники и возвратился в Марьину Дубраву в ночь на 27 августа. Поручик Татарского конного полка, прикомандированный к штабу дивизии, Штукенберг был командирован из штаба в Гатчину или в Красное Село 24 или 25 августа. Он обещал мне купить пленок для фотографического аппарата, но он сказал, что в Петрограде не будет, а в Гатчине, если
Слово «осталось» вписано над зачеркнутым: «соатлось». Далее зачеркнуто: «в ночь на 27 августа».
РАЗДЕЛ II
379
найдет, то купит. Добавляю, что сам я не был очевидцем того случая, как подполковник Жиляев приказывал снять красный флаг с вагона, и потому мне в точности не известно, в какой форме было отдано подполковником Жиляе-вым это приказание.
Зачеркнуто: «настроения», «был», «соатлось», «в ночь на 27 августа». Надписано: «видел», «сказал мне», «осталось», «обнаружено». Зачеркнуто «открыто».
Н. ДАНИЛОВ Судебный следователь В. ГУДВИЛОВИЧ1
2) Иван Карпович Новиков, 24 лет, младш[ий] унтер-офицер команды связи Кавказского туземного корпуса, православный, не судился, живу временно в Петрограде, гостиница «Версаль», но сегодня возвращаюсь в действующую армию.
26 августа, когда наш штаб стоял в имении Марьина Дубрава у станции Дно, была получена телеграмма от министра-председателя Керенского" о том, что в Петрограде все спокойно, никаких беспорядков не происходит, и что туземная Кавказская дивизия в Петрограде не нужна. Сам я этой телеграммы не видел, а знаю о том, что такая телеграмма была, от младшего унтер-офицера Лысова, ефрейтора Дея и ефрейтора Алякринского, которые в то время были дежурными по станции. Потом была получена подобного же рода телеграмма за подписью Ливеровского, а также телеграмма Верховного главнокомандующего Корнилова, который называл себя сыном крестьянина-казака. Обе эти телеграммы были объявлены в приказе дивизии поздно вечером 27 августа. В то время, по словам младшего унтер-офицера Плохинского и писаря Фарманюка, офицеры в штабе кричали: «Да здравствует Корнилов!», «Долой Временное правительство!», «Да здравствует монархия!» Сам я подобных криков не слышал, а знаю об этом со слов названных лиц. Оба они из команды связи. Потом ефрейтор из вольноопределяющихся Дей (имени и отчества его не знаю) показывал мне списанную им, по его словам, в штабе дивизии телеграмму следующего содержания: «Главковерх приказал комкору 3-го конного, начдивам 2-ой Уссурийской, Донской и Туземной высадиться между Гатчиной и ст. Александровской и в конном строю двигаться к Петрограду в полном боевом порядке к Нарвской, Московской и Невской заставам. В случае обстоятельств, мешающих выполнению плана, главковерх приказал старшему генералу в чине принять на себя командование корпусами и дать сражение войскам Временного правительства». Затем были из нашего состава некоторые лица, относительно которых начальство не было уверено, что они не будут мешать выполнению замысла генерала Корнилова. Были слухи, что полковник Гатовский, который состоял начальником штаба, приказал арестовать председателя комитета команды связи ефрейтора Григория Ладоху, а также откомандировать старшего унт[ер]-оф[ицера] Александра Видика, мл[адшего] унт[ер]-оф[ицера] Василия Воеводенко, мл[ад-шего] ветеринарного фельдшера Николая Завалова и рядового Сергея Марщаки-на. Когда до них дошли слухи об этом, они1" 28 августа рано утром уехали в какие-то соседние части, и до настоящего времени сведений о них не имеется.
I Здесь и далее в документе текст, выделенный курсивом, вписан чернилами.
II Далее зачеркнуто: «о».
III Слово «они» вписано над строкой.
380
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
Солдат службы связи телефонист Чернявский (имени и отчества его я не помню) говорил мне, что генерал кн. Багратион дал дежурному телефонисту 27 августа на ст. Дно Алякринскому 25 рублей за то, чтобы тот не передавал никаких секретов посторонним. Сам Алякринский мне об этом не говорил. Вечером 27 августа наша команда, которая стояла в деревне в расстоянии одной версты от места расположения штаба, хотела было идти и арестовать офицеров, но комитет сумел удержать солдат от выступлений. В тот же вечер, 27 августа, временно исполнявший должность начальника команды связи Ингушского конного полка поручик кн. Грузинский приказал выключить все линии из коммутатора и соединить напрямую начальника штаба со станциею Дно для того, чтобы телефонисты не могли подслушать секретных переговоров. Но команда в это время выслала телефониста мл. унт[ер]-оф[ицера] Лысова, чтобы он соединил командную линию с линией начальника штаба, дабы была возможность подслушивать и перехватывать разговор. Для этой цели был посажен телефонист Дей. После соединения начальника штаба полковника Гатовского напрямую начался разговор на французском языке, известном Дею. Последний перевел нам и сообщил нам из этого разговора следующее: «Впереди находящихся эшелонов линия разобрана, и надо следить за командою связи, чтобы она не имела никакого сношения с конно-пулеметным отрядом корпуса... Полковник Гатовский запрашивал, во сколько времени отправились погруженные эшелоны. При этом полковник Гатовский советует порвать провод с Петроградом». Во время погрузки команды на станции Дно я спросил поручика кн. Грузинского, куда мы едем, на что он ответил: «Что же, очистили Галицию, отдали Ригу, так теперь надо действовать туда и сюда». Тут же на станции Дно подполковник кн. Дадиани вел агитацию против министра-председателя Керенского в том смысле, что Керенский — морфинист, кокаинист, женат на немке и не пользуется доверием большинства населения, и что такой человек, занимающийся разводами, не может управлять страной. Потом, когда чиновник Данилов прочитал на станции газету, номер «Известий Совета рабочих и солдатских депутатов», то кн. Дадиани все метался по станции и кого-то искал. Кн. Багратион два раза ездил в Ставку Верховного главнокомандующего, один раз — с начальником1 штаба полковником Гатовским из Подольской губ., а потом — один из Марьиной Дубравы. Со станции Дно были командированы в Гатчину квартирьеры, из нашей же команды, а именно: <младший унтер-офицер Александр Шатов и рядовой Иов Белов.>п Мы их просили во что бы то ни стало добраться до Петрограда и рассказать там, что против Временного правительства затевается поход. Это и было ими выполнено, о чем потом и было сообщено в какой-то газете, но в какой именно, в точности не могу сказать. Во время движения было замечено, что на каждой станции впереди были дежурные офицеры, которые при приходе поезда к станции ходили к начальнику корпуса с докладом. На том паровозе, который должен был везти корпусной эшелон, в котором следовали начальник дивизии и начальник штаба, находились корнет Кабардинского конного полка Кануков и с ним четыре всадника военной милиции. Они сторожили машиниста. Я сам лично спросил машиниста, зачем он едет, на что тот мне ответил: как же не ехать, если угрожают кинжалом и револьвером. Кануков и всадники были сняты с паровоза, и дальше Чолова мы
I Далее зачеркнуто: «станции».
II В тексте, заключенном в угловые скобки, исправлены окончания слов. Первоначально было: «младшего унтер-офицера Александра Шатова и рядового Иова Белова».
РАЗДЕЛ II
381
не поехали. После того полковник Гатовский вышел из вагона и направился к телеграфу, но я сам предупредил его намерение, опередил его и приказал телеграфистам запереть телеграф, что и было ими исполнено. Затем1 от команды связи был поставлен караул на телеграфе, я сам приказал никого не пропускать туда. Тогда наши телеграфисты начали принимать железнодорожные депеши, которые передавались еще со станции Дно, о движении эшелонов, но эти депеши задерживались. На платформе полковник Гатовский уговаривал солдат продвигаться вперед для более удобного расположения по деревням под Петроградом. В это время со станции Оредеж эшелон дагестанцев просил продвинуть его вперед, до станции Чолово. Однако, не зная настроения дагестанцев, я и чиновник Данилов просили дежурного по станции не пропускать этого эшелона под тем предлогом, что все пути заняты. На станции Чолово был спешно собран временный комитет из четырех находившихся на этой станции эшелонов. Комитет постановил: приостановить всякое продвижение эшелонов, выбрать две партии делегатов для разъяснения войскам корпуса действий нашего командного состава и для созыва полковых комитетов частей корпуса, немедленно потребовать от кн. Багратиона распоряжения о том, чтобы прекратить всякие действия против" Временного правительства. Для передачи кн. Багратиону этого требования был уполномочен вольноопределяюцгийся Припутневич, который и отправился к князю в его вагон. В это время чиновник Данилов открыто, встав на стол, говорил, что мы идем для свержения Временного правительства и для пролития братской крови, и в то же время призывал к спокойствию и к разумным действиям, к предотвращению пролития крови. Ввиду общего требования всех солдат кн. Багратион согласился дать телеграфное распоряжение о приостановлении продвижения эшелонов вперед и о том, чтобы не предпринимать враждебных действий против Временного правительства. Во все это время немало мешал нам подпрапорщик Саницкий, который был доносчиком и подслушивал, что говорится. Он агитировал между солдатами в пользу генерала Корнилова, говорил о скором свержении Временного правительства и о восшествии на престол Михаила Александровича, за что полковник Гатовский, по его словам, обещал произвести его в прапорщики. Этот Саницкий при каждой победе немцев смеется над русскими. Мы неоднократно делали постановления об удалении его, но начальство каждый раз отклоняло наши постановления. Более я ничего показать не могу. Исправляю мое показание в том смысле, что и Алякринский тоже мне говорил, что кн. Багратион дал ему 25 рублей за то, чтобы он не передавал содержания секретных разговоров по телефону.
Зачеркнуто: «о», «станции», «Верховного правительства]», «Арирм». Надписано: «они», «Затем». Исправлено: «младший унтер-офицер Александр Ша-тов и рядовой Иов Белов».
Иван НОВИКОВ Судебный следователь В. ГУДВИЛОВИЧ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 101-105 об. Подлинник. Машинопись; Д. 4. Л. 57-61 об. Заверенная копия. Машинопись.
I Слово «Затем» вписано над зачеркнутым: «Арирм».
II Далее зачеркнуто: «Верховного правительства]».
382
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
№71
Из протокола допроса командира 2-й бригады Уссурийской
конной дивизии В. Ф. Железнова. временного командующего
1-м Нерчинским казачьим полком АЛ. Сабеева,
командира Уссурийского казачьего дивизиона Н.Н. Ободовского,
ст. помощника командира 15-го Донского казачьего полка
Н.М. Еманова. начальника пулеметной команды 15-го Донского
казачьего полка М.С. Ковалева, командующего 1-м Ансурским
казачьим полком войскового старшины Т.Н. Нолковникова.
командующего Уссурийской конной дивизией А.А. Губина.
и.д. начальника штаба Уссурийской конной дивизии Г.И. Дементьева
2 сентября 1917 г.
Протокол допроса
1917 года, сентября 2-го дня, Судебный следователь Петроградского Окружного суда по важнейшим делам В. Тудвилович в камере своей допросил нижепоименованных свидетелей с соблюдением 443 ст. У[става] уголовного] судопроизводства], и допрашиваемые показали:
1) Владимир Феофилактович Железнов, 54 лет, православный, генерал-майор, командир 2-ой бригады Уссурийской конной дивизии, временно живу в Петрограде, Поварской пер. 4, кв. 5.
Бригада, которой я командую, входит в состав 3-го конного корпуса, которым командовал генерал Крымов, дивизией же командует генерал Губин. Летом сего года наш полк стоял в Бессарабии, в конце июля он был переброшен на Юго-Западный фронт к Тарнопольскому прорыву. Здесь мы простояли до 18 августа, насколько помню, может быть, до 19-го, когда вся дивизия генерала Губина была перекинута в неизвестном направлении. Дело было так, что нам было приказано грузиться в вагоны без указания, куда именно нас повезут. Повезли нас в северном направлении, причем сначала мы думали, что нас повезут на Западный фронт, но по мере движения наши предположения не оправдались, так как нас двигали все далее и далее на север. Явилось новое предположение, что нас придвигают к Балтийскому побережью для охраны такового. Так1 прибыли в Полоцк, где увидели, что нам приказано выгрузиться и расположиться в районе Великих Лук Псковской губ., куда мы и прибыли, если не ошибаюсь, 21 или 22 августа, по крайней мере, первый эшелон Амурского полка. В состав командуемой мною бригады входят 1-й Амурский казачий и Уссурийский казачий полки и отдельный Уссурийский казачий дивизион (от двух до трех сотен, но этот дивизион состоял именно из двух сотен). В субботу, 26 августа, утром, было получено приказание от начальника дивизии генерала Губина немедленно идти на станцию Великие Луки для погрузки, причем первым номером должен был грузиться Нерчинский полк, а за ним Амурский. Направление нам опять-таки не было дано, знали мы только, что двигаемся на север. Оказалось, что на Псков. Предполагалось, что нас оставят там в районе Пскова, в резерве, и по мере боевой надобности нас перекинут или к Риге, или к Двинску. Однако провезли нас через Псков в направлении Нар-
Далее зачеркнуто: «мны».
РАЗДЕЛ II
383
вы. Здесь, в Нарве-2-ой, у нас отцепили паровоз и дальше не повезли по неизвестной причине. Прибыли мы в Нарву, кажется, 28 августа, рано утром. Здесь нам принесли телеграмму Керенского об отрешении генерала Корнилова от должности Верховного главнокомандующего и о том, чтобы приказаний его не исполнять, там же значилось, что временное верховное главнокомандование возлагается на генерала Клембовского. В Нарве мы простояли часов семь. Правильность, т.е. подлинность, указанной телеграммы мы проверить не имели возможности, так как железнодорожный телеграф никаких телеграмм от нас не принимал. Немного позднее нами получен гектографированный приказ генерала Корнилова о том, что для спасения Родины он видит себя вынужденным ослушаться Временного правительства и что он приглашает Временное правительство к себе в Ставку, гарантируя неприкосновенность и т.д. Тогда я пригласил командира Нерчинского полка полковника Сабеева и Амурского полка войскового старшину Полковникова для обсуждения создавшегося положения, так как очутились между Временным правительством и Верховным главнокомандующим, а от своего непосредственного начальства никаких указаний мы не получали. От генерала Клембовского тоже никаких указаний не было. На совещании этом было решено ознакомить нижних чинов и офицеров со всеми имеющимися у нас сведениями, о которых упомянуто выше, и предложить им выбрать депутации для посылки в Петроград, в Совет Союза казачьих войск и к Временному правительству, чтобы узнать, кому же нам подчиняться и что, наконец, такое творится. Это и было исполнено, нам был дан для этой цели паровоз и вагон, и депутация выехала в Петроград. Впоследствии из газет я узнал, что депутации наши добрались до Петрограда. Около 10 час. утра было получено приказание от начальника дивизии генерала Губина в письменной форме продвигаться вперед, к Ямбургу, где к вечеру того же 28 августа и сосредоточиться, причем если нам не будут давать паровозов, то брать их силой. Во исполнение этого приказания нами было взято несколько паровозов, которые, впрочем, были нам выданы без всякого сопротивления, и мы стали продвигаться к Ямбургу, где и расположились. Здесь к нам придвинулся и начальник дивизии, от которого и последовало приказание впредь до выяснения политического положения никуда не двигаться из района Ямбурга. В таком положении мы пробыли до 30 августа или, вернее, 31-го, когда с вернувшимися из Петрограда нашими депутациями было получено предписание управляющего Военным министерством Савинкова начальнику дивизии, командирам бригад и командирам всех полков дивизии немедленно явиться в Петроград, в штаб округа. С этими же депутатами было прислано другое предписание Савинкова, обращенное к офицерам и казакам, что в случае, если мы откажемся подчиниться этому приказанию, то нас надо арестовать и доставить в Петроград. Это второе предписание по какой-то случайности стало известно раньше казакам. Исполняя это приказание, мы немедленно же прибыли на вокзал в Ямбурге и обратились к железнодорожной администрации с требованием об отправлении нас в Петроград. Около часа дня мы выехали из Ямбурга и прибыли в Петроград к 8 часам вечера, где немедленно сообщили о прибытии в штаб округа1. Около 9 часов вечера мы были привезены на автомобилях в штаб округа. Таким образом, мы совершенно даже и не знали, куда именно и зачем нас ведут, политического характера нашей переброски мы даже и не подозревали. Дополняю показание тем, что непосредственных приказаний ни от Корнилова, ни от Крымова я никогда не получал, а все приказания доходили до меня как
1 Далее зачеркнуто: «о прибытии».
384
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
обычно, исключительно от начальника дивизии генерала Губина. Более ничего показать не могу.
Зачеркнуто: «о прибытии».
Генерал-майор ЖЕЛЕЗНОВ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ Товарищ прокурора Суд[ебной] палаты Л. ПОВОЛОЦКИЙ1
[...]"
4) Павел Михайлович Еманов, 40 лет, войсковой старшина, старший помощник командира 15-го Донского казачьего полка, православный, не судился, живу временно в Петрограде, в «Европейской» гостинице, № 192.
Полк, в котором я служу, входит в состав 1-ой Донской казачьей дивизии и 3-го конного корпуса, состоявшего под командой генерала Крымова. В первой половине августа командир полка заявил мне, что весь наш корпус перебрасывается в район Невель — Великие Луки и что я назначен старшим квартирьером от корпуса, а дальнейшие инструкции мне надлежит получить в штабе корпуса в Проскурове. Наш полк стоял тогда в Бессарабии. Я отправился в Проскуров, но там в штабе корпуса мне никаких определенных указаний дать не могли, не было там и карт района Великие Луки — Невель, ввиду чего мне было указано ехать с квартирьерами в Ставку, где и явиться к генерал-квартирмейстеру Верховного главнокомандующего, и если окажется, что генерал Крымов находится в Ставке, то и к нему. Я отправился в Могилев, где и встретил генерала Крымова на вокзале, он проживал в поезде и столовался на вокзале. Генерал подтвердил, что корпус переводится в район Великие Луки — Невель, и сказал, что нужные карты я получу в Ставке. Решительно никаких больше разговоров с генералом Крымовым я не имел. Он только сказал, что все инструкции по расквартированию я получу от коменданта в Невеле. На следующий день, которого именно числа, я не помню, я поехал в Невель совместно с квартирьерами, всего нас было 19 человек: 4 офицера, по одному от каждой дивизии, и 15 казаков. По прибытии нашем в Невель, где по предварительному уговору предполагалось разместить Уссурийскую дивизию, квартирьер этой дивизии, который все время ехал вместе со мной, сказал111, что получено распоряжение от Штаба Верховного главнокомандующего о том, чтобы Уссурийской дивизии расположиться в районе Великих Лук. Местный комендант в Невеле подтвердил заявление этого квартирьера и показал мне секретную телеграмму из Штаба Верховного главнокомандующего, кажется, от имени генерал квартирмейстера, о том, чтобы эшелоны Уссурийской дивизии направлять в район Великих Лук, а эшелоны 1-ой Донской казачьей дивизии — в Псков, где должны расположиться штабы 1-ой Донской дивизии и штаб корпуса, и что дальнейшие подробности будут сообщены местными комендантами. Я отправился в Псков, а через несколько часов после прибытия моего туда пришел туда же и штаб корпуса. После переговоров с начальником штаба корпуса генералом Солнышкиным о моем недоумении по поводу того, что первоначально предполагалось расквартировать части корпуса в Великих Луках и в Невеле, а потом в отмену этого получилось другое распоряжение, причем Солнышкин мне сказал, что это часто бывает и что он уже получил необходимые указания, а я могу возвратиться к
Здесь и далее в документе текст, выделенный курсивом, вписан чернилами. Далее опущены показания А.Л. Сабеева и Н.Н. Ободовского. Слово «сказал» вписано над строкой.
РАЗДЕЛ II
385
своему полку, я уехал из Пскова в полк, который расположился в 12 верстах от Пскова, в деревнях. Здесь мы простояли неделю, причем я все время был болен. 26 августа, вечером, командир полка был вызван по телефону в штаб дивизии, который находился тогда в Пскове, оттуда он по телефону передал мне через писаря, чтобы к семи часам вечера собрать командиров сотен и начальников команд1 на квартиру к командиру полка, и передал бы о том, чтобы готовились ночью к выступлению по железной дороге. В восьмом часу вечера командир полка вернулся и объявил, что наш полк направляется на север, на станцию Волосово, по Балтийской дороге, для охраны побережья. В десятом часу вечера 26 августа наш полк выступил, в Пскове произошла погрузка в вагоны (полк шел тремя эшелонами), и нас повезли в Нарву. Доехали до станции Комаровка около Нарвы, где и простояли часов 15, не двигались дальше потому, что отцепили паровоз, а по какой причине, не знаю, да я тогда был болен и не интересовался этим. Среди казаков начались недовольства и волнения, так как на таком маленьком разъезде нельзя было ни самим поесть, ни лошадей попоить. Это было 27 августа. Во время стоянки в Комаровке до нас дошли воззвания и телеграммы Керенского о смещении Корнилова ввиду его выступления против Временного правительства. Эти телеграммы переданы нам были местным начальником станции, который объяснил, что, вероятно, ввиду этого нас и не пропускают дальше вперед. В конце концов мы доехали до Ямбурга, где и остановились. Отсюда нами была отправлена делегация к Временному правительству и к Союзу казачьих войск, причем двое из наших делегатов после явки Временному правительству были произведены в прапорщики. Таким образом, истинная цель движения нашего на север нам вовсе не была известна, о планах и замыслах Корнилова ровно ничего не знал ни я, ни другие офицеры.
Приписано: «сказал», зачеркнуто: «для отдачи».
Павел ЕМАНОВ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
[...]п
6) Георгий" Петрович Полковников, 33 лет, православный, войсковой старшина, командующий 1-м Амурским казачьим полком, проживаю временно в Петрограде, «Европейская» гостиница, комната 18-а.
Полк, которым я командую, входит в состав Уссурийской конной дивизии и 3-го конного корпуса. До половины августа полк стоял в Подольской губернии], а 17 августа от начальника дивизии был получен приказ о погрузке в вагоны около Проскурова для отправления в северном направлении, но куда именно, не было указано. Полк шел пятью эшелонами, причем я находился в головном эшелоне, и 21 августа мы прибыли в Великие Луки, где мне и было дано указание о том, чтобы расположиться в окрестностях этого города. В ночь на 26-ое адъютантом было получено по телефону из штаба дивизии приказание о подготовке полка к посадке на железную дорогу. Утром, 26-го, я выехал в штаб дивизии в Великие Луки для получения указаний относительно подробностей посадки. Около 11 часов утра при мне в штабе дивизии было получено приказание командира корпуса, кажется из Пскова, о посадке. В штабе я получил указания только о том, что наш полк направляется на Нарву-2-ю, где будут даны дальнейшие указания. Я предполагал, что нас отправляют на Север-
I Далее зачеркнуто: «дм отдачи».
II Далее опущены показания М.С. Ковалева.
386
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
ный фронт, куда-нибудь на охрану Балтийского побережья, грузиться приказано было возможно скорее и взять с собой возможно больше фуража, сухарей, патронные двуколки и лазаретные линейки, остальной обоз — в хвосте дивизии.
Из Великих Лук я выехал с головным эшелоном в ночь на 27 августа, двигались мы через Дно, Псков, и в ночь на 28 августа прибыл в Нарву-2-ю. Здесь дежурным офицером мне было доложено, что железнодорожная администрация отбирает паровозы и не допускает дальнейшего движения, ввиду чего дежурный офицер распорядился задержать паровоз и выставить охрану. Около трех часов ночи на 28-ое тот же дежурный офицер принес мне телеграмму Керенского о смещении Корнилова, назначении Верховным главнокомандующим генерала Клембовского и воззвание Совета рабочих и солдатских депутатов о недопущении дальнейшего движения наших эшелонов, т.е. тех эшелонов, которые двигались по распоряжению генерала Корнилова. Так как мы перевозились по распоряжению генерала Корнилова, а последний был смещен, то я решил оставаться на месте до получения нового приказа и отпустил паровозы в депо. Утром 29 августа подошел второй эшелон моего полка, я собрал представителей офицеров и казаков обоих эшелонов и сообщил им, что происходят крупные политические события: генерал Корнилов отрешен и вместо него назначен генерал Клембовский, и так как для меня обстановка совершенно непонятна, неизвестно наше назначение, то я решил выслать депутатов от обоих эшелонов — по одному офицеру и 8 казаков, — которых отправил вперед на Ямбург с задачей выяснить и получить какие-нибудь указания от штаба корпуса, который, как я предполагал, должен был находиться впереди нас. Эти депутаты проехать не могли, так как путь оказался разобранным. Тогда один офицер и два казака от полка были отправлены в Петроград на дрезине. Здесь они явились к управляющему Военным министерством Савинкову и спросили дальнейших указаний. 29 августа, в 1 ч. 30 мин. дня, прибыл третий эшелон моего полка и привез приказание начальника дивизии идти на Ямбург, Красное Село, если же железнодорожная администрация откажет в паровозах, то брать их силой, при невозможности двигаться по железной дороге разгрузиться и к вечеру сосредоточиться в гор. Ямбурге. Это приказание, как выяснилось, было получено в штабе дивизии из Северного фронта, т.е. места пребывания вновь назначенного нового главнокомандующего. Ввиду этого я взял паровоз от подошедшего эшелона и продвинулся до станции Ямбург, забитую эшелонами, и так как дальнейшее движение было невозможно, то, согласно приказу начальника дивизии, разгрузился и стал по квартирам в гор. Ямбурге. Остальные эшелоны полка оставались на станции Нарва-2. 30 августа, ввиду приказа начальника дивизии о том, чтобы дальше не двигаться, я оставался в Ямбурге, куда в ночь на 31 августа вернулся офицер, посланный в Петроград (хорунжий Спасский), и сообщил мне предписание управляющего Военным министерством начальнику дивизии о вызове всех командиров частей в Петроград, а также инструкцию казакам и офицерам Уссурийской конной дивизии о том, что если начальники не исполнят этого приказания, то доставить их в Петроград силой или судить на месте военно-революционным судом. В 16 часов, в тот же день, я вместе с начальником дивизии выехал в Петроград. Таким образом, я в планы генерала Корнилова вовсе не был посвящен и об истинном характере нашего движения вовсе не знал. Более ничего показать не могу.
Георгий ПОЛКОВНИКОВ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
РАЗДЕЛ II
387
7) Александр Александрович Губин, 44 лет, генерал-майор, командующий Уссурийской конной дивизией, православный, не судился, проживаю временно в Петрограде, в «Европейской» гостинице.
В первой половине августа сего года Уссурийская конная дивизия находилась в районе Проскурова и Волочиска, состоя в резерве 11-ой армии. В половине августа я получил от командира 3-го кавалерийского корпуса генерала Крымова распоряжение о том, чтобы перевезти дивизию в Великие Луки, в тот же район переправлялся и весь корпус. Куда именно нас направляют, мне в точности не было известно, было только одно обстоятельство, которое могло дать основание для предположений, а именно: в составе дивизии был 2-ой конно-горный артиллерийский дивизион, который перед отправлением на север был передан в 10-ю кавалерийскую дивизию, которая осталась на фронте, а к нам вместо того был присоединен 3-ий Донской казачий артиллерийский дивизион. Так как 2-ой конно-горный артиллерийский дивизион находился под некоторым влиянием большевизма, в противоположность 3-му Донскому казачьему дивизиону, то можно было думать, что нас отправляют не на фронт, а против каких-либо выступлений большевистского характера, подобно тому как это было в июле месяце. В Великие Луки мы прибыли, кажется, 22 августа и пробыли там до 26 августа. В ночь на 26-ое была получена из штаба корпуса телеграмма о погрузке в вагоны дивизии для отправки ее в Нарву. Характер телеграммы свидетельствовал о том, что требовалась спешная отправка. Штаб корпуса в то время находился в Пскове, 26 августа выступили по направлению к Нарве Нерчинский и Амурский полки. 27 августа выступил я со штабом дивизии, а после меня должны были грузиться Приморский драгунский и Уссурийский казачий. Что касается 3-го Донского казачьего артиллерийского дивизиона, то он ко мне в Великие Луки не прибывал, во всяком случае не разгружался, и, кажется, был отправлен куда-то по другому пути. Когда я по пути в Нарву проезжал через Псков, то ко мне приехал из штаба Северного фронта офицер, фамилии которого я не знаю, и передал мне телеграмму, которую представляю Вам (представлена телеграмма1) о том, что если встретится какое-либо затруднение к следованию эшелонов по железной дороге, то дальнейшее движение производить походным порядком. Там же во Пскове ко мне прибыл офицер из штаба командира корпуса генерала Крымова — штабс-ротмистр 10-го гусарского полка Ерхо или Иерихо — наверное не помню, и передал мне пакет, в котором находились два приказа генерала Крымова о том, что нам надо двигаться до Красного Села, где и разгружаться, что объектом наших действий являются позиции на Красной Горке, в Старом и Новом Петергофе. В другом приказе генерал Крымов объявлял, что Верховный главнокомандующий назначил его главнокомандующим Особой армией, в которую входит моя дивизия, и дал ему поручение восстановить порядок в Петрограде и его окрестностях, а также в Финляндии и в других соседних местностях. Петроград и его окрестности объявляются на осадном положении, и приводится распорядок внутренней жизни в местностях, объявленных на осадном положении. Далее в приказе предписывалось: по прибытии в Петроград задерживать всех солдат, не принадлежащих к составу гарнизона и расквартированных в Петрограде воинских частей, и отправлять их в распоряжение комендантов, а последние должны собирать их в команды и отправлять в свои части; при водворении порядка прибегать к решительным мерам, для чего, между прочим, в каждой части образовать военно-полевые суды в составе трех офицеров. Приказ был помечен: «Петроград. № 1». Число не было выставлено, подписан
1 Телеграмма в делах 29 и 4 (Ф. 1780) не обнаружена.
388
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
он был Крымовым. Так как эти приказы показались мне, во всяком случае, странными, то я решил никому их не показывать и даже до времени не говорить о них, пока я не получу каких-либо подтверждений. Офицерам я говорил в том смысле, что ввиду того, что мы направляемся на Красное Село и на Красную Горку, то возможны три предположения: или на нас будет возложена поимка дезертиров, которые из-под Риги могут устремляться в Петроград, или существует опасность десанта где-нибудь в непосредственной близости от Петрограда, или же, наконец, что в Петрограде происходят беспорядки. Еще когда мы грузились в Великих Луках, то были слухи о том, что в Петрограде резня, что Временное правительство арестовано и т.п. В упомянутом мною приказе генерала Крымова упоминалось также и о Кронштадте, а именно: следовало под угрозой батарей на Красной Горке потребовать, чтобы матросы и солдаты покинули Кронштадт и прибыли в Ораниенбаум, где их и арестовать, после чего занять Кронштадт своими караулами для водворения порядка. Псков мы проехали вечером 27 августа, а в Нарве были, кажется, 29 августа. Около Нарвы я получил от прапорщика Руссо телеграмму Керенского — его воззвание о том, что генерал Корнилов поднял мятеж, что он за это смещается и что вместо него назначается генерал Клембовский. Получив эти сведения, я отдал приказ по эшелонам о том, что я, ввиду неполучения определенных указаний, решил остановиться в дальнейшем движении и дальше Ямбурга не двигаться. Тогда же я отправил две телеграммы командиру корпуса и в штаб Северного фронта о том1, что, не имея определенных приказаний о цели моего движения, я решил остановиться в Ямбурге и жду распоряжений. Никакого ответа на эти телеграммы я не получил. Тогда же в наших эшелонах были созваны полковые комитеты, которые и вынесли решения о поддержке Временного правительства и о полном к нему доверии. Что касается вышеупомянутых приказов генерала Крымова, то их у меня не сохранилось, так как, кажется, уже в Ямбурге или на перегоне между Нарвой и Ямбургом ко мне явился от имени Крымова с его собственноручной запиской поручик Приморского полка, фамилии его не знаю или, вернее, не помню, в записке этой Крымов просил меня выдать этому поручику те приказы, которые были мне вручены во Пскове, что и было мною исполнено.
30 августа вечером я отправил в Петроград из Ямбурга на автомобиле начальника штаба дивизии, а на следующий день сам выехал в Петроград по вызову управляющего Военным министерством или генерал-губернатора Савинкова. Более я по делу ничего показать не могу, добавляю только, что, получив 27 августа представленную мною сегодня вам телеграмму, я тогда же передал содержание ее начальникам эшелонов в том смысле, что если не будут давать паровозов, то брать их силою, а если и этого не удастся сделать, то двигаться походным порядком. Все приказания я получал только от штаба корпуса и изредка от штаба Северного фронта.
Зачеркнуто: «о том».
Генерал-майор ГУБИН Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
[...]"
ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 55-56, 57 об., 58 об., 59 об. —62. Подлинник. Машинопись; Д. 4. Л. 29-30, 31 об., 32 об., 33 об.— 36. Заверенная копия. Машинопись.
Далее зачеркнуто: «о том».
Далее опущены показания Г.И. Дементьева.
РАЗДЕЛ II
389
№72
Протокол допроса войскового старшины 1-го Нерчинского казачьего полка П.Е. Кудрявцева и командира Кавказского туземного конного корпуса Д.П. Багратиона
3 сентября 1917 г.
Протокол допроса
1917 года сентября 3-го дня судебный следователь Петроградского окружного суда по важнейшим делам В. Гудвилович в камере своей допросил нижепоименованных свидетелей с соблюдением 443 ст. У[става] уголовного] судопроизводства], и допрашиваемые показали:
[1)] Павел Емельянович Кудрявцев, 33 лет, войсковой старшина 1-го Нерчинского казачьего полка, православный, не судился, живу временно в Петрограде в гостинице «Астория», № 245.
Летом сего года наш полк стоял в резерве у Волочиска. В половине августа был дан приказ о погрузке в вагоны, и полк стали перевозить в северном направлении, причем ни солдаты, ни офицеры понятия не имели о том, куда нас собственно везут и для какой надобности. Оказалось, что нас привезли в Великие Луки. Прибыли мы туда вскоре после 20-го числа, расположились по деревням около названного города, а потом было приказано грузиться, и повезли на Псков. Во время настоящей войны нас постоянно перебрасывали с места на место, причем никогда никто в точности не знал, куда именно мы следуем, так что все привыкли к тому, что перевозят, не объявляя, куда именно. Даже ссора вышла между командиром полка Сабеевым и начальником дивизии Губи-ным1, который не мог по незнанию указать Сабееву, куда именно мы идем. Сабеев же интересовался этим, собственно, с хозяйственной стороны. Слухи были разные: говорили, что идем на Нарвское побережье и т.п. Я следовал в головном эшелоне. Доехали мы утром 28 августа до Ямбурга, и тут впервые до меня дошли известия о конфликте между Верховным главнокомандующим Корниловым и Временным правительством, о телеграмме Керенского по поводу восстания Корнилова. Все это было для нас полною неожиданностью, так как и Корнилову и Керенскому мы верили как патриотам. Трудно было разобраться во всем этом, причем могли даже возникнуть сомнения в подлинности телеграммы Керенского. Во всяком случае, я тогда же собрал офицеров, ознакомил их с создавшимся положением и высказал свое мнение, которое сводилось к тому, что какие бы цели ни преследовал Корнилов, его выступление гибельно для России, потому что войска с фронта под предлогом защиты революции уйдут и в большинстве разойдутся по домам, словом, произойдет массовое дезертирство целыми частями. Тогда же я созвал сотенные комитеты 3-ей и 2-ой сотни и сказал им, что Временное правительство приказало нам остановиться здесь, мы и останавливаемся, так как приказание Временного правительства для нас обязательно. Хотя приказание это было нами получено на предыдущем разъезде, но по приказанию начальника мы были вынуждены продвинуться до Ямбурга исключительно ввиду продовольственного вопроса, так как в Ямбурге есть продовольственные склады. Начальником эшелона состоял есаул Шеме-лин. Когда мы прибыли в Ямбург, то никаких сведений о том, что впереди разобран путь, не было, и мы свободно могли бы двигаться дальше, если бы
1 Протокол допроса А.А. Губина см. документ № 71 — т. 2.
390
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
хотели. Лишь часа через четыре после нашего прибытия в Ямбург были получены сведения о порче пути впереди. Постепенно к Ямбургу подтягивались и следующие эшелоны, всего в Ямбурге сосредоточилось четыре эшелона нашего полка вместе с командиром полка и два эшелона Донского полка. На следующий день после прибытия в Ямбург, кажется 29 августа, прибыли из Петрограда представители Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов. Один из этих представителей был Федор Александрович Фокин (членский билет за № 1664). Был собран митинг на станции, на который были приглашены и офицеры. Пошел и я тоже. На митинге Фокин сказал речь, после чего заинтересовался вопросом о том, какого взгляда на положение вещей придерживается офицерский состав. Тогда выступил я и сказал, что никакое государство не может существовать без правительства, особенно в такой критический момент, который переживает Россия, и пока Временное правительство будет существовать в тогдашнем его составе, оно всегда может рассчитывать на нашу защиту от всяких покушений, как справа, так и слева. Я подразумевал именно правительство Керенского, а не правительство каких-либо большевиков, например. На митинге выступила, между прочим, какая-то женщина, которая хотя и призывала к поддержке Временного правительства, но в то же время содержание ее речи могло возбудить солдат против офицеров, так как она высказывалась в том смысле, что хотя офицеры тоже за поддержку Временного правительства, но, в общем, офицеры «думают не так, как солдаты». Вечером нам было предложено присоединиться к резолюции, принятой стоявшим в Ямбурге 125-м пехотным запасным полком. На митинге, о котором я упомянул, говорилось об этой резолюции, но я тогда сказал, что мы не можем присоединиться к ней ввиду того, что в ней содержится много разных требований, предъявляемых Временному правительству: о разгоне Государственной Думы и т.п., наше дело — поддержка Временного правительства, а какая же это поддержка, которая состоит из предъявления целого ряда разных требований. Кроме того, я находил, что подобную резолюцию мы не можем принять без обсуждения в дивизионном комитете, о чем я и сказал Фокину, добавив, что в том, что полк готов поддерживать Временное правительство, сомневаться не приходится, в чем я могу ручаться, пока я состою в полку, где я пользовался большим влиянием.
На следующий день, 30 августа, прибыли из Петрограда делегаты, которые были посланы туда командиром полка; созваны были полковой и все сотенные комитеты. После объяснений делегатов, приказный (что соответствует ефрейтору в пехоте) Седякин спросил, не известно ли было войсковому старшине Кудрявцеву, т.е. мне, о том, что выступление Корнилова поддерживалось Союзом офицеров. По этому поводу необходимо заметить, что я был организатором создания Офицерского союза у нас в дивизии. Я ответил, что если, как можно судить по газетам, отдельные члены Союза и замешаны в этом деле, то нельзя из-за того бросать обвинений всему Союзу. После того я начал объяснять свою деятельность на офицерском съезде при организации Союза. После моих объяснений Седякин сказал, что это «пустозвучие» с моей стороны. Я сказал ему, что он должен быть вежливее в своих выражениях; завязался спор, во время которого я назвал Седякина «провокатором». Тогда под давлением Седякина, который даже не состоял членом Комитета, было составлено постановление, в котором инцидент был изложен в совершенно ложном свете, а именно, было сказано, что в то время, когда Седякин поддерживал Временное правительство, то я назвал его «провокатором». В результате Комитет признал меня арестованным, и отправили меня в Петроград «к комиссару». По-
РАЗДЕЛ II
391
следнего, однако, в Петрограде не оказалось, я явился в штаб округа, откуда меня направили к вам. Более ничего показать не могу.
Павел КУДРЯВЦЕВ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
После подписания протокола войсковой старшина Кудрявцев добавил: «Я прошу допросить в качестве свидетеля упомянутого мною Фокина, который проживает в Петрограде, Новая Деревня, Сабировская ул., 29, кв. 7».
Павел КУДРЯВЦЕВ Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
2) Князь Дмитрий Петрович Багратион, 54 лет, генерал-лейтенант, командир Кавказского туземного конного корпуса, православного вероисповедания], не судился, живу временно в Петрограде, Моховая, 26.
Я состоял до последнего времени командиром Кавказской туземной конной дивизии, которая приказом Верховного главнокомандующего от 22 августа переформирована в Кавказский туземный конный корпус. В качестве дивизии последняя состояла из шести полков, 1-ая бригада — Кабардинский и 2-ой Дагестанский, 2-ая бригада — Татарский и Чеченский полки, 3-я бригада — Черкесский и Ингушский полки, кроме того, в состав дивизии входили 8-ой Донской артиллерийский казачий дивизион и Осетинская пешая бригада, кроме того, отряд конных пулеметчиков и два перевязочных отряда и команда службы связи. Осетинская пешая бригада раньше входила в состав 8-ой армии, а к нам она была вновь присоединена 10 августа. Переформирование дивизии в корпус повело или, вернее, должно было повести, но фактически это еще не осуществилось, к присоединению Осетинского конного полка и Дагестанского 1-го полка, а кроме того, Осетинская пешая бригада должна быть превращена в Осетинский конный1 полк. Таким образом, корпус должен состоять из 9 полков, которые разделяются на две дивизии: в одной 4 полка, а в другой 5 полков, причем при первой дивизии остается 8-ой Донской артиллерийский дивизион, а при второй должен быть Туркестанский дивизион, который предполагалось развернуть из отдельной Туркестанской 6-орудийной батареи по 4 орудия. Фактически все это еще до настоящего времени не осуществлено. До самого последнего времени у нас в дивизии не хватало: 600 винтовок, 1000 пик и 500 шашек. Таким образом, боевая сила моей дивизии выражалась цифрой 1350 шашек, из которых не хватало вышеуказанного комплекта оружия. Телеграмму о том, что оружие находится в Пскове и ожидает от меня приемщика, я получил только 31 августа, эту телеграмму представляю Вам. (Представлена телеграмма142.)
В августе сего года дивизия моя стояла недалеко от Проскурова. 8" августа был получен по инстанциям приказ от Верховного главнокомандующего о том, чтобы отправляться в Проскуров, грузиться на железную дорогу и отправляться по новому назначению, но, по какому именно, не было указаний. После повторных депеш о том, чтобы грузиться во что бы то ни стало, погрузка состоялась 10 и 11 августа, и началась переброска дивизии на север. Первый эшелон
I Далее зачеркнуто: «конный».
II Дата вписана над зачеркнутым: «11».
392
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
выступил 10-го. 12 августа я приехал в Могилев, где и увиделся с главнокомандующим Корниловым, начальником его Штаба генералом Лукомским и дежурным генералом Картаци. В Ставке я пробыл сутки, с генералом Корниловым имел самый короткий разговор, причем он меня спросил, как настроение в моей дивизии (разумеется под этим настроение боевое). Я ответил, что настроение хорошее, как и всегда, но не хватает оружия — винтовок, пик и шашек. На это Корнилов сказал, что в штабе главнокомандующего Северным фронтом, куда отправляется моя дивизия, я получу все необходимое. Таким образом, я тут впервые узнал о том, что нас переводят на Северный фронт. Больше никаких разговоров с генералом Корниловым я не имел, он только сказал мне, чтобы я переговорил с генералом Лукомским по поводу переформирования моей дивизии в корпус. После этого я имел с генералом Лукомским разговор по поводу переформирования, причем в конце этого разговора он мне сказал, что весьма возможно, если в Петрограде опять будет выступление большевиков, то моя дивизия может быть потребована туда для усмирения. Я ему на это ответил, что у нас есть постановление Горского съезда на Кавказеиз о том, что туземцы не должны выступать для усмирения русских, дабы не обострить и без того существующий на Кавказе антагонизм между русскими и туземцами1. На это Лукомский возразил, что это не столько усмирение русских, сколько борьба с немецкими агентами, которые таким образом способствуют победе немцев, впрочем, прибавил он, вероятно, ничего там и не будет, так как эти большевики вообще большие трусы. Я опять указал на недостаток оружия, на что Лукомский направил меня к заведующему артиллерийской частью в Ставке для того, чтобы последний сделал бы распоряжение на Северный фронт о снабжении моих частей недостающим оружием по первому моему требованию. В тот же день Корнилов уехал в Москву на Государственное совещание, и в Ставке вообще по этому поводу наблюдалась торопливость и суетливость. На следующий день, 13 августа, я зашел к генералу Картаци с моим начальником штаба полковником Гатовским и командиром Осетинской пешей бригады полковником Баевым для окончания разработки плана развертывания дивизии в корпус. В тот же день я выехал из Ставки в Псков. Таким образом, я был уверен в том, что нас переводят на Северный фронт, с одной стороны, для развертывания в корпус и помещения на каком-либо из участков того фронта, а с другой стороны, если произойдут в Петрограде какие-либо события в виде повторения большевистского выступления, то на нас будет возложена задача поддержки и охраны Временного правительства. Добавляю, что в Ставке я видел, между прочим, генерала Крымова и узнал от него, что его корпус и наша дивизия будет расположена в одном районе: Великие Луки — Дно — Порхов. Тут же Крымов выразился не вполне, впрочем, ясно, что моя дивизия будет включена в состав его 3-го конного корпуса, что для меня было весьма неприятно, так как я вспомнил мой разговор с Гучковым и Половцовым о том, что Крымов дал обо мне бывшему военному министру Гучкову отрицательную аттестацию, послужившую основанием к устранению меня в течение некоторого времени, до появления на посту военного министра Керенского, от командования Туземною дивизией. По прибытии 14 августа в Псков я явился к главнокомандующему Северным фронтом генералу Клембовскому, который, между прочим, мне сказал, что, быть может, моя дивизия будет переброшена в район Валк — Юрьев ввиду того, что немцы на Рижском фронте зашевелились. Там же, в Пскове, я узнал, что наша дивизия в ближайшем будущем будет разме-
Далее зачеркнуто: «на Кавказе».
РАЗДЕЛ II
393
щена в районе Ново-Сокольников южнее станции Дно. Из Пскова я выехал в ночь на 15 августа через Петроград и прибыл в Ново-Сокольники 17-го. Здесь я узнал, что1 головной эшелон Черкесского полка уже прошел по направлению к станции Дно, и тут же от подошедшего штаба дивизии узнал, что получено распоряжение дивизии от Ново-Сокольников следовать походным порядком в Порхов. Совершить этот переход, однако, никоим образом не представлялось возможным вследствие непролазной грязи, полного расстройства нашего обоза и до 40% некованых лошадей. Об этом я немедленно же донес в Ставку. Оттуда последовал ответ, чтобы привести в порядок обозы и лошадей и все-таки следовать в Порхов. По справке оказалось, что подковать лошадей в районе Ново-Сокольников не удастся, а можно было бы сделать это в Великих Луках, до которых от Ново-Сокольников недалеко. Ввиду этого я опять сообщил в Ставку, прося разрешения перевести дивизию в Великие Луки. В течение четырех дней на это не было никакого ответа. Между тем как раз в те дни произошел прорыв немцами Рижского фронта, и только 19 августа я получил распоряжение грузиться и отправляться на станцию Дно, куда я прибыл 23 августа утром. 24 августа, ночью ко мне из Ставки приехал полковник Келлер и привез приказ Верховного главнокомандующего об утверждении плана развертывания дивизии в корпус, о назначении меня командиром корпуса, начальником 1-ой Туземной дивизии — генерала кн. Гагарина и начальником 2-ой дивизии — генерала Хоранова, и приказание прибыть 25-го в Ставку. Поэтому в 11 час. утра 25 августа я прибыл в Могилев. Видеть генерала Корнилова мне удалось только на следующий день, 26-го, в 12 часов дня. Оказалось следующее: из Ново-Сокольников я написал генералу Лукомскому письмо, в котором просил не ставить меня в необходимость быть в подчинении у начальника, в данном случае генерала Крымова, давшего обо мне в свое время неудовлетворительный отзыв и таким образом составившего себе обо мне предвзятое мнение. Никакого ответа на это письмо я не получил, а был вызван лично в Ставку. Вот генерал Корнилов, когда я явился к нему 26 августа, и сказал мне, что он решительно требует моего подчинения генералу Крымову, не принимая в соображение моих личных отношений. Я ответил, что ввиду такого категорического требования я вижу себя вьшужденным подчиниться11. На этом разговор наш и окончился.
В тот же день я встретился в Ставке с генералом Крымовым, с которым и имел объяснение по поводу данной им обо мне аттестации Гучкову. Генерал Крымов заверил меня, что никакой неблагоприятной обо мне аттестации он никогда Гучкову не давал. После этого я стал его расспрашивать о цели его назначения и включения моей, переформированной уже в корпус, дивизии в состав его корпуса. На это генерал Крымов ответил, что если не потребуется содействия для парирования наступления немцев на Рижском фронте, то, может быть, потребуется наше участие в подавлении предполагаемого восстания большевиков в Петрограде, что большевики постепенно захватывают в свои руки правительство и даже влияют на деятельность Керенского. На этот случай нам придется переброситься в Петроград, и тогда район действия Туземной дивизии в Петрограде будет на восток от Фонтанки, впрочем, как сказал Крымов, на все это я получу распоряжения своевременно. Крымов добавил, что он едет в Псков и там оставит нужные для меня распоряжения. Тем мой разговор с генералом Крымовым окончился.
I Слова «узнал, что» впечатаны над зачеркнутым: «уже застал».
II Далее зачеркнуто: «ему».
394
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА, ТОМ II
Того же 26 августа я выехал на станцию Дно. Оказалось, что с тем же поездом в особом вагоне ехал и Крымов. На станцию Дно поезд пришел в шестом часу утра, и тут только я узнал о присутствии Крымова. Я вошел к нему в вагон и спросил его: «Не будет ли еще каких-либо распоряжений?» На что он дал ответ отрицательный и только спросил меня, получил ли я пакет в Орше. Я ответил утвердительно, так как, действительно, когда мы проезжали через Оршу, то там мне был передан запечатанный пакет начальником штаба генерала Крымова генералом Дитерихсом1. В пакете этом оказались план гор. Петрограда144, предстоящий приказ № I11, определяющий действия в гор. Петрограде, и обязательные правила для жителей Петрограда, а также приказ или, вернее, предписание для личного сведения о том, что мне надлежит делать в случае выступления большевиков145. Документы эти представляю вам (представлены упомянутые документы). Я потом передал их начальнику штаба, который впоследствии по памяти пометил их полученными 25 августа, тогда как в самом деле они получены 26-го на станции Орша. Приказы эти я понял как предполагаемые, которые осуществятся только в том случае, если в Петрограде действительно что-либо произойдет. Прибыл я на станцию Дно 27 августа, рано утром, в тот же день прибыл туда из Ставки генерал кн. Гагарин для принятия 1-ой Туземной дивизии. Пока я находился в Ставке, пришло распоряжение о погрузке первых эшелонов и отправлении их на Вырицу, так что когда я прибыл на станцию Дно, то головные эшелоны уже отправились в Вырицу, поэтому и кн. Гагарин в тот же день, т.е. 27 августа, тоже отправился догонять эти эшелоны. 28 августа приехал на ст. Дно генерал Краснов, назначенный командиром 3-го конного корпуса вместо генерала Крымова, который становился во главе Особой армии, которая, по-видимому, стягивалась к Петрограду. Краснов расспрашивал меня относительно места нахождения генерала Крымова, причем я ответил, что не знаю, известно мне только, что он поехал в Псков, а потому я и посоветовал Краснову ехать в Псков, где в штабе Северного фронта, вероятно, имеются сведения о месте пребывания Крымова. В тот же день Краснов и уехал. Я тоже отправился на станцию Дно, застал там еще Краснова и части Приморского драгунского полка, проходившие через эту станцию. Из разговоров выяснилось, что драгуны не знают, куда и зачем их ведут. Тогда генерал Краснов прочитал им циркулярную телеграмму генерала Корнилова от того же 28 августа. Эта же телеграмма была получена в тот же день в моем штабе, в селе Дубраве перед отправлением на станцию Дно. После этого у меня уже не оставалось сомнений в том, что мы идем на Петроград, где, очевидно, вспыхнули крупные беспорядки. Точных сведений о том, что именно происходит в Петрограде, не имелось. Тогда же на станции Дно чиновник штаба моей дивизии Данилов получил откуда-то экстренный выпуск «Известий Совета рабочих и солдатских депутатов»111, в котором говорилось подробно о ходе событий в Петрограде, о конфликте между Временным правительством и генералом Корниловым, о смещении последнего, о военном положении в Петрограде и о том, что помощником Петроградского генерал-губернатора назначен генерал Багратион, т.е., по-видимому, я. Трудно было судить, насколько все это соот-
I В тексте ошибочно: «Дидерихсом».
II Приказ главнокомандующего Отдельной армией (приказ № 1) А.М. Крымова от 25 августа 1917г. см.: ГА РФ.Ф. 1780. On. 1. Д. 15. Л.6-9.
III Экстренный номер «Известий Центрального исполнительного комитета и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» от 28 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 15. Л. 22-23 об.
РАЗДЕЛ II
395
ветствует действительности, так как большевики, сделавшись господами положения, могли как угодно морочить публику. Поэтому мы решили все-таки двигаться вперед, тем более что головной эшелон уже подходил к Вырице, а в том эшелоне были и квартирьеры. Я решил, продвинувшись к Петрограду, выяснить положение и остановиться. Местное начальство в Дне тоже недоумевало, что ему делать, так как, с одной стороны, приходили телеграммы из Ставки, а с другой стороны, из Петрограда требовали не исполнять распоряжения из Ставки. Кроме того, получились сведения о том, что путь за Вырицей разобран и ни один поезд из Петрограда не прибыл. Отсюда возникали предположения о том, что, значит, «что-либо происходит в Петрограде». Поезд, в котором я следовал, отошел со станции Дно в пятом часу вечера, во втором часу ночи мы прибыли на станцию Оредеж, где мы нагнали эшелон Осетинского конного полка. Чины этого полка дальше идти не желали вследствие того, что на этой станции была получена депеша, подписанная именем министра-председателя Керенского, о том, чтобы распоряжения бывшего главнокомандующего Корнилова не исполнять. Телеграмма эта была адресована по железным дорогам и железнодорожным комитетам, и текст ее был не совсем понятен. Представляю Вам эту телеграмму (представлена телеграмма)1. В то же время, однако, была получена телеграмма или, вернее, телефонограмма (мне эта телеграмма была передана по телефону со станции Дно) за подписью товарища министра Кислякова о том, что все приказания Корнилова подлежат исполнению. Поэтому, когда мне подполковник Осетинского полка Зегоев сказал, что они не знают, куда и зачем идут, я ответил, что и я, в конце концов, ничего не понимаю и сам не знаю, куда и зачем мы идем, и не могу себе дать отчета в том, что, собственно говоря, происходит. Я находил, однако, что нам все-таки необходимо дойти до Вырицы, так как там сосредоточено продовольствие для нас, а иначе нам придется голодать. Дальше Вырицы я сказал категорически, что не пойду. В подтверждение противоречивости доходивших до нас известий могу представить, например, полученную мной 29 августа телефонограмму, подписанную Карамышевым11— кажется, это помощник начальника военных сообщений Северного фронта, — о том, что все главнокомандующие фронтами отказались принять должность Верховного главнокомандующего, и телеграмму111, которая была мне передана 30 августа утром на станции Чолово, подписанную министром-председателем Керенским, о том, чтобы не исполнять никаких приказаний генерала Корнилова и не передавать никаких телеграмм в Ставку (представлены телефонограмма и копия телеграммы). Того же 30 августа мне был доставлен каким-то ординарцем приказw по 3-му кавалерийскому корпусу генерала Крымова от 29 августа за № 128. Приказ этот представляю Вам (представлен приказv). Того же 30 августа со станции Чолово утром я послал в головную часть наших эшелонов в Вырицу начальнику 1-ой дивизии кн. Гагарину и копию
I Копию телеграммы А.Ф. Керенского начальникам по всем железным дорогам тыла, фронта и дорожным комитетам от 28 августа 1917 г. см.: Там же. Д. 15. Л. 21.
II Телефонограмму Карамышева от 28 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. I. Д. 15. Л. 18. На телефонограмме помечено: «получ(ено] 28/УШ».
III Здесь имеется в виду телеграмма А.Ф. Керенского начальникам по всем железным дорогам тыла, фронта и дорожным комитетам от 28 августа 1917 г. Копию телеграммы см.: Там же. Д. 15. Л. 21.
w Далее зачеркнуто: «приказ».
v Приказ А.М. Крымова № 128 от 29 августа 1917 г. см.: Там же. Д. 15. Л. 25-26. Подробнее о приказе № 128 см. комментарии № 11, 14 —т. 2.
396
ДЕЛО ГЕНЕРАЛА Л.Г. КОРНИЛОВА. ТОМ II
всем командирам полков и командиру 8-го дивизиона телеграмму о том, что приказываю приостановить передвижение частей дивизии и никаких выступлений против войск Временного правительства ни в коем случае не предпринимать. Копию этой телеграммы представляю Вам (представлена копия телеграммы1). Одновременно посланы были по всем эшелонам делегаты для вызова на станцию Чолово полковых комитетов на предмет обсуждения настоящего положения и для выбора делегации в Петроград. 31-го комитеты собрались, и к этому времени прибыла делегация от Временного правительства и от Мусульманского съезда в Петрограде. Тут только мы в точности узнали о положении в Петрограде. Тогда же я получил предписание от военного министра о прибытии в Петроград в штаб. Со станции Дно я действительно телеграфировал" на имя начальника Штаба Верховного главнокомандующего о том, что получена телеграмма1" за подписью неизвестного мне в то время Кислякова о том, чтобы приостановить отправку эшелонов, и что этой телеграммы я не исполняю. В телеграмме этой за подписью Кислякова никаких мотивов приостановки отправки эшелонов не было приведено.
Что же касается перехваченной будто бы солдатами телеграммы от 27 августа, шифрованной, от генерала Корнилова о том, чтобы «старшему в чине генералу принять на себя командование корпусами и дать сражение войскам Временного правительства», то подобного рода депеши я не получал и сомневаюсь, чтобы такого рода шифрованная депеша могла быть расшифрована солдатами. В «Известиях Совета рабочих и солдатских депутатов» от сего 3 сентября сказано, будто бы телеграмма перехвачена солдатами, но раз она была перехвачена, то, ясно, она и не могла попасть ко мне. Кроме того, вызывает сомнение в подлинности этой телеграммы и самый текст ее. Никакой главнокомандующий или чин его штаба не мог бы выразиться так: «Дать сражение войскам Временного правительства». В планы генерала Корнилова я не был посвящен и считал, что оказываю поддержку Временному правительству, если приму участие в подавлении большевистского против него мятежа. Более ничего показать не могу.
Зачеркнуто: «конный», «11», «на Кавказе», «уже застал», «ему», «приказ». Надписано: «8», «узнал, что».
Кн. БАГРАТИОН Судебный следователь ГУДВИЛОВИЧ
ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 29. Л. 78-83 об. Подлинник. Машинопись; Д. 4. Л. 39-44 об. Заверенная копия. Машинопись.
I Копию телеграммы Д.П. Багратиона начальнику 1-й Кавказской туземной конной дивизии Гагарину о приостановке передвижения частей дивизии см.: Там же. Д. 15. Л. 28.
II Копию телеграммы Д.П. Багратиона начальнику штаба главнокомандующего Северного фронта от 27 августа 1917 г. см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 15. Л. 14.
III Копию телеграммы товарища министра путей сообщения Кислякова о приостановке отправки эшелонов см.: ГА РФ. Ф. 1780. On. 1. Д. 15. Л. 19.
РАЗДЕЛ II
397

No comments:

Post a Comment

Note: Only a member of this blog may post a comment.